Изменник - Владимир Герлах

Левюр немедленно уехал, вернулся скоро, прошел к Галанину, который вцепившись одной рукой в трубку телефона, другой протягивал стакан кривому солдату, осторожно наполнявшему стакан вином… По грустному лицу Левюра Галанин понял, что его просьба не была принята во внимание макисарами, молча слушал: «… Серве и Джонсон не хотели и слышать о каких либо условиях обреченного батальона! Батальон может уходить когда угодно и все равно по какой дороге! Они нападут на него, когда и где найдут нужным. Они повторяют свое требование о капитуляции и обещают ему Галанину, его не выдать Сталину и судить его здесь за его преступления против мирного населения. Невер взят американцами… подумайте!»

Галанин зло рассмеялся: «Прекрасно! В таком случае я решил так. Мы не сдадимся! Будем сражаться здесь до последнего патрона и последнего солдата! Мало того, как только они начнут наступать, я взорву здесь церковь, мерию, супрефектуру, школу и больницу. Кроме того я немедленно отдам приказ об аресте супрефекта, мэра, кюре и вас, мой дорогой Левюр! Также всех родственников террористов, списки которых, как вам известно, попали нам в руки в Шомаре! Расстреляю и этих дураков французов, которых я, тоже дурак, лечу в больнице, расстреляю также и эту очаровательную де Соль, и двух пленных канадцев! Я покажу всем вам, как умирают русские, мы не любим отправляться на тот свет сами! Любим хорошую и теплую компанию и музыку!»

Взяв снова телефонную трубку начал распоряжаться, посматривая с улыбкой на бледного Левюра, моргнул Аверьяну, который немедленно вытащил обрез.

С удивительной быстротой все приказания Галанина были исполнены. Из окна Левюру можно было наблюдать, как бегом прошли по улицам усиленные патрули солдат, как провели под внушительной охраной супрефекта, кюре, мэра и еще каких-то испуганных граждан, за ними бежали с плачем и криком женщины и дети. Городской глашатай с барабаном в сопровождении Лота останавливался на перекрестках улиц и под барабанный бой сообщал о последних распоряжениях немецких властей: «запрещение выходить на улицу под страхом смертной казни на месте! Призыв к спокойствию и подчинению, иначе все будут уничтожены!»

Галанин с удовольствием потирал руки, смеялся: «Ваши жандармы тоже уже обезоружены и арестованы! Пока вы останетесь здесь в ресторане, что бы вам не было скучно я приказал привести сюда же и ваших друзей, можете играть с ними в карты и пить ваш аперитив, в последний раз в жизни! Потому, что, клянусь, теперь я не шучу! Помните Дюн? Так вот я могу теперь вам сказать! Это я, который отдал приказ о расстреле тамошних заложников и взорвал и поджег город! Черт побери! Здесь я тоже постараюсь отправить на тот свет, как можно больше французов, а город взорву! Я уже отдал приказ заминировать все общественные здания! Гейль Гитлер!»

Когда отель «Мон Репо» был занят взводом Красильникова и все отцы города собрались вместе в спальне господина Картона, Галанин накричал на хозяина, который показал ему молча на потолок, откуда капала желтая вода: «Какой тут потолок, когда скоро от всего вашего ресторана останется одна труха! И от вас тоже! Думаете я ничего не вижу? Не вижу, что вы прекрасно понимаете и говорите по-немецки и являетесь здесь связным террористов! Бандиты! Всех перестреляю!»

Испуганная мадам Картон старалась урезонить Галанина, но тот уже ушел, а какой-то солдат, с автоматом на изготовку начал заикаясь на нее кричать: «Те… те… террористы!»

Сразу, как по мановению волшебной палочки, изменились все: немцы и русские, солдаты и офицеры, около ресторана вырыли в два счета длинный окоп, по пустынной улице, где стояли, вдруг, ставшие несчастными и слепыми от опущенных жалюзи дома, с грохотом подкованных сапог проходили в полной боевой готовности солдаты РОА, карьером неслись маленькие косматые лошадки, таща за собой телеги с пулеметами и минометами. Над рестораном на древке вдруг взвилось к голубому небу странное трехцветное знамя, похожее на французское, только цвета шли горизонтально, было оно помятое и рванное и говорило о кровавых предстоящих боях, крови и смерти. Все четыре заложника: кюре, мэр, супрефект и Левюр смотрели через окно на эту суету в городе и видели что все их заботы о спасении города оказались напрасными. Мэр, чрезвычайно толстый и плотный мужчина с тройным подбородком, хотел выйти по делу в коридор, но сейчас же бегом вернулся, за ним появилось злое лицо русского солдата, который закричав что-то, наверное, очень неприятное на своем языке с треском захлопнул дверь. Кюре, худой и желтый похожий на Франциска Асизского, покачал головой и предложил всем молиться: «Умрем с чистым сердцем, покаявшись в грехах… Я готов выслушать каждого из вас и, властью данною мне Богом, отпустить ваши грехи, даже вам, господин Левюр, которого я ни разу не видел в церкви!»

Напоминание об угрозе Галанина их уничтожить, вызвало у всех желание бороться за свою жизнь. Об этой борьбе говорил супрефект, совсем еще молодой с холенным нервным лицом и острыми черными глазами. Он долго в щелку двери переговаривался с заикой солдатом, пустив в ход все свои немецкие слова и даже несколько русских. Добился, наконец, что заика понял и согласился позвать Галанина. Пришел Галанин и тогда начали его уговаривать все четверо, не горячиться, не делать непоправимое и позволить мэру и кюре уладить недоразумение, потому что все это было недоразумение, в этом они уверены. Они поедут к макисарам и все уладят.

Галанин долго колебался, потом согласился: «Поезжайте и пусть Левюр едет с вами! Во-первых, он хорошо правит автомобилям, во-вторых, точно знает где находится гнездо этих преступников! Поезжайте, но возвращайтесь все обратно! Если не вернетесь: я расстреляю вашу жену, Левюр, вашу дочь, господин мэр и взорву вашу церковь, господин кюре!»

В Коранси было тоже трудно, уперлись оба полковника, хотя напоследок уступили мольбам кюре и мэра, когда узнали о предстоящем расстреле мадам де Соль и двух канадцев, один из которых был племянником Джонсона. Первым сдался Джонсон, передвинул сигару губами на другой конец рта, и согласился: «Хорошо! Пусть этот негодяй вешается со своими бродягами в другом месте, пусть только уходят поскорее; скажем, завтра в пять утра по той дороге, которую он сам выбрал. Передайте ему, что я даю свое слово, что пропустим беспрепятственно его бандитов. Ровно в восемь часов мы займем город!»

Вернулись радостные и так как Галанина не было в ресторане, сразу побежали в сопровождении солдат с автоматами в больницу. Нашли его в комнате, где лежал, еще очень слабый, но явно выздоравливающий Баер и господин кюре сообщил об их удаче. Галанин вышел с ними в коридор, посмотрел пытливо на лица парламентеров, задумался: «Хм! он дает слово! Но не знаю, сдержит ли он его! Я знаю этих мерзавцев англичан! Но хорошо! Вы пока свободны! Но я вас арестую опять, если скотина Джонсон не исполнит обещания и взорву город! Сейчас я отдам приказ о снятии осадного положения! Подождите, я выйду с вами!»