Изменник - Владимир Герлах

Но, с наступлением темноты и тумана, русские сами подползли чуть не в центр Коранси и, открыв с трех сторон огонь из автоматов и пулеметов, сразу расстроили весь план наступления… Правда, макисары на этот раз не бежали, но так как к ночному бою были совершенно не подготовлены, лезть с закрытыми глазами на смерть в тумане не хотели и приказам растерянного начальства не подчинились.

К полуночи стало опять тихо, к утру положение оставалось прежним: Русские на окраинах города, французы в Коранси, между ними шесть километров ничьей земли. Решивши все-таки уничтожить русских, Джонсон хотел по радио попросить самолеты атаковать и разбомбить Голгофу, где помещался теперь штаб Восточного батальона, но тут вмешались в спор уже все: только что приехавший супрефект, мэр города и Левюр. Бомбежка города самолетами, это означало полный разгром города, т. к. большая часть бомб упадет в самый город… Нет, не нужно этого! Галанин, с которым они говорили, опять их уверял, что он уйдет самое позднее дней через пять. Получит приказ и уйдет! Тогда в лесу можно будет легко всех их окружить и уничтожить. А пока можно потерпеть! Русские, хотя и пьянствуют ужасно, но не бесчинствуют, в магазинах платят аккуратно, на улицах вежливо первые кланяются, изнасилований нет, во всяком случае нет жалоб! Потом Галанин, по просьбе мадам де Соль, распорядился выпустить, всех арестованных. Это ли не признак того, что они собираются уходить? А господин кюре подсмотрел, как один русский офицер пришел сам в церковь, когда никого не было и долго там по своему, стоя молился! Главное их не сердить! Не трогать пока! Потом в лесу, другое дело! После долгих споров и криков Джонсон уступил, решил подождать еще несколько дней, тем более что наступление американцев оставляло почему-то в стороне Морван и шло на северо-восток. Да оно и понятно! Главные решающие бои сейчас разыгрывались совсем на других участках Франции. Германские армии, как будто, перестали существовать, как боевые единицы! Панически бежали по направлению к Рейну, бросая оружие и обозы. Войска союзников не поспевали за толпами трусливых бошей. Распорядившись выставить вперед сильные заставы, макисары ждали…

Когда раненых макисаров привезли в Шато Шинон, положили на носилки двух тяжело раненных и поставили лицом к стенке во дворе комендатуры трех легко раненных, пришел Галанин, приказал Козину взять автомат на ремень, слушал откуда-то прибежавшую де Соль… — «Жаловаться вам нечего! Не нужно было террористам убивать наших раненых, было бы легче и вам и мне! Между прочим, почему вы не уехали к вашему Серве? Находите, что ваше место теперь здесь? Прекрасно… Так вот, я вам скажу, что, согласно всем законам войны, эти молодые люди заслужили смерть! У них нет даже этих дурацких повязок, отличающих их от мирного населения! Но я их не расстреляю! Не потому что я боюсь! А потому что мне жаль их родителей! Это ведь мальчишки! Посмотрите, даже, плачут! Смотреть противно!»

Вызвав санитаров приказал отнести раненых в городскую больницу, туда же отправил раненых русских! Спросил, где доктор Батурин и сразу начал кричать: «Его место здесь! Он сам должен озаботиться о всех раненых, наших и террористах! А не доктор де Соль! Опять, наверное, пьет? Что бы немедленно шел в больницу и осмотрел этих дураков! Мне наплевать на диагноз французов! У меня есть свой доктор. Живо! Лес!»

Все раненые, русские и французы лежали вместе в самой большой палате, между койками бегали и суетились русские санитары, французские сестры милосердия и два доктора, Батурин и де Соль. На столе граммофон бодро выкрикивал слова русских песен. В кабинете директора больницы сидела председательница местного красного креста и докладывала: «Я доставила вам лед и вино для раненых, надеюсь, что теперь вам хватит?» Мосье Дельво поднимал кверху свои холеные руки: «Льду слишком много, но вина мало! Это ничто! Капля в море! Доктор Батурин требует не меньше пятидесяти литров, по пяти литров в день на каждого раненого для укрепления сил! Кроме того сто пачек папирос для укрепления нервов! Кроме того пять литров спирта для дезинфекции инструментов! Поторопитесь пожалуйста, а я пройду в палату! у меня там хаос! Играет граммофон! Играют в карты русские и поют песни наши славные макисары! Не война, а сплошная оперетка! Вив ля Франс!»

Убежал странной колеблющейся рысью, мадам Шамо с удивлением посмотрела ему вслед, потом поняла: мосье Дельво был пьян настолько, что потерял всякую осторожность и кричал громко то, что на ухо шептали друг другу остальные жители этого города накануне освобождения! Потом вспомнила о новом задании и пошла доставать нужное, все это было нетрудно! Главное, ей удалось окончательно спасти раненых макисаров от расстрела и ее подвиг, конечно, будет оценен как нужно потом… Она предупредила Галанина о начавшемся самосуде и спасла. Что, по сравнению с этим подвигом, ее прошлые заблуждения, когда она верила этому мерзавцу Петену!

И вот неожиданно для всех из за горы прилетел самолет, немецкий самолет, маленький и жалкий, на котором учились неизвестно зачем немецкие юнкера, в то время, когда они были еще гордыми победителями, а не жалкими побежденными трусами. Он долго кружился над Коранси, пока макисары не обстреляли его из всех своих пулеметов и автоматов.

Забрав немного высоту, самолет снова начал делать правильные круги, кого то высматривая, потом заметил, наконец, разосланный на земле русскими огромный немецкий флаг и, не спеша направился туда, снова опускаясь… Ясно были видны кресты на крыльях и на Голгофе немецкие и русские солдаты с нежной жалостью и грустью смотрели на последнего представителя когда-то непобедимой и грозной немецкой авиации, потом заметили как какой-то блестящий предмет камнем упал в нескольких шагах от разостланного флага и как летчик махнув рукой на прощанье резко набрал высоту и исчез за горой!

Наконец-то был получен знаменитый приказ, которого ждали с таким нетерпеньем все: батальон, макисары и жители города. Галанин вызвал к себе Левюра, объявил ему о полученном приказе и своем решении завтра утром оставить город, усадил радостного француза в кресло и говорил откровенно: «Вот посмотрите на карту. Я выбрал этот маршрут, самый короткий: на Арлеф, Росиньоль и Отен! Поезжайте к этим господам и сообщите им об этом! И скажите им также, что я прошу их нас по дороге не тревожить! В особенности здесь: в этом ущелье! Вот вам пропуск! До свиданья!»

Левюр немедленно уехал, вернулся скоро, прошел к Галанину, который вцепившись одной рукой в трубку телефона, другой протягивал стакан кривому солдату, осторожно наполнявшему стакан вином… По грустному лицу Левюра Галанин понял, что его просьба не была принята во внимание макисарами, молча слушал: «… Серве и Джонсон не хотели и слышать о каких либо условиях обреченного батальона! Батальон может уходить когда угодно и все равно по какой дороге! Они нападут на него, когда и где найдут нужным. Они повторяют свое требование о капитуляции и обещают ему Галанину, его не выдать Сталину и судить его здесь за его преступления против мирного населения. Невер взят американцами… подумайте!»