Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

— Как вы с ней живете? — принялся выпытывать Олег, желая получить кровавые подробности.

— Что именно тебя интересует? — Влад перекатился на живот и подпер рукой подбородок, его глаза смеялись, — тебя интересует, наказывает ли она меня, а если да, то как?

— В общем-то да, — немного смутился Олег оттого, что Влад так легко разгадал его интерес.

— Заткнись! — буркнул Сенька неодобрительно косясь на Олега, — это не твое дело!

— Да ладно тебе, — с ленивой улыбкой остановил его Влад, — пусть спрашивает, если ему так интересно.

— Она тебя бьет? — уже напрямую спросил Олег.

— Нет, — покачал головой Влад, немного удивившись подобному вопросу, — ей не обязательно этого делать. Она умеет посмотреть так, что надобность шлепнуть по рукам просто отпадает. За все время, что я у нее, на мою долю перепало подзатыльника два не больше. Понимаешь, Олег, для того что бы поставить мозги не обязательно прибегать к силе, есть много других способов.

— Например? — с вызовом в голосе осведомился Олег.

— Например… — Влад задумался, — например, когда я подрался один раз, она просто объяснила, что так делать не следует, а когда это случилось во второй, посадила меня под домашний арест на пятнадцать дней, запретив при этом разговаривать.

— И ты молчал пятнадцать дней? — не поверил Олег.

— Ну да, — усмехнулся он, — потому как был предупрежден, что за каждый разговор будут прибавляться сутки. Отсидел я, правда, только двенадцать, потому что подхватил какую-то заразу.

— Ну и зануда же она! — выпалил Олег.

— Никогда не замечал за ней подобной жестокости, — с осуждением в Анин адрес поддакнул ему Сеня, а Влад покачал головой — какая у людей короткая память.

— И вовсе нет, — встал Влад на ее защиту, — она не жестока. Жестокость, Арсений, это когда тебя приковывают к столбу в одной набедренной повязке и оставляют так на три — четыре дня под палящим солнцем без воды, а про еду и вспоминать не приходится. А когда наступает вечер, спадает жара, и ты радуешься тому, что пережил этот день и тебе кажется, что можно отдышаться, то приходит надсмотрщик и избивает тебя хлыстом до полусмерти. И все это за то, что ты посмотрел не в ту сторону, в которую позволено.

— И что с тобой так делали? — прошептал потрясенный Олег.

— Да, — улыбка Влада стала печальной, а глаза заволокло туманом от нахлынувших неприятных воспоминаний, но он быстро справился с собой, — и не только это. Но об остальном вам лучше не знать, иначе ночью спать не будете.

— Ну, расскажи, расскажи, — заныл Олег, который из-за сравнительно небольшого количества прожитых лет еще не понимал, что некоторых вещей лучше не касаться. Сенька уже собирался одернуть брата, но Влад жестом остановил его, решив попугать глупого мальчишку.

— Все зависит от хозяина, к которому попадешь, — пожав плечами, безразлично начал Влад, — вообще, по моей теории, хозяева бывают трех видов — просто сволочи, особенные сволочи и вконец отмороженные.

— А Анька, к какому виду относится? — с некоторой долей насмешки поинтересовался Сенька.

— Анька? Таких хозяев в природе не существует, — хмыкнул Влад, — она особь, случайно затесавшаяся в их сплоченные ряды. Если ты попадаешь к первому виду, то твоя жизнь достаточно сносна — кормят, не то что бы до отвала, но вполне хватает; крыша над головой ночью имеется, хоть худая, но крыша; зазря не бьют и не издеваются, только по делу — сломал чего или еще что учудил. У второго вида все намного сложнее — живешь впроголодь, спишь, где попало, чаще на голой земле да под открытым небом и вечно в синяках ходишь. И не дай-то Бог попасть к третьему виду, уж он-то отыграется на твоей шкуре за всех предыдущих — от его кормежки от ветра качаешься, а он еще и требует, что б вкалывал за троих. У такого хозяина, что бы оказаться под плеткой и причины особой не надо. Может построить вряд плантацию и заставить выпороть каждого третьего, просто так, для острастки, а если ему еще взбредет в голову устроить показательное выступление, да еще и с тобой в главной роли — пиши, пропало, можешь живым и не выбраться.

— Как это показательное выступление? — сглотнув, поинтересовался заметно побледневший Олег.

— Очень просто — привязывают к столбу и обрабатывают от души кнутом, да так, что б до потери сознания, иной раз так отделают, что когда глаза потом открываешь, не можешь понять есть у тебя спина или нет — одно сплошное месиво. Кто посильнее, тот выживает, а слабый прямо там коньки и отбрасывает, иной раз и снять не успевают. Но после такой обработки ты уже не работник, а значит на продажу. Если какой торговый корабль купит за бесценок — хорошо, нет — значит, пристрелят прямо в порту. Торговцы порченый товар не особо жалуют — деньги вложил и волнуйся потом — выживет, не выживет. Мне везло, меня всегда выкупали.

Конечно, многое и от надсмотрщиков зависит, — продолжал рассуждать Влад, не обращая никакого внимания, на Олега, которого явно подташнивало. — Бывают не совсем плохие, эти хозяйское добро берегут и не сильно портят, плохо работу сделал всыпят плеткой пяток раз, да и то не сильно. Синяков только наставят, что б работать потом мог, а чаще ткнут кулаком между лопаток и переделывать заставят. Самое страшное, это когда засыпаешь и просыпаешься с одной мыслью: 'Меня опять сегодня будут бить'. Это очень плохо, когда подобная дрянь привяжется, преследует, тогда как парша и изнутри разъедает. Тут главное понять — жизнь твоя и ломаного грошика не стоит, а свободу можно получить только через того, что на небе сидит. Надо осознать, что выхода нет, а если и есть, то только после смерти.

— А как же вольная? — пробормотал потрясенный этим откровением Сенька.

— Это сказки, такого не бывает, — спокойно отрезал Влад, — иногда докатываются слухи, что кого-то где-то освободили, но на моих глазах освобождались только, когда остывали. Понимаешь, Сеня, в том мире, в котором я жил, если ты хочешь выжить, страха быть не должно. Конечно, в какой-то момент становиться страшно, больно и жутко, но этого показывать не стоит. А иногда плакать хочется от бессилия, можно позволить себе подобную расслабуху, но только с одним условием — тебя никто не должен, ни видеть, ни слышать…

Влад замолчал, решив, что с них, а главное с него, на сегодня хватит, он и так рассказал слишком много этим домашним мальчикам. Влад некоторое время смотрел на озеро и свет Крека многократно отраженный на покрытой рябью водной глади вспыхивал и блестел в его глазах. А сами глаза стали на некоторое время безжизненными холодными и злыми. Братья молчали, боясь нарушить тревожную тишину, и каждый думал о своем.