Крысиная башня - Павел Дартс

Несмотря на то, что Башню мы изнутри сильно изрыли проходами и лазами, как в муравейнике, батя все не оставлял идеи во-первых, докопаться в подвале до воды, чтобы уж полностью обеспечить автономность; во-вторых, ему не давали покоя подземные городские коммуникации. Он хотел из подвала пробиться в них, и по ним иметь возможность невидимо перемещаться хотя бы в пределах квартала, а лучше — района. Жалел, что не имел раньше дел с диггерами.

Петрович копанием в подвале, рытьем земли, можно сказать, увлекся. Ну, не «увлекся», конечно; но, как кажется, когда он занимался чем-то простым и тяжелым, типа рытья прохода в городские телефонные потерны, он чувствовал себя занятым полезным делом; к тому же он в своих земляных норах, которые он поочередно рыл в разных направлениях из нашего подвала, ощущал себя защищенным, что ли. И правда, в его норах разбирался только он и немного батя, с которым они и планировали новые подкопы.

Выглядел он точно как гном — весь все время в земле, в глине, воняющий потом и подземельем, так что мама постоянно ругалась, чтобы он переодевался, приходя в столовую; он сделал себе «костюм» для копания под землей: брюки и куртка сварщика из толстенного негорючего и несносимого брезента, на коленях — самодельные мощные наколенники из кусков автопокрышек; на голове — каска с фонариком, в руках кайло на короткой ручке и батина раритетная, еще 44-го года изготовления, купленная в мирные времена на блошином рынке малая саперная лопатка — натуральный шахтер, а скорее — гном из подземелья!

Чтобы не переодеваться, да и вообще не таскаться лишний раз на этажи, он обедал у себя «в подземелье» — батя относил ему. Спал он то там же, в норах; то наверху, в батиной мастерской. У него там, в подвале, было даже тепло. Короче, он заделался настоящим земляным червем. Ну я и дал ему очевидную кличку «Крот», — не обидно, вскоре Петровича-Гену так вот — «Крот» уже все и называли, и за глаза, и в глаза. Он не обижался. Вообще, он, наверное, ни на что бы не обижался, — лишь бы кормили и быть в тепле. А копался он в своих норах больше по желанию, чем по поставленным задачам. Он себя там, в норах, чувствовал в безопасности и при деле.

Из пеонов у нас остался только Джамшуд; Кольку обменяли в конце концов на целую кучу полезнейшего добра. Выторговали все же, у деревенских-то куркулей. Не сказать, что расставались с ним как с родным, но в общем без злобы.

Джамшуд, слегка покалеченный так неудачно пытавшимся удрать Ибрагимом, теперь хромал, и совершенно не рвался никуда из Башни. Его уже и приковывать во время работы перестали, только что запирали на ключ. Даже до такого барана как он к зиме дошло, что здесь, в Башне, его кормят и спит он в тепле и безопасности; а в вымерзшем и вымершем большей частью городе ничего хорошего его явно не ждало. Он и не рвался никуда, видимо привык. Только постоянно ныл и скулил, выпрашивая пожрать что повкуснее, и возможности поработать поменьше. Хотя и так не переутруждался — после завершения в общем и целом «нарезания ходов» на этажах, его использовали в основном на легких работах: растирать компоненты для самодельного пороха, резать в мелкую вермишель целлулоидную кинопленку, как самое тяжелое — рубить тонкую арматуру на мелкие отрезки, для ГПЭ (готовых поражающих элементов) батиных бомб-самоделок. Снабженный водой и парашей, он теперь с утра до обеда и с обеда до вечера был практически предоставлен самому себе.

Но однажды зайдя в квартиру, где трудился Джамшуд, в неурочное время, батя учуял странный запах. Глаза Джамшуда блудливо бегали, и на вопросы, что за запах он блеял что-то невнятное: дескать, с города в окна натянуло… Экспресс-дознание с применением насилия, а больше — угроза «позвать Толика побеседовать» вскрыло что этот поганец пытался, — и, видимо, не в первый раз! — курить спитую и высушенную заварку, — в помещении, где делался порох, и хранился расходный запас горючих компонентов для этого! После полученной взбучки он был переведен в подвал — для подсобных работ Петровичу-Кроту: таскать землю из ходов и пересыпать ее в мешки. И то он постоянно ныл и скулил, какая у него тяжелая доля, а однажды его застукали, что он припахал самого Крота, пользуясь его безответностью, выполнять свою работу, а сам полдня бездельничал. И наглость его дошла до того, что как-то он даже заикнулся, что неплохо бы ему давать спиртного… хоть понемногу… хоть по воскресеньям… ну, пошутил, пошутил! Что вы в самом деле??

Батя, внятно отлупив Джамшуда за наглость, и в очередной раз ему объяснив, что тут он находится на отсрочке приговора, а приговор у него совсем безрадостный; и что можно ему отсрочку-то и сократить; потом тяжело вздохнул и признался, что «видимо быть рабовладельцем — это нужно иметь специальный склад характера. У нас, я смотрю, не очень получается, — один раб, и тот норовит на голову сесть…» И правда, единственно кого Джамшуд боялся до судорог — это Толика, но Толик редко спускался в подвал…

И еще семья у нас появилась. Миша, Оля, и Валечка. Миша и Оля — муж и жена, им лет по тридцать, а их дочке Валечке всего два годика. Она постоянно болела, с ней все бабы возились, тютюшкались; удовлетворяли, наверное, свой родительский инстинкт. Решающим для приема их в Башню стала профессия Оли — она врач. И хороший врач. Она навела порядок в нашей «аптеке» — в лекарствах, которые мы без счета и толка нагребли во время мародерки из окрестных аптек. А Миша стал заниматься генераторами, и вообще — механикой Башни. Ни батя, ни Володя, ни тем более Толик в технике особо не разбирались; к этому времени у нас из четырех генераторов оставался рабочим только один, хотя и топливо было, и включали на пару часов в день — через день. Механик нам тоже, как и врач, был, конечно, очень нужен.

Им повезло. Они убежали из одной из сельхозкоммун — как раз накануне эпидемии. Смогли. Многие вот не смогли. И все же и Оля, и Миша тоже были такие тихие, несмелые… Толян как-то спросил батю: «Ты их специально, что ли, подбирал таких — богом испуганных?», на что он обоснованно ответил:

— Толян, которые дерзкие и резкие, те уже или успокоились навечно, или уже где-то пристроились — к банде ли, к армии ли. Неприкаянные вот такие только и остались.

— Ну и зачем они нам? Они ж не бойцы.

— А для обеспечения тыла. Чтоб нам не заниматься ничем кроме войны и охраны. Это как в муравейнике: есть рабочие муравьи, есть воины. Вот мы и есть воины. Воины Башни. А? Звучит?

— На патетику мне положить, веришь? — отреагировал на это Толик.

Вообще тогда, насколько помню, интересный у них разговор получился. Батя сумел раскрутить Толика на целую речь по теме «что я вижу для себя в этой новой нашей действительности».