АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

Аристов наконец закрыл кабинет и отправился спать, заставив себя не зайти в тот корпус. Всё-таки психолог там нужнее хирурга.

Выйдя во двор, парни разделились. Крис и Эд пошли на дежурство, а остальные в жилой корпус.

Несмотря на ощутимо пробиравший холод Крис и Эд шли медленно.

— Думаешь, получится? — наконец спросил Эд.

— А отчего ж нет? — пожал плечами Крис. — Доктор Юра раз обещал, то сделает.

— Во-первых, ничего он не обещал, — возразил Эд. — А во-вторых, и над ним начальства хватает. Скажут, что не нужны спальники, и всё. Дескать, своих таких хватает.

— Мы ж перегорели, — усмехнулся Крис.

— Это ты свои висюльки показывать будешь, что они у тебя просто так без дела болтаются? — хмыкнул Эд. — И санитаров там и без нас навалом. Это доктор Юра нас утешает, что мы нужны, а на деле…

— Любишь ты себя пугать. Ещё не замахнулись, а ты уже синяки пересчитываешь. Здесь я не останусь. С госпиталем не возьмут, сам буду пробиваться.

В темноте блеснула улыбка Эда.

— Сказать тебе, почему ты в Россию намылился?

— Заткнись.

Крис сказал это спокойно, даже лениво, но Эд почувствовал, что оказался на грани, за которой уже не драка, а убийство, и смолчал.

У самых дверей от стены отделилась тёмная тень.

— Я уж заждался вас.

— Джо? — удивился Эд. — Ты чего не дрыхнешь?

— Я — Джим. Вас жду.

Джо и Джим всегда ходили вместе. Одногодки, оба негры, круглолицые, с одинаковыми причёсками, оба джи. Их многие принимали за близнецов. И даже звали одним именем: Джо-Джим.

— Чего тебе? — спросил Крис.

— Вас предупредить. Вы с этими двумя поосторожнее. Они — палачи. Оба. И горят, когда не убивают.

— По-нят-но, — протянул Эд.

— Спиной к ним не поворачивайтесь, — продолжал Джим. — И если что, вырубайте сразу насмерть. Они хуже цепняков.

— Слыхал я о таких, — задумчиво сказал Крис. — Ладно, спасибо, что предупредил.

Джим кивнул и исчез, растворился во тьме. Крис и Эд переглянулись и молча вошли в корпус, быстро прошли в отсек, где когда-то сами лежали. Сейчас все палаты пустовали. После Дня Империи больше спальников не привозили. Из той четвёрки остался в госпитале только Новенький, а те трое, встав из "чёрного тумана", ушли. И вот теперь эти двое.

В дежурке — в их отсеке была своя, отдельная — за столом дремал над журналом Жариков. Крис и Эд молча, бесшумно двигаясь, надели глухие халаты санитаров. Затягивая пояс, Крис подвигал плечами, проверяя свободу движений.

— Кулаками махать не придётся, — вдруг сказал Жариков. — Они спят.

Крис и Эд переглянулись. Способность доктора Ивана всё видеть с закрытыми глазами и понимать так, будто… будто сам был одним из них, уже не удивляла. Но всё-таки…

— Иван… Дор-ми-тон-то-вич, — почти не спотыкаясь, выговорил Крис, за что Эд поглядел на него с явным уважением, — вы им дали снотворного?

— Дал, — с удовольствием кивнул Жариков. — Молодец, Крис, хорошо получается, — продолжил он по-русски и тут же перешёл на английский. — Эд, ты всё понял?

— Я понимаю лучше, чем говорю, — медленно, но без ошибок, ответил по-русски Эд.

И дальше они говорили то по-английски, то по-русски. Ведь главное — это понимать друг друга.

— Они… не сопротивлялись?

— Нет. У Чака нет на это сил. А Гэб, — Жариков невесело улыбнулся, — не хочет сопротивляться.

Эд понимающе кивнул.

— Он боится гореть, так?

— Так, — ответил за доктора Крис. — У Чака уже "чёрный туман", — и тут же поправился: — депрессия?

— На грани, — ответил Жариков. — И боль, и паралич.

Эд с сомнением покачал головой.

— У нас ни у одного так не было.

— Это похоже, но не то же самое, — Жариков отложил журнал. — Парни, если я сейчас вас кое о чём спрошу…

— Я отвечу, — сразу сказал Крис.

— И я, — кивнул Эд. — Что вы хотите узнать, доктор?

— Про горячку, да? — догадался Крис.

— Верно. Боль локализована или разлита?

— Начинается с очага, — задумчиво ответил Крис. — А когда выгибать начнёт, то уже ничего не соображаешь.

— Да, — согласился Эд. — Засвербит, задёргает…

Поочерёдно, помогая найти нужные слова, поправляя друг друга, они восстановили почти полную картину болевого периода. И получалось, что и боль, и жжение сконцентрированы в гениталиях, в мошонке, член мало болит, нет, так же, но не сразу, после начинается, а в начале, когда только дёргает, работой всё можно снять, но если пропустил этот момент, то всё, терпи уж до конца.

— А у них, значит, руки, так, доктор?

— Да, — кивнул Жариков. — У Чака руки. Надо бы расспросить, как шёл процесс, но он не может, или не хочет отвечать.

— Странно, что руки, — задумчиво сказал Крис.

— А что странного? — возразил Эд. — Чем работаешь, то и горит.

— Оно так, — кивнул Крис. — Но нас-то кололи туда. Вспомни, так же болит.

— Похоже, — поправил его Эд.

— Я ничего не знаю об этом, — сказал Жариков. — Если можете, расскажите.

Они переглянулись. У Криса потемнело лицо.

— Это… это когда нам уже так по тринадцать там, или четырнадцать… Привязывали и кололи… — Эд говорил тяжело, с паузами, будто и английские слова забыл.

— Инъекции, — глухо сказал Крис. — Потом болит долго и…

— И мы уже такими остаёмся. Это очень больно, — у Эда сорвался голос, и он отвернулся.

— Если тяжело говорить, то не надо, — решительно сказал Жариков.

— Тяжело, — кивнул Крис. — Но я о другом. Их-то, ну, палачей, не кололи. Руки-то обычные.

— Д-да, — согласился Эд. — Правильно. Нечему там гореть.

— Интересно, — как бы про себя сказал Жариков. — Чистая психиатрия… Или всё-таки невралгия… — и уже в полный голос. — Ладно. Пойдём, посмотрим, как они.

Синие ночные лампы в коридоре. Особая больничная тишина. Тёмные двери палат. И только две светятся таким же синеватым светом.

Через дверные фрамуги Жариков заглянул в палаты. Гэб лежал неподвижно, закрыв глаза, но что-то подсказывало, что не спит. Чак спал, всхлипывая и постанывая во сне. Жариков повернулся к молча стоящим сзади Крису и Эду и услышал тихий, но очень чёткий шёпот:

— Один не спит.

— Дыхание не то.

Жариков кивнул и тихо спросил по-русски:

— Кто поговорит с ним?

— Я, — сказал Крис.

И решительно открыл дверь в палату.

Гэб слышал шум и разговор в коридоре, хотя последние фразы разобрать не удалось, на другом языке, похоже. Русские? Сейчас зайдут, найдут таблетку, которую он, схитрив, не проглотил, а зажал в кулаке и потом запрятал под матрас, и начнётся… Ну и хорошо: кончится это нелепое противное враньё про свободу, что нет рабов и всё остальное. Вон здесь какая орава черномазых. И все спальники. Зачем русским столько? Палас, что ли, здесь? Или больных ублажают? Спальника в усладу ему не давали. Ни разу. Спальницы… да, было как-то. А вот обычных рабынь хватало. На случку для приплода. Всё прибыль хозяину. Будь они все прокляты. Все. Все до единого. И прав был Чак, когда кричал, что беляк хорош только мёртвым.