Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Занятые беседой, они не заметили, как Макрон подал какой-то знак Друзилле. Она, послушная ему, тихо скользнула с ложа, стараясь не потревожить Лонгина, и приблизилась к одинокому Агенобарбу.

«Пора!» – одними губами шепнула она, быстрым движением что-то вложила ему в руку и сразу вернулась на свое ложе.

Звуки труб возвестили о конце перерыва, и гости стали располагаться на своих роскошных ложах. На сцене распорядители поспешно выстраивали хор из прелестных малюток, сыновей знатных патрициев; дети должны были исполнить хвалебный гимн во славу императора. Малыши, одетые в тонкие короткие туники, отчаянно дрожали от волнения, шепотом повторяя про себя слова. Удар в гонг заставил прекратить все разговоры, и триклиний заполнили величественные звуки музыки. Юния повернулась к Гаю.

– Сейчас будут пищать, как мыши. Какие они маленькие, – шепнула она.

Гай, не расслышав, резко нагнулся к ней. И в этот миг что-то со свистом рассекло воздух над его головой, и Юния, подняв глаза, увидела, как огромный Домиций заносит руку с кинжалом для повторного удара.

Крик умер на ее устах, она, оцепенев, с ужасом смотрела на Агенобарба. Но она даже не успела ничего предпринять, как Домиций вдруг, выронив кинжал, схватился за грудь и, выпучив глаза, повалился прямо на них. И она пронзительно закричала от страха лишь тогда, когда Гай скатился прямо на нее, а тяжелая туша придавила их своей тяжестью.

Едва Агенобарба подняли, как увидели, что он мертв – на посинелых губах выступила пена, а глаза остекленели. Испуганный Калигула прижал ее к себе, дрожащую и без конца повторяющую:

– Кинжал! Кинжал! Я видела у него кинжал!

Но его нигде не могли найти.

Макрон позаботился спрятать улику, по случайности отлетевшую прямо к его ногам.

– Тебе показалось, моя птичка, – уговаривал дрожащую Юнию Калигула.

– Но он хотел убить тебя, Гай. Я видела, как он замахивался для удара. Но боги спасли тебя. Этот негодяй умер от удушья, прежде чем смог ударить.

– Но кинжала нигде нет. Уже обыскали все вокруг, – возражал Гай. – Несчастный случай, не больше.

Друзилла льстиво ему вторила, уговаривая напуганную невестку и стреляя глазами в Макрона.

Заговор провалился. Они оба это понимали. Внезапная смерть исполнителя погубила их хитроумный план.

Юния никак не могла успокоиться. И Гай, подняв ее на руки, понес в спальню, довольно грубо приказав всем расходиться по домам. Расстроенные гости стали разъезжаться, тоже донельзя напуганные недобрым предзнаменованием, и в опустевшем триклинии остались лишь Лонгин с Друзиллой, Виниций с Ливиллой и Агриппинилла, не сводившая широко открытых глаз с мертвого тела того, кто когда-то был ее мужем и чье дитя она носила под сердцем. Макрон хотел было задержаться, но Кассий Херея настойчиво повторил приказ императора. И он, позабыв, что Херея его подчиненный, ушел следом за остальными, сжимая под тогой рукоять кинжала, так и не исполнившего свое предназначение.

– Какой ужас! – прошептала Ливилла, прижимаясь к Марку.

– Подумаешь, – зашипела Друзилла. – Сдох и все. Никто и не испугался, кроме нее. Какая притворщица! Обвинить в попытке покушения мертвеца! Где тот кинжал, который она видела?

– Заткнись! Иначе я вцеплюсь тебе в волосы! – набросилась на нее очнувшаяся Агриппинилла.

– Только попробуй! – вызывающе ответила сестра, угрожающе выставив длинные когти.

– Прекратите! – Лонгин попытался остановить ссору, но вдруг из спальни Клавдиллы послышался громкий крик.

– Там что-то случилось! – воскликнули все в один голос и разом бросились туда.

Кричала Юния. Жуткая боль выворачивала внутренности, причиняя невыносимые мучения. Едва Гай уложил ее на ложе и поднес чашу с водой, как вдруг она почувствовала неладное. Цепкая рука боли сдавила низ живота с такой силой, что она едва не потеряла сознание. И страшный вопль огласил коридоры дворца.

Перепуганный Калигула пытался удержать ее, когда нечеловеческая сила выгнула ее дугой на постели.

– Харикл! Где Харикл? – кричал он столпившимся в дверях сестрам. – Пусть явится сюда!

Врач прибежал почти сразу. И, едва кинув взгляд на бьющуюся в припадке Клавдиллу, сообщил:

– Она рожает!

Калигула, открыв рот, сел.

– Но ведь еще рано!

– Это случается и прежде срока. Я потому и запретил ей подниматься, что схватки могли начаться в любой момент.

– Ее напугал Домиций, – вмешалась Ливилла. – Он умер прямо у нее на глазах от удушья, а ей показалось, что он хочет убить Калигулу кинжалом.

– Иногда сильный испуг провоцирует преждевременные роды. Всем выйти! – распорядился Харикл, единственный, кто сохранял спокойствие. – Велите принести горячей воды и побольше простыней.

Страшный крик Юнии прервал его речь, и он кинулся к ней на помощь. Калигула разрыдался.

– Все вон! – забывшись, закричал Харикл и почти силой вытолкал собравшихся.

Клавдилла металась и кричала, почти не переставая. Перепуганные рабыни внесли широкий таз и стопки с бельем.

– Я не уйду! – заявил Гай. – Я должен быть рядом с ней!

– Здесь никого не должно быть! – взревел Харикл.

И Гай в ужасе выбежал из спальни.

– Пойдем, брат! – Ливилла попыталась поднять его, когда он устало сел на пол. – Ты ничем не сможешь помочь ей! Надо молиться! Боги помогут!

– Вы идите, – всхлипывая, ответил Калигула, – а я буду здесь. На всякий случай!

Клепсидра показала немало часов, а он все сидел и ждал, слушая, как кричит его жена. Гай чувствовал, что там происходит что-то неладное, но не мог ничего понять из хриплых отрывочных слов Харикла, заглушенных плотной тканью занавеса. Вдруг слабый писк донесся до его ушей, и он в волнении вскочил. Ребенок! Он не мог ошибиться! Это был писк новорожденного! И только сейчас он понял, что Юния уже не кричит и там внутри все тихо.

Гай откинул занавес, даже не заметив, что сорвал его с петель, и вбежал в спальню.

Она лежит, прикрытая простыней, а Харикл держит на руках какой-то сверток. Увидев Гая, врач протянул сверток ему и тихо сказал:

– У тебя родилась дочь.

– Дочь? – едва слышно прошептал Гай.

Трясущимися руками он бережно подхватил крохотный сверток и заглянул внутрь.

– Надо же, рыжая, – тихо сказал он. – И такая красивая, как мать.

Харикл незаметно усмехнулся. Он всегда считал, что новорожденные сморщенные и страшненькие. Как только родители могут разглядеть в них сразу столько достоинств? Ребенок императрицы ничуть не красивее сына грязной рабыни. Все они одинаковые – красные и крикливые.

Слабый стон прервал его мысли и заставил очнуться Калигулу.

– Милая! Тебе все еще больно? – спросил он, осторожно передавая дочку Хариклу.