Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Калигула разбудил Юнию уже на закате:

– Пора просыпаться, моя Даная! Скоро дадут знак к началу пиршества. Думаю, первые гости уже прибыли.

Клавдилла сладко потянулась:

– Какое блаженство – спать в твоих объятиях, любимый.

– Стон несколько раз срывался с твоих губ. Тебе снилось что-то тревожное?

Юния пожала плечами, пытаясь приподнять завесу памяти.

– Море тумана и черная женщина, – вдруг отрешенно прошептала она едва слышно.

– Что ты сказала? – удивленно спросил Калигула.

Клавдилла вздрогнула.

– Ничего. Я молчала, – ответила она.

– Нет, ты что-то говорила.

– Не помню. Может, тебе показалось. Мне ничего не снилось. Рабыни уже приготовили мой наряд? Надеюсь, он скроет этот огромный живот, – с досадой сказала она, глядясь в полированное зеркало. – Помоги мне подняться. Харикл в виде исключения разрешил мне присутствовать на празднике. Иначе мы никогда б не разместили такое количество гостей в моей спальне.

Калигула улыбнулся и, придерживая супругу за плечи, помог ей встать с ложа. Сам склонился на колени и надел на маленькие ножки сандалии.

– Само совершенство, – прошептал он, с любовью целуя изящные пальчики. – Дозволишь надеть на тебя украшения?

Ласково улыбаясь, она кивнула. Но, глядя в ее сияющие любовью глаза, Гай сразу позабыл обо всем, и Юнии пришлось поспешно задернуть занавес, чтобы уберечься от любопытных взглядов рабынь, раскладывающих их одежды. И, презрев все запреты, они занялись любовью среди сверкающего великолепия капель драгоценного дождя, усыпавших супружеское ложе.

Гости, облаченные в белые синфесисы и цветочные венки, ожидали императора с супругой. Такого роскошного пиршества никто не предполагал. Ароматы различных блюд, изобильно раставленных на огромных столах, щекотали ноздри римским лакомкам, рабы распечатывали огромные амфоры с драгоценными винами и переливали в кувшины. Рабыни уже омыли руки гостям, надушив каждого изысканными духами. Едва приглашенный занимал подобающее ему ложе, как с открытой крыши триклиния спускались подарки: корзиночки со сладостями, цветы, флаконы с духами. Сестрам императора достались золотые браслеты. Они с мужьями занимали ложа по левую руку императора. Макрон с Эннией возлежали по правую. Калигула будто позабыл, что префект претория в опале, чему Макрон очень дивился, но гордо расправлял грудь. Чуть ниже его разместился Марк Юний Силан – тесть императора, также безмерно удивленный такой милостью. Рядом с ним был его воспитанник Тиберий Гемелл, по обыкновению грызущий ногти. На него старались не обращать внимания. Даже Домицию Агенобарбу нашлось место, хотя и совсем не почетное. Его, молчаливого и хмурого, оглядывали кто с тайной радостью, кто с немой жалостью, но обратиться к нему не решались. Он сильно изменился: огромный, отекший, с непомерно раздутым животом и ногами, похожими на столбы. Лицо совсем заплыло, и из-под рыжей бороды, которую он не брил по обычаю своего рода, на шею свисал третий подбородок. Агриппинилла подчеркнуто не обращала на него внимания, но всем было заметно, что она часто кидает на него исподлобья недоуменные взгляды.

На сцене молодые актеры разыгрывали фривольные сценки похождений Венеры, а слух гостей услаждала веселая музыка свирелей и пастушьих рожков. Император опаздывал, у всех текли слюнки и руки помимо воли тянулись к изумительно пахнущим яствам.

Наконец пронзительные звуки труб возвестили о появлении цезаря, и Гай с золотым венком и в пурпурной тоге вступил в триклиний, держа за руку прекрасную Юнию. Она вся была окружена мерцающим блеском драгоценностей, в изобилии украшающими ее точеные руки, шею, прическу, ими даже была расшита ее светло-розовая палла. Кое-кто из матрон, опомнившись от зависти, шепнул соседкам, что теперь из-за беременности императрица уже не надевает откровенные египетские наряды. Невидимый хор запел торжественный гимн, восхваляющий Гая и его супругу, и все гости с приветственными возгласами единодушно подняли чаши.

Калигула помог Юнии возлечь, сам устроился выше на ложе и дал знак к открытию праздника.

Начались обильные возлияния в честь Венеры. Славили ее не только как богиню любви и красоты, но и как мать, давшую начало славному роду Юлиев. Осмелев от вина, гости наперебой принялись уговаривать императрицу спеть, но та только смеялась, пока к ней не подошел Мнестер и не подал перевитую лентами лиру. Клавдилла приняла ее и пристально посмотрела на Ганимеда. Тот обомлел. Неужели императрица желает при всех и даже при отце спеть песенку про Силена? Но это была лишь игра с ее стороны, Юния тронула струны и пропела несколько любовных куплетов из новомодной пьески, популярной у римлян. Ганимед с облегчением утер пот со лба, на его пальце сверкнул подаренный рубин. Клавдилла, заметив его жест, расхохоталась и что-то шепнула Гаю. Тот через стол кинул ему золотой браслет. Лепид поймал его на лету и почтительно склонился перед императорской четой, не обращая внимания на усмешки Макрона. Тот с трудом выносил его присутствие, но им, будто нарочно, отвели соседние места.

Мощные рабы-эфиопы внесли в триклиний пять блюд, на которых возвышались туши гигантских зажаренных кабанов. На их пятачках покачивались золотые таблички с номером очередной перемены. Удивленные гости дружно зааплодировали. Подобная роскошь была строжайше запрещена при Тиберии, как-то раз заявившем, что и половина кабана не менее вкусна, чем целый. А тут целых пять! Кравчие полоснули острыми ножами брюхо, и на стол, к новым восторгам гостей, вывалились зажаренные колбасы и жирные устрицы.

И вскоре просторный дворцовый вомиторий предоставил огромные чаши из красного мрамора для облегчения гостей, избавляющихся от излишков пищи при помощи павлиньих перьев. Еще не наступило время сладостей.

С крыши триклиния посыпались розовые лепестки, а молоденькие рабыни, омыв руки пирующих ароматной водой, возложили на их головы свежие венки и обрызгали триклиний духами.

Настал черед танцев и развлечений. Пожилые гости сразу же удалились в сад для бесед, и молодежь вздохнула свободней. Посыпались фривольные шутки, раздались непристойные куплеты, высмеивающие сенаторов. Ганимед под требовательным взглядом Юнии запел песенку о Силене, после чего Тиберий Гемелл поспешно выбежал из триклиния, преследуемый насмешками. Калигула проводил своего приемного сына неприязненным взглядом, хотел что-то сказать Юнии, но она перебила его, указав на сцену. Молоденькие финикиянки кружились там, играя прозрачными накидками, а вблизи кипел спор, кому какая достанется на ночь. Гай усмехнулся.

Занятые беседой, они не заметили, как Макрон подал какой-то знак Друзилле. Она, послушная ему, тихо скользнула с ложа, стараясь не потревожить Лонгина, и приблизилась к одинокому Агенобарбу.