Багровая смерть - Лорел Гамильтон

опустился предо мной на колени. И вот я уже смотрю в эти красно-оранжевые глаза. Они были так похожи на тигриные на его человеческом лице, что те люди, которые его не знали, спросили бы, где он откопал такие крутые линзы. Мало кто из людей понимал его сущность. Я не знала, обманывали ли они себя, или просто были слепы ко всему, что от них отличается. В леопардовых глазах Мики не было четкого перехода между золотым и желтым. Это больше походило на смешение двух цветов, но красный и оранжевый у Домино были раздельными, хоть и без идеальных границ, но из-за этого несовершенства они перетекали друг в друга тут и там, так что ассоциация была скорее с водой, чем с огнем, как будто его глаза были теплыми и холодными одновременно, пламенем и жидкостью. Я коснулась его лица рядом с этими глазами и спустилась лаской по щекам, чтобы обнаружить мягкость его губ самыми кончиками пальцев. Это заставило его прикрыть глаза и с таким облегчением выдохнуть, словно с этим воздухом вышло все напряжение, которое он копил месяцами.

Я погладила его волосы, играя с проседью белых прядок — казалось, кто-то просыпал лепестки белых роз на черные, как вороново крыло, волосы. Теперь он наблюдал за мной, и в этих тигриных глазах было куда больше эмоций, чем может испытать обычный тигр, потому что тигры не станут усложнять себе жизнь так, как это делают люди.

Домино коснулся моего лица, и его ладонь была достаточно крупной, чтобы стать ему чашей, так что я прижалась к его руке, словно это была подушка, и позволила себе расслабиться в почти лихорадочно тепле его кожи.

— Такой горячий, — произнесла я вслух.

— На моем теле есть места и погорячее.

— Показывай, — велела я.

74

Как только он остался без одежды, я смогла увидеть, как играют под его кожей мышцы, которых я еще не видела. Домино стал набирать мускулатуру, и я могла проследить очертания кубиков пресса на его животе, обтянутых теплой, шелковистой кожей, которую так и хотелось поцеловать. Ему буквально пары фунтов (один фунт — примерно 450 гр. — прим. редактора) не хватало до тех четко выраженных кубиков, которые украшают обложки журналов, но он был прекрасен и сейчас, а мой опыт отношений с танцорами и атлетами научил меня, что ярко оформленные шесть кубиков это либо очень строгая диета, либо хорошая наследственность, либо комбинация этих двух факторов. Мы все ходили в зал для поддержания формы ради нашей работы, будь то стриптиз, балет, борьба с монстрами или должность охранника, но для того, чтобы выглядеть, как фитнес-модель, придется практически все время проводить в тренажерке, а не с людьми, которых ты любишь — это того не стоит.

Домино пришлось помочь мне снять шмотки. Избавляться от перевязи было больнее всего. Сперва нужно выпрямить руку, а это больно, затем позволить ей болезненно повиснуть. В итоге мы вернули перевязь на место, когда я уже была голой. Так я не морщилась при каждом движении.

— Почему она так сильно болит?

— У тебя в руке застрял чей-то кусок — достаточно глубоко, что еще чуть-чуть, и потребовалась бы операция, — ответил Домино.

— О, — сказала я, и после этого перестала задавать глупые вопросы, ну, или попыталась. Иногда во время прелюдии я говорю то, что думаю, и перегибаю с этим палку. Я изо всех сил старалась не задавать других очевидных вопросов. Либо мне это удалось, либо Домино было без разницы, что комментировать. Он пробежался по мне руками и оказался прав: другие части его тела были еще горячее.

Я попыталась заняться с ним оральным сексом в одной из двух своих любимых позиций: он лежал на постели, а я стояла на коленях перед ним, но так у меня не получалось удобно опереться перевязанной рукой. Я выпрямилась и он стал тверже, чем когда я начала, но все недостаточно. Я немного отстранилась и сказала:

— Извини, рука мешает.

— Я бы хотел, чтобы попозже, когда тебе станет лучше, ты мне отсосала, но я понимаю, что тебе больно. Давай это исправим.

— Звучит неплохо. Как мы это сделаем? — Я баюкала свою руку. Она не ныла, она болела. Волны боли прокатывались вверх по руке, к плечу, и вниз, к телу. Было не так паршиво, как когда мне очищали и обрабатывали рану, но достаточно плохо, чтобы я начала задаваться вопросом, как я собираюсь пройти через это ради секса. Немного боли в сексе мне иногда нравилось, но это была не она. Это была просто гребаная боль.

— Я чувствую отголоски твоей боли, — заметил Домино.

— Мне жаль, — извинилась я.

Он коснулся моей здоровой руки.

— Не стоит извиняться. Часть моей работы, как твоей звериной половины, чувствовать то, что ты чувствуешь, и помогать тебе исцелиться.

— Домино, я не уверена, что смогу это сделать, когда так сильно болит.

— Тебя просто избаловала способность к исцелению, которую ты делишь с нами, — с улыбкой сказал он, пытаясь меня приободрить.

— И не говори. Забыла уже, насколько хреново получать ранение во время расследования, и продолжать идти дальше.

— У меня идея, — сказал он.

— Я вся сплошные уши.

Он осмотрел меня с головы до ног, его взгляд задержался на груди.

— Не сказал бы, что вся, — произнес он и коснулся того места, где задержался его взгляд — было приятно чувствовать, как он ласкает мою грудь, но боль все перебивала.

В итоге он накидал подушек к изголовью кровати и помог мне развалиться на них вместе с моей рукой, которая должна была оставаться неподвижной, так что вторая рука у меня освободилась. Домино начал поглаживать мои бедра, изучать моей тело своей теплой ладонью. Он не рвался к финишу, не пытался играть со мной — он просто продолжал ласкать меня своими большими теплыми руками, и я, окруженная подушками и его ласками, начала расслабляться. Наконец, его прикосновения стали интимнее, побуждая меня раздвинуть ноги, чтобы он смог лечь между ними, очертить мои края, поиграть со мной и, наконец, накрыть меня своей горячей ладонью, как чашей, прижав ее так, что, казалось, он почти удерживал меня, но только в этом месте. Все было так нежно, что я ощутила, как увлажняюсь, и напряжение в моем теле ушло. Я желала того, что несла с собой эта нежность.

Он принялся играть со мной рукой, теребя этот сладкий комочек, разбухший ото всей этой нежной прелюдии. Сегодня грубость не мое. Домино пробегался пальцами поверх и