Сквозь тернии - Александр Юрин

— Тогда откуда же взялись дети? — спросила сбитая с толку Женя.

Светлана закусила нижнюю губу.

— Я не могу. Обещала, что никому не скажу.

— Это Аверин? — спросил Александр Сергеевич.

Светлана сжалась в трепещущий комок. Часто-часто замотала головой. Потом притихла.

— Я дала честное слово! Не мучайте меня. Прошу!

Светлана шагнула к шмыгающей носом девочке.

— Светлана, прости нас. Мы не хотели причинять тебе боль! Просто… Нам всем очень страшно.

Светлана уткнулась в плечо склонившейся Жени и принялась со свистом всхлипывать. Александр Сергеевич откинулся на спинку кресла. Принялся снова массировать виски.

Женя обнимала плачущую девочку и понимала, что назад они уже не вернуться, как и не обретут истину. Единственное, что их и встретит — это кромешная тьма, страшнее ночи.

Титов смотрел на брикеты с хлебом и сопел.

Над головой жужжали люминесцентные лампы. За спиной редко вздрагивал встроенный холодильник. За круглым иллюминатором сгущалась бездна.

Титов отложил брикеты, ухватился за первый, подвернувшийся под руку тюбик. Спросил:

— Почему раньше ничего не сказали?

Женя вертела в дрожащих пальцах пакет с куриным бульоном. Она уже тысячу раз прочитала названия консервантов, была в курсе калорийности продукта, изучила лицевую этикетку, попутно измяв пальцами податливый пластик до неузнаваемости.

Расплющенный бульон никак не реагировал на Женины переживания, покорно принимая ту или иную формы. Сейчас он так походил на человеческое сознание, прибывающее в центре встревоженной толпы. Толпы что не замечает его, но, тем не менее, чинит постоянный вред. Потому что так надо для достижения общей цели. Растоптать, закатать в асфальт, выжать все соки. Это была машина, внутри которой вертятся гремящие шестерни. Конвейер по производству зла, боли, страданий… А в то же время где-то существовал мир, внутри которого пульсировала другая жизнь. Там мирно тикали часы, вращая шестерни посредством упругой пружины. Это была иная реальность, запретное измерение, невидимая грань. Там всё вершилось с оглядкой на прошлое, так как избранный путь и принятое мировоззрение, не допускали ошибок, а соответственно, и прихода Тьмы.

В первом случае, повсюду выли двигатели транспортёров — они являлись основой основ. Резиновые ремни — гибкие и вёрткие — задавали цель, скользя по скрипящим валам. По ним во всевозможных направлениях неслись недалёкие заготовки. Прямиком внутрь чрева огромных жужжащих колоссов, где в пламени и жаре происходила обработка. Потом открывались металлические врата с другой стороны, и снова пели ремни. Они уносили полупродукт дальше, к очередным колоссам, угодливо распахивающим свои двери. Недоработки отсеивались в пути. Они сваливались с транспортёра в чёрные дыры, на дне которых происходили цикличные вспышки, — больше их никто не видел. Прошедших же конвейер, ждало раздаточное колесо. Оно мерно вращалось вокруг горизонтальной оси, демонстрируя товар лицом. Заготовки лились в это кольцо звенящей рекой. Замирали. Затем наставал день, и приходили дерзкие покупатели.

Второй случай. Здесь шестерни крутили вовсе не ревущие моторы. Как не было длиннющих ремней и ужасных колоссов. В недрах сознания метались упругие пружины: туда-сюда, тик-так, так-так. Механизм жил вовсе не жаждой продукта. Он нёс в себе информацию. Неведомо кому, неведомо где, неведомо когда. Может показаться, что жить вот так, в самом себе, неимоверно скучно, но Механизм не грустил. Он повседневно делал своё дело и ждал… Иногда заглядывал Мастер, и Механизм был ему рад. Потому что тот не навязывал своей воли, а просто говорил: интересовался, как дела, что случилось, не забывая при этом рассказывать о себе. Причём делал он это так, словно ни к кому не обращаясь. А иногда пел — мурлыкал себе под нос незатейливый мотивчик и смазывал шестеренки Механизма канифолью. В этих случаях Механизм и вовсе замирал, прислушиваясь к совершенству. Он знал, что ни за что в жизни не сможет повторить и двух нот из «услышанного» мотивчика, но это его не злило. Нисколько. Потому что он знал свою цель, своё предначертание, свою роль. И всё это, в совокупности, не мог постичь ни один мастер во всём мире, потому что их цель была так же совершенно иной. Но, в свою очередь, они ценили и оберегали Механизм, потому что без него, утратился бы смысл всей их жизни. Так они и жили в дружбе, Мастер и Механизм.

— Евгения, вы с нами?

Женя вздрогнула. Уставилась на Титова, будто видела впервые в жизни. Тут же взяла себя в руки и отложила пакет прочь.

— Нет аппетита? — спросил Аверин.

— Фигуру берегу, — попыталась отшутиться Женя, но ничего не вышло.

Титов вздохнул.

— Самое страшное в нестандартной ситуации, это когда ты перестаёшь её контролировать.

— Неплохо сказано, — кивнул Аверин, выдавливая в рот вязкое повидло. — Хм… Тоже неплохо.

Титов провёл ладонью по лицу.

— Ну так что, Евгения? Давайте не будем играть в молчанки и прочее — мы же с вами взрослые люди.

Женя тряхнула головой.

— Да я и не играла ни во что, — она вновь ухватилась за отложенный пакет.

«Ой, плохо! Вообще жуть! Только посмотри, до чего ты себя довела, подруга!»

— Просто думала, с чего начать. Ведь, по сути, ничего и нету.

— Ничего себе, нету, — Титов покачал головой. — По радио вовсю болтает неведомо кто, а вы, шуточки шутить!

Женя выдохнула. Затем набрала в лёгкие побольше воздуха и заявила:

— Я бы сказала, что они разрозненные — эти комбинации, — ответила Женя. — Имеются редкие повторы. Но если не задаваться конкретной целью их определения, то покажется, что данные всё время изменяются.

Титов тёр указательным пальцем губы и молчал.

— А чего-нибудь странного нет? — спросил Аверин. — В этих цифрах. Может число «пи» проскальзывает или стороны равнобедренного треугольника упоминаются?.. Невзначай, конечно.

Женя метнула в Аверина взгляд полный ненависти.

— Сядь и послушай, если так интересно! Одного понять не могу: почему все на меня так взъелись? Я просто врач, а не пилот или научный сотрудник-лингвист! А если никто из вас не знает латынь, так это ваши проблемы, а не мои! Садитесь и учите, пока не долетим! Заодно, расширите кругозор.

— Евгения, — Титов искренне посмотрел Жене в глаза — та тут же отвернулась. — Женя, никто на тебя не злится и не давит. Тебе это просто кажется из-за той напряжённости, что царит сейчас внутри корабля.

— И чем же она вызвана, эта ваша напряжённость? — безразлично спросила Женя, по-прежнему смотря в сторону.

— Внешними факторами. Думаю, это нормально. Особенно, если учесть факт того, что мы столкнулись с неизведанным. Причём так скоро. Я, если честно, ничего подобного и не ожидал.