Шантарам - Грегори Дэвид Робертс

Дидье Леви сидел на своем обычном месте, откуда ему было видно и публику в зале, и прохожих на улице. Он разговаривал с Кавитой Сингх, сидевшей спиной ко входу. Я направился к ним. Дидье поднял голову и увидел меня. Каждый из нас пытался прочитать в глазах другого его текущие потоком мысли, подобно прорицателям, разгадывающим магический смысл в разбросанных перед ними костях.

— Лин! — воскликнул он и, бросившись ко мне, обхватил меня руками и расцеловал в обе щеки.

— Как приятно видеть тебя снова, Дидье!

— Тьфу! — сплюнул он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Если эта борода — непременный атрибут воинов Аллаха, то я благодарю Господа или кто там есть, что он сделал меня атеистом и трусом!

В копне его темных волос, спускавшихся до воротника, прибавилось, как мне показалось, седины. Бледно-голубые глаза еще больше покраснели и глядели чуть более устало. Но брови по-прежнему изгибались с нечестивым лукавством, а верхняя губа кривилась в игривой ухмылке, которую я так любил. Он был все тем же и все там же, и я сразу почувствовал, что я дома.

— Здравствуй, Лин! — сказала Кавита, отодвигая Дидье и обнимая меня.

Кавита была прекрасна и стройна. Густые темно-каштановые волосы были взбиты в художественном беспорядке и косо нависали над ясными глазами. Небрежное дружеское прикосновение ее руки к моей шее показалось мне настолько упоительным после афганского снега и крови, что я ощущаю его и теперь, спустя многие годы.

— Ну садись же, садись! — вскричал Дидье, жестом приказывая официанту принести выпивку. — Merde[161], мне говорили, что ты погиб, но я не верил этому! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Ну, сегодня-то мы уж напьемся, non[162]?

— Увы, — ответил я, сопротивляясь его попытке усадить меня силой. Разочарование в его глазах заставило меня сбавить решительный тон, хотя и не убавило решимости. — Еще не вечер, а у меня есть… одно важное дело.

— Ну хорошо, — вздохнул он. — Но уж один-то стаканчик ты обязан пропустить со мной. Покинуть меня, не дав мне возможности хотя бы чуточку развратить несгибаемого воина, — это было бы нарушением всяких приличий. В конце концов, какой смысл возрождаться из мертвых, если нельзя отметить это с друзьями?

— Ладно, — уступил я, улыбаясь, но продолжая стоять. — Но только одна порция виски, двойная. Это будет достаточно развратно?

— Ах, Лин, — ухмыльнулся он. — Разве может быть в этом клейко-сладостном мире что-нибудь достаточно развратное?

— Было бы желание, может, что-нибудь и найдется. Надежда умирает последней.

— Святая правда, — согласился он, и мы оба рассмеялись.

— Я покидаю вас, — сказала Кавита, поцеловав меня в щеку. — Мне надо возвращаться на работу. Лин, давай как-нибудь встретимся в ближайшее время. У тебя такой восхитительный… дикий вид, йаар. Никогда не видела человека, который был бы так похож на ходячую легенду.

— Ну, насчет легенды не знаю, но парочкой историй я мог бы поделиться — не для печати, разумеется. На беседу за обедом хватит.

— Буду с нетерпением ждать, — ответила она, поглядев на меня долгим взглядом, отозвавшимся во мне сразу в нескольких местах. — Отпустив меня, она с улыбкой обратилась к Дидье: — Надеюсь, Дидье, ты не утратишь своей задиристости и не впадешь в сентиментальность из-за того, что Лин вернулся, йаар. Задери кого-нибудь — ради меня.

Я проводил ее взглядом. Официант принес выпивку, и Дидье потребовал, чтобы я все-таки присел.

— Друг мой, стоя можно есть — если обстоятельства вынуждают, или заниматься сексом — если умеешь, но пить виски стоя невозможно. Это варварство. Разве что человек произносит при этом тост в честь чего-то очень возвышенного. А в остальных случаях тот, кто пьет виски стоя, — сущий дикарь, который ни перед чем не остановится.

Пришлось сесть. Дидье тут же поднял свой стакан, провозгласив:

— За тех, кто выжил.

— А за погибших? — спросил я, не трогая свою выпивку.

— И за погибших, — согласился он, дружески улыбнувшись.

Я чокнулся с ним и опрокинул стакан.

— А теперь, — произнес он категорическим тоном, прогнав улыбку, — расскажи мне, что у тебя случилось.

— Начиная с какого момента? — усмехнулся я.

— Я имею в виду, что за проблема не дает тебе покоя в данный момент? У тебя такое решительное выражение лица, что это явно неспроста.

Я молча смотрел на него, втайне радуясь тому, что нахожусь в обществе человека, который читает мои мысли по выражению лица.

— Лин, у тебя очень озабоченный вид. Что тебя гложет? Поделись со мной. Если тебе так легче, начни с Афганистана.

— Кадер погиб, — ответил я бесстрастным тоном, разглядывая свой пустой стакан.

— Нет! — воскликнул Дидье с ужасом и негодованием.

— Увы, да.

— Нет, не может быть! Я знал бы об этом. Об этом говорил бы весь город!

— Я вместе с другими переносил его тело в наш лагерь и хоронил его. Он умер, Дидье. Они все умерли. Оттуда вернулись только трое: Назир, Махмуд и я.

— Абдель Кадер мертв… Невозможно поверить…

Лицо Дидье было мертвенно-бледным, челюсть отвисла, даже его глаза, казалось, поседели. Он обмяк, будто его пришибли, и стал клониться набок. Я испугался, что он свалится со стула или, чего доброго, его хватит удар.

— Не переживай так, — сказал я ему мягко. — Не хватает только, чтобы ты хлопнулся тут в обморок. Возьми себя в руки!

Он медленно поднял голову и подавленно посмотрел на меня.

— Некоторых вещей, Лин, просто не может быть. Я в Бомбее уже двенадцать, почти тринадцать лет, и всегда, все это время здесь правил Абдель Кадер Хан…

Он опять впал в прострацию, обуреваемый мыслями и чувствами, от которых его голова подергивалась, а нижняя губа дрожала. Мне все это не нравилось. Мне приходилось видеть людей в таком состоянии. В тюрьме заключенные, замкнувшись в своем стыде или страхе, умирали в одиночестве. Но это был длительный процесс, занимавший недели, месяцы, годы. Дидье же пал духом мгновенно и угасал буквально у меня на глазах.

Обойдя стол, я сел рядом с ним и обнял его за плечи.

— Дидье! — прошептал я ему хрипло. — Мне надо идти. Ты меня слышишь? Я хотел узнать насчет своих вещей, которые я оставил у тебя, пока отвыкал от наркотиков у Назира. Помнишь? Я отдал тебе мотоцикл, «Энфилд», а также паспорт, деньги и еще кое-что. Они нужны мне сейчас. Это очень важно.

— Да, конечно, — ответил он, приходя в чувство и сердито двигая челюстями. — Все твои вещи в целости и сохранности. Не беспокойся.

— Они в твоей квартире на Мерривезер-роуд?

— Что?

— Ради бога, Дидье! Очнись! Мне надо попасть к тебе домой, чтобы побриться, принять душ и собраться. Мне надо… сделать одно важное дело. Ты мне нужен, старик. Не отталкивай меня, когда мне так нужна твоя помощь.

Поморгав, он посмотрел на меня со столь знакомой кривой ухмылкой.

— Как мне понимать твои слова? — вопросил он с негодованием. — Дидье Леви никогда и никого не отталкивал! Разве что совсем рано утром. Ты же знаешь, Лин, как я ненавижу людей, пристающих со своими делами по утрам — почти так же сильно, как копов. Alors, пошли!

В квартире Дидье я сбрил бороду, вымылся и переоделся. Дидье настоял на том, чтобы я съел омлет, и стал готовить его, пока я отыскивал в двух коробках со своими вещами оставленный мною денежный запас — около девяти тысяч долларов, — ключи от мотоцикла и свой лучший фальшивый паспорт. Документ был канадский, с просроченной фальшивой визой. Ее надо было срочно обновить. Если дело, которое я задумал, сорвется, мне понадобятся деньги и безупречный паспорт.

— И куда же ты теперь направляешься? — спросил Дидье, когда я покончил с едой и вымыл посуду под краном.

— Прежде всего, внести кое-какие поправки в паспорт. А потом к мадам Жу.

— Куда?

— Надо расставить все точки над «i». Отдать старые долги. Халед передал мне… — Я запнулся. Упоминание этого имени смешало мои мысли, погрузило в белую метель эмоций, отголосок той снежной вьюги, сквозь которую Халед ушел в ночь. Усилием воли я подавил эмоции. — В Пакистане Халед передал мне твою записку. Спасибо тебе за нее. Но я все равно не понимаю, что за вожжа попала ей под хвост, почему она решила засадить меня в тюрьму. У меня не было с ней никаких личных счетов. Но теперь есть. После четырех месяцев в Артур Роуд они появились. Поэтому мне нужен мотоцикл. Не хочу брать такси. И нужно, чтобы паспорт был в порядке, если придется предъявлять его копам.

— Но разве ты не знаешь? На Дворец мадам Жу было совершено нападение неделю назад — нет, дней десять уже. Его атаковала толпа, подстрекаемая Шив Сеной. Они ворвались в здание, разгромили там все, а потом подожгли. Стены сохранились, некоторые лестницы и помещения наверху остались нетронутыми, но в целом особняк разрушен и никогда больше не будет функционировать. Его наверняка снесут. С Дворцом покончено, Лин, и с самой мадам тоже.