Отравители и убийцы. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

— Смертная казнь, без сомнения.

— Король вынес приговор... Но король может и помиловать. Судьи не обойдут вниманием Его поручительство...

Де ла Рейни поостерегся напомнить королю — это было бы крайней бестактностью! — что когда-то Его величество смягчил приговор, вынесенный суперинтендантом Фуке. Людовик двинулся по дорожке, опустив в задумчивости голову. Некоторое время собеседники шли молча, поглядывая на позолоченные ящики и блестящие листья апельсиновых деревьев. Когда король наконец остановился, его лицо было столь суровым, что сердце де ла Рейни сжалось.

— На этот раз я не могу помиловать.

— Но ведь господин министр жив!

— Да, конечно. Но он был на волосок от гибели. Его смерти желали всерьез. Поймите меня, де ла Рейни, я проявил бы милосердие, но сейчас это невозможно. Де Лувуа ненавидит добрая половина королевства. Помиловать вашего кузена значит молчаливо поощрить его врагов, которые не замедлят этим воспользоваться и повторят покушение. Де Лувуа несет на плечах груз всего содеянного им в нашем королевстве... Я не могу нести этот груз и делать всю ту грязную работу, которую делает он. Он мне нужен, и нужен живой. Значит, нужно дать всем острастку.

— Сир! — взмолился де ла Рейни со слезами на глазах. — Отмените, по крайней мере, смертную казнь. Мальчик так верно и преданно служил Вашему величеству... И он мне так дорог!

— Я верю... Мы согласны избавить его от позорной веревки. Мы возведем его во дворянство, и он будет казнен, как благородный дворянин, его шеи коснется меч. В конце концов, он ведь зовется де ла Ланд, не так ли?

Что тут можно было сказать? Только изъявить благодарность, что и сделал де ла Рейни убитым голосом. Он готов был уже удалиться, но король вдруг задержал его:

— Еще одно слово! Пусть ваша юная приятельница не разыгрывает из себя расиновской героини и не приносит себя в жертву своему мучителю. Она обречет себя на адские муки и не получит взамен ничего... Кроме обещания, которое будет тут же забыто.

— Но если Ваше величество придерживается такого мнения относительно господина министра, то почему король так защищает его, обеспечивая ему полную безопасность? Де Лувуа только что надругался над жизнями трех добрых католиков, и весь двор будет за это ему аплодировать?

— Нет. Интересы государства вынуждают меня поддержать сейчас его должность, титул и полномочия, но в свой час он почувствует всю тяжесть моего гнева. Уже сейчас ему будет запрещено предпринимать какие-либо попытки приблизиться к мадам де Сен-Форжа и даже подходить к ней ближе чем на пять туазов![127]

— Последнее похищение было делом рук шевалье де Лоррена, а не господина де Лувуа. И если жертва будет отправлена в какое-нибудь захолустье, никакие запреты короля не остановят министра, — откровенно высказал свое мнение де ла Рейни, терять которому было уже нечего.

— Вы предпочитаете, чтобы ради ее безопасности я отправил мадам де Сен-Форжа в изгнание? Например, в Испанию к моей племяннице?

— Французы не обладают в Испании иммунитетом... Мадам де Сен-Форжа рискует не доехать до Мадрида...

Людовик нетерпеливо махнул рукой.

— Ваша логика убийственна, господин де ла Рейни. Я сообщил вам, что собираюсь сделать, но если она предпочитает монастырь...

Господин де ла Рейни подумал, что монастырь не защитил мадемуазель де Ленонкур от посягательств ее поклонника, но оставил эти мысли при себе. Ему ничего не оставалось, как довольствоваться предложениями короля. Он поблагодарил Его величество, поклонился и направился к карете, с трудом удерживая наворачивавшиеся на глаза слезы.

Неделю спустя Альбана Делаланда приговорили к смертной казни через лишение головы, избавив его также от допроса с пристрастием, который обычно предшествовал вынесению подобного приговора. Альбан выслушал приговор с полным спокойствием. Он прекрасно знал, что посягнул на недосягаемое и что надеяться ему не на что. Де ла Рейни сообщил Альбану, что попытка похищения не удалась, Шарлотта избежала плена и король пообещал оградить ее в дальнейшем от подобных попыток. С души Альбана свалился камень. Если обожаемая им Шарлотта отныне в безопасности, он согласен был умереть. Смерть его не пугала, он все равно никогда бы не был вместе с любимой... Счастливая встреча ждала их разве что в загробном мире...

— Когда меня казнят? — поинтересовался он у де ла Рейни, который мог навещать его в любое время.

— День еще не назначен.

— Думаю, долго ждать не придется. Но мне бы хотелось... увидеть ее перед тем, как я... уйду.

— Я постараюсь получить разрешение, — пообещал его начальник, всеми силами стараясь сдержать слезы, которые помимо его воли выступали у него на глазах.

***

У Шарлотты не оказалось времени на то, чтобы предаваться горю. Только она получила известие о приговоре и с рыданием приникла к груди мадемуазель Леони, находившейся в таком же отчаянии, как к ним бурей влетела мадам де Монтеспан.

— Одевайтесь! Я увожу вас!

— Куда, господи боже мой?! — взмолилась мадемуазель Леони. — Неужели нам нельзя остаться дома и спокойно поплакать?

— У меня в доме оплакивают только тех, кто уже умер. У нас в запасе последняя карта, и мы должны ее разыграть.

— Какая? — простонала Шарлотта. — Господин де ла Рейни уже сделал все, что было возможно.

— Все, что было возможно для него, но у женщин другие возможности. Наденьте только плащ. В моих покоях вас оденут как подобает.

— Надеюсь, вы не собираетесь везти меня в Версаль? Это последнее место, где я хотела бы сейчас очутиться. Выдержать тяжесть недобрых взглядов, презрение! Нет! У меня нет на это сил!

— Вам и не придется их выносить! Я проведу вас прямо к королю. Вы увидитесь с ним наедине. Ментенонша уехала в свой маркизат и вернется только завтра. Путь свободен, и нужно им воспользоваться. Поспешите! Мы теряем время!

По дороге обе дамы молчали. Над ними будто бы витала тень обреченного: казнь должна была состояться через два или три дня. Обе прекрасно понимали, что сегодняшнее свидание — это самый последний шанс. Шарлотта не столько надеялась, сколько чувствовала гнетущую тяжесть на сердце, а обычно равнодушная к судьбе других маркиза не могла не отдавать себе отчета, насколько рискованную карту и для себя, и для своей юной спутницы она сейчас разыгрывает. Но присущая ей отвага, страсть к игре и неожиданное для нее сострадание к трагической судьбе