Римская история в лицах - Лев Остерман

Помня всегда о своем деле — веденьи войны».

Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком.

510 Прокул сзывает народ и объявляет приказ.

Богу возводится храм, его именем холм называют

И учреждаются тут праздника отчего дни».

(Каковы поэтические образы! Например, «факел тут был ни к чему»!)

А вот забавный эпизод из 5-ой книги «Фастов». Речь здесь идет о продувных бестиях — мелких торговцах, по большей части из вольноотпущенников:

«Возле Капенских ворот струятся Меркурия воды,

Силе божественной их, если угодно, поверь.

675 К ним приходят купцы, подоткнувши рубахи, и урной,

Чинно ее окурив, черпают воду себе.

Ветку лавровую здесь омочив, окропляют товары

Все, что должно перейти после продажи к другим;

Волосы также свои кропят они с этой же сетки,

680 Так возвышая в мольбе голос, привыкший к лганью:

«Смой вероломство мое былое и прежнее, смой ты

Лживые речи мои, что говорил я вчера!

Если я ложно божился тобой или всуе, надеясь,

Что не услышат меня, если Юпитера звал,

685 Или других богов иль богинь обманывал ловко, —

Быстрые ветры пускай ложь всю развеют мою!

Но широко да отворится дверь моим плутням сегодня

И не заботятся пусть боги о клятвах моих.

Ты только прибыль мне дай, меня порадуй прибытком

690 И покупателя дай мне хорошенько надуть!»

Громко смеется Меркурий, с небес услыхав эти просьбы,

Вспомнив, как сам он украл у Аполлона коров».

Примерно одновременно с Фастами Овидий начал работу над своей знаменитой поэмой «Метаморфозы» в пятнадцати книгах. Ее он успел в основном закончить. Содержание поэмы — пересказ в форме связного повествования более двухсот греческих мифов, в каждом из которых кто-либо из людей или небожителей превращается в растение (вспомним, к примеру, миф о Нарциссе), животное, реку или звезду. Вряд ли имеет смысл здесь цитировать эти пересказы. Тем более что поэма недавно переиздавалась на русском языке (в переводе С. Шервинского) большим тиражом.

В 8-м году от Р.Х., как мы помним, Август за развратное поведение сослал свою внучку, Юлию младшую. В том же году, как гром с ясного неба, такая же кара обрушилась на Овидия. Он сослан на берег далекого Понта (Черного моря) в маленький основанный греками городок Томы, расположенный примерно, там, где сейчас находится румынский город Констанца. Для римлянина это был край земли. Что явилось причиной столь сурового наказания? То ли старая вина, которую Август усматривал в сочинении «Науки любви», всплыла вновь в связи с изгнанием Юлии младшей? То ли Овидий совершил какой-то проступок или был нежелательным свидетелем проступка той же Юлии и не сообщил о нем? Ответа нет. В послании Августу из ссылки Овидий не раз намекает на свою невольную вину, «причинившую боль» Августу. Но что это было? Читатель может попытаться догадаться сам, внимательно прочитав отобранные мной несколько фрагментов.

Поэт очень тяжело переживал изгнание. Свое отчаяние он изливает в пяти книгах «Скорбных элегий» и четырех сборниках «Писем с Понта» (переводы С. Шервинского, Н. Вольпин, С. Ошерова и А. Парина). Первая книга элегий почти целиком написана во время долгого зимнего путешествия к месту назначения. Вот зарисовка в пути:

Книга 1-я, элегия 11-я

«Все до последней строки, что прочтешь ты в книжечке этой,

Было написано мной в трудных тревогах пути.

Видела Адрия[10] нас, когда средь открытого моря

Я в ледяном декабре дрог до костей и писал.

5 После, когда, покинув Коринф, двух морей средостенье,

Переменил я корабль, дальше в изгнанье спеша,

Верно, дивились на нас в Эгейских водах Киклады[11]:

«Кто там под свист и вой в бурю слагает стихи?»

Странно теперь и мне самому, как при этом смятенье

10 Духа и гневных вод гений мой все ж устоял!

Оцепененье ли чувств иль безумие этому имя,

Легче в привычных трудах делалось мне на душе.

...

Дней коротких лучи уловляя, игрушка пучины,

Я пишу, а волна хлещет мне прямо на лист.

40 Развоевалась зима и, напрасно грозя, негодует,

Что не страшится поэт, пишет и пишет стихи».

Возможно, климат на побережье Черного моря за два тысячелетия сильно изменился, или мысль о ссылке гиперболизировала мрачное впечатление, но в письме к жене («Письма с Понта», Кн. 1) Томы выглядят крайне неприютно:

«Здесь не бывает весны, венком цветочным увитой,

Здесь не увидишь в полях голые плечи жнецов,

Осень в этих местах не приносит кистей винограда, —

Холод безмерный всегда держится в этой земле.

15 Море оковано льдом, и в глубинах живущая рыба

Часто ходит в воде словно под крышей глухой.

Даже источники здесь дают соленую влагу, —

Сколько ни пей, от нее жажда сильнее томит.

Чахлых деревьев стволы возвышаются в поле открытом

20 Редко, и видом своим морю подобна земля.

Птиц голоса не слышны. Залетев из дальнего леса,

Разве, что в море одна пробует горло смочить.

Только печально полынь в степи топорщится голой, —

Горькая жатва ее этому месту под стать».

Книга 2-я Скорбных элегий целиком представляет собой упомянутое мной послание Августу, по существу дела — мольбу о помиловании. Вот обещанные фрагменты:

«О злополучный, не стань я жертвой недавних событий, —

Мне правосудье твое не угрожало ничем.

Случай меня погубил, и под первым натиском бури

В бездне морской потонул течи не знавший корабль.

100 Нет, не одною волной меня опрокинуло, — воды

Хлынули все на меня, ринулся весь океан.

О, для чего провинились глаза, увидевши нечто?

Как на себя я навлек, неосторожный, вину?

105 Раз невзначай увидал Актеон нагую Диану:

Дичью для собственных псов стал из-за этого он.

Значит, невольной вины не прощают всевышние людям,

Милости нет, коли бог даже случайно задет.

Ибо в горестный день, когда совершил я ошибку,

Рухнул пусть небольшой, но незапятнанный дом.

110...

Две погубили меня причины: стихи и оплошность,

Мне невозможно назвать эту вторую вину.

Я не таков, чтобы вновь бередить твои раны, о Цезарь!

Слишком довольно, что раз боль я тебе причинил.

210 Но остается упрек, что я непристойной поэмой

Как бы учителем стал прелюбодейной любви.

Значит, способен порой божественный ум обмануться

И со своей высоты малое не разглядеть.

...

На попеченье твоем и Рим, и законы, и нравы,

Коими жаждешь всех ты уподобить себе.

235 Отдых тебе не знаком, который даруешь народам,

Ибо ради него частые войны ведешь.

Буду ли я удивлен, что среди подобных занятий

Времени нет у тебя шалости наши читать?

Ах, когда бы ты мог на час оказаться свободным,

Знаю, в «Науке» моей ты не нашел бы вреда.

240 Книга моя, признаюсь, не отмечена строгостью важной

И недостойна тобой, принцепс, прочитанной быть.

Все же не стоит считать, что она, противно законам,

Римских женщин могла б низким вещам обучать.

Чтобы тебя убедить, кому предназначена книга,

245 В первой книге прочти эти четыре стиха:

«Прочь, от этих стихов, целомудренно-узкие ленты,

Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен!

О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,

Нет за мною вины и преступления нет».

Еще два небольших фрагмента из «Скорбных элегий»:

Книга 5-я, элегия 12-я

«Здесь, где не водится книг, где никто меня слушать не станет,

Где не понять никому даже значения слов.

55 Всюду чуждая речь, звериные, дикие звуки,

Возгласы ужаса здесь слышны на каждом шагу.

Кажется, сам я уже вконец разучился латыни:

Знаю сарматский язык, с гетом[12] могу говорить.

Но не могу утаить: воздержанью суровому в ссылке

60 Не научилась еще тихая Муза моя.

Часто пишу я стихи, но их прочитавши, сжигаю.

Стынет кучкой золы плод упражнений моих.

Больше стихов не хочу, но пишу против собственной воли

65 И потому предаю все сочиненье огню.

Крошечной доле стихов, которые хитрость иль случай

Уберегли от огня, к вам удается дойти.

О, если б был поумней беззаботный учитель и прежде