Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6 Декабря. Продолжается теплая погода в Москве. Слякоть черная с отражением огней.
Письмо от Серовой: Ляля в кривом зеркале.
Материнство как величайшая творческая сила на земле (цепь догадок во сне). «Старец» как блюститель девства.
Сегодня у нас выпивает юбилейная комиссия во главе с Чагиным.
Состоялся вечер – двое Чагиных, Кассиль, Замошкин: состав юбилейной комиссии. Узнал о «падении» Фадеева, Симонова и Александрова и что это делает «сам».
Решаю твердо, что как только закончу юбилей, т. е. будет создана определенная база для уединенной работы, я примусь устраивать в Дунине дом для постоянной жизни и зимой.
7 Декабря. Холодный студящий ветер. Ездили в Дунино на машине Павла Семеновича и Веры Павловны Оршанко – новых друзей. Нашли, что все в порядке, и начался роман с Иваном Федоровичем и Полей, чтобы они переехали к нам.
740
Сюжет для раздумья: министры, следуя за академиками, вздумали устроить себе дачи в запретной зоне на Москве-реке, под Звенигородом. По закону только Совет Министров мог бы разрешить постройку дач в запретной зоне, как он это разрешил академикам. Но в этом случае Совет Министров не разрешил министрам строить себе дачи (для этого запрета достаточно было одного голоса) потому, что Совет Министров создал запрет и довольно одному только напомнить об этом, чтобы вся затея рушилась.
Есть мысли и чувства, еще не высказанные человеком, есть высказанные, но погребенные под обломками падающего времени, несовременные. И есть тоже высказанные и пережитые, но встающие для всходов нового времени, из-под обломков погребенного прорастающие. И люди есть, подверженные влиянию этих встающих мыслей и чувств. Люди эти слепо идут и попадают в нелепое положение и по- разному разрешают трагедию Дон Кихота. Я разрешаю ее на пути поэтическом, Ляля – религиозном, Серова...
8 Декабря. Вчера в деревне девочка сказала, что передавали по радио о конце теплого времени. С завтрашнего дня наступает зима и пойдут морозы до -20°. Это в деревне! И так оно было. Сегодня, кажется, мороз. А земля талая и над землей ледяной снег, и над этим снегом еще слой и на самом верху корка.
Вечером я лежу иногда у Ляли до ее засыпания, когда я чувствую, что она начинает желать моего ухода.
– Ухожу! – шепчу я. – Уходи, – отвечает она в полусне, – но к утру придешь? – Постараюсь прийти.
Ей хочется, чтобы я ушел, но она боится выдать себя и обидеть меня. Вот почему она говорит на прощанье: – Дай слово, что придешь. – Обещаю. После того я переношу свои подушки на диван и засыпаю. Бывает, однако, после полуночи я просыпаюсь от налетающих бурей мыслей, умиряю их всякими средствами: счетом, путешествием по родным местам и т. п. Последним средством
741
пользуюсь – это походом к Ляле в постель. Ложусь возле нее, она бормочет в полусне: – Пришел? – Не спится, Ляля, пришел. – Ну, хорошо, ложись. Только ты ведь уйдешь? – Конечно, уйду. – Дай слово, что уйдешь. Я даю слово, ложусь и обыкновенно засыпаю.
8 оценке французской забастовки я применял свой ошибочный метод веры в стихию как в судьбу, в то время как забастовкой управляли мастера этого дела. Так точно и в литературе пора бросить этот метод самотека.
9 Декабря. Вчера и сегодня метели с морозом -5°. Приезжал Дроздов с предложением денег за сотрудничество в «Новом мире». Хорошо бы заключить договор на новую «Лесную капель», но боюсь, что при «Канале» не справиться мне.
10 Декабря. «Царь природы» или «Глазами человека»? А может быть «глазами» будет не название, а тема романа или один из планов: природа глазами человека. И отсюда «Царь природы» – это сам человек, вытекающий из глубочайших родников самопознания в том смысле, что самопознание приводит к познанию всего человека, царя природы.
Достижение славы похоже на достижение смерти, только в могиле покойники просто лежат и лежат, а в славе люди лежат беспокойно, потому что у славного покойника остается одна беспокойная мысль: а что, как слава сойдет?
– Ты говоришь, что слава тебя не интересует? – спрашивает Ляля. – Но твоя победа над обстоятельствами, сделавшая тебя относительно свободным и независимым, – это ты ценишь?
– Это для меня главный план моей жизни: это победа в борьбе за первенство. (Не себя, а человека в себе, царя природы.)
742
Был на совещании о книге в «Литературной газете». Полный хаос и «донкихотство». (Так называл это Федорович, но только с поправкой, что Дон Кихот знает, что он Дон Кихот, и все-таки <зачеркнуто. представляется> Я сказал глупость о том, что покупатель в отношении книги должен оставаться индивидуалистом, и почему, если я хочу купить икры, я иду в коммерческий магазин и куплю, а книгу ни по какой цене купить нельзя. На это мне сказали, что через три дня коммерческих магазинов не будет – раз, а второе (это Лидии сказал) – что книга должна быть не икрой, а воблой.
Вечером у нас сидел несчастный Шильдкрет и говорил о своих злоключениях и смертных врагах (Фадееве, Замошкине, Бородине).
На мои слова о преодолении врагов, что вот какие враги были у меня в «Новом мире», а теперь они сами едут приглашать меня, он взвился как конь на дыбы и срамил меня моей победой: «Эка невидаль, Дроздов приехал. Да с вашим талантом раньше писатель имел бы два дома в Москве, виллу в Италии и т. п.». Для себя Ш. в этих словах был неправ: именно ему-то бы и надо было унимать врагов: найти в себе противоядие своему самолюбию, потому что самолюбие есть себялюбие плюс сила какая-то «икс». Или так: самолюбие минус «икс» равняется себялюбие.
Этот «икс» надо бы ему найти, а он его не нашел. Я же нашел его в ревнивой охране своего таланта, в отказе от всяких претензий на внешние блага
