Путь королей - Брендон Сандерсон

Он улыбнулся и протянул ей ломоть хлеба, намазанный зеленым вареньем. Тусклоглазый паршун, прихваченный еще в Конклаве, сидел на земле возле стены из сланцекорника, играя роль импровизированной дуэньи. Было так странно находиться в обществе мужчины почти того же возраста, что и сама Шаллан, под присмотром одного лишь паршуна. Она словно вырвалась на волю. Ожила. Или, может быть, все дело в солнечном свете и просторе…

– А еще я совершенно не умею заниматься наукой. – Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Мне слишком нравится простор.

– Многие из величайших ученых провели жизнь в путешествиях.

– И на каждого из них приходится сотня тех, кто не вылезал из душных архивов и похоронил себя под книгами.

– По-другому у них бы не получилось. Большинство тех, кто обладает склонностью к науке, предпочитают пыльные архивы и библиотеки. Но не ты. Это делает тебя привлекательной.

Она открыла глаза, улыбнулась ему и откусила большой кусок хлеба с вареньем. Тайленский хлеб был таким пышным – почти как пирожное.

– Итак, – начала девушка, пока Кабзал жевал свой кусок, – теперь, отведав варенья, стал ли ты правдивее, чем раньше?

– Я ревнитель. Мой долг и мое призвание – быть все время правдивым.

– Разумеется, я тоже все время правдива. До такой степени правдива, что иногда с моих губ слетает ложь. Для нее, видишь ли, внутри совсем нет места.

Он от души расхохотался:

– Шаллан Давар! Я не могу себе представить, чтобы такая милая девушка, как ты, солгала хоть единожды.

– Тогда ради твоего душевного здоровья я буду произносить неправду попарно. – Она улыбнулась. – Я чувствую себя ужасно, а эта еда – просто кошмар.

– Ты только что опровергла всю народную мудрость и все мифы, связанные с вареньем из правденики!

– Вот и хорошо. Варенье не должно быть связано с народной мудростью и мифами. Только с миленьким видом, ярким цветом и потрясающим вкусом.

– Как и юные дамы, по-моему.

– Брат Кабзал! – Она опять покраснела. – Ну нельзя же так, это неприлично.

– И все-таки ты улыбнулась.

– Не могу сдержаться. Я ведь милая, яркая, и у меня есть вкус.

– Про яркость ты верно подметила. – Он явно намекал на ее густой румянец. – И про милый вид. А вот что касается того, какая ты на вкус…

– Кабзал! – воскликнула Шаллан с притворным негодованием. Однажды она убедила себя, что его интерес продиктован всего лишь заботой о душе, но верить в это становилось все сложней. Жрец навещал ее по меньшей мере раз в неделю.

Ревнитель тихонько рассмеялся в ответ на ее смущение, но она лишь сильней покраснела.

– Прекрати! – Она вскинула руку, заслоняя глаза. – Мое лицо, вероятно, уже того же цвета, что и волосы! Ты не должен говорить такие вещи, ты же служитель Всемогущего!

– Но ведь я к тому же мужчина.

– Мужчина, который утверждал, будто испытывает ко мне лишь научный интерес.

– Да, научный, – спокойно подтвердил он. – Подразумевающий множество экспериментов и изысканий, выполняемых собственноручно.

– Кабзал!!!

Он от души захохотал и откусил кусок хлеба. Прожевав, добавил:

– Светлость, прошу прощения. Ты так мило возмущаешься, что я не могу удержаться.

Шаллан опустила руку, ворча, но в глубине души понимая: ревнитель все это сказал отчасти потому, что она его подтолкнула. Девушка ничего не могла с собой поделать. Никто и никогда не демонстрировал по отношению к ней такой растущий интерес, как Кабзал. Он ей нравился – ей нравилось с ним говорить, слушать его. Это был чудесный способ разнообразить монотонную учебу.

Разумеется, союз между ними невозможен. Если она сумеет защитить свою семью, ей придется заключить политически выгодный брак. Интрижка с ревнителем, который принадлежит королю Харбранта, не принесет пользы никому.

«Вскоре нужно будет намекнуть ему, как все обстоит на самом деле, – подумала она. – Он и сам понимает, что это ни к чему не приведет. Ведь понимает же?»

Кабзал подался вперед:

– Шаллан, ты и впрямь такая, какой кажешься, верно?

– Способная? Умная? Очаровательная?

Он улыбнулся:

– Искренняя.

– Я бы так не сказала.

– Да-да. Я вижу это в тебе.

– Я не искренняя, а наивная. Я все детство провела в родовом поместье.

– Ты не кажешься затворницей. Ты не страшишься разговоров.

– Мне пришлось такой стать. Бóльшую часть детских лет я беседовала сама с собой, а мне противны скучные собеседники.

Кабзал улыбнулся, но в его глазах сверкнула тревога.

– Какая жалость, что такой, как ты, не досталось всеобщего внимания. Это все равно что повесить красивую картину изображением к стене.

Она оперлась на защищенную руку, доедая хлеб.

– Не сказала бы, что мне не хватало внимания – по крайней мере, не в количественном смысле. Отец уделял мне очень много внимания.

– Я слышал о нем. У него репутация сурового человека.

– Он… – Девушка напомнила себе, что следует притворяться, будто отец жив. – Моему отцу знакомы и пыл, и доблесть. Только вот они навещают его по отдельности.

– Шаллан! Это самая остроумная вещь, которую я от тебя слышал.

– И вероятно, самая правдивая. К несчастью.

Кабзал заглянул в ее глаза, словно в поисках чего-то. Что он увидел?

– Кажется, ты не очень-то переживаешь за отца.

– Еще одно правдивое утверждение. Ягоды подействовали на нас обоих, как я погляжу.

– Мне что-то подсказывает, что у него есть склонность причинять боль, так?

– Да, но только не мне. Я слишком ценная. Я его идеальная, совершенная дочь. Видишь ли, мой отец – именно тот человек, который может повесить картину изображением к стене. Ведь так ее не испортят недостойные взгляды, к ней не прикоснутся недостойные пальцы.

– Какая жалость. Как по мне, к тебе стоит прикасаться.

Она сердито посмотрела на него:

– Я же сказала, не дразнись больше.

– Я и не дразнюсь, – проговорил ревнитель, устремив на нее пылкий взгляд темно-голубых глаз. – Шаллан Давар, я заинтригован тобой.

Ее сердце учащенно забилось, и нахлынула паника.

– Я не должна никого заинтриговывать.

– Почему?

– Заинтриговывают логические головоломки. Математические расчеты тоже могут заинтриговывать. Политические маневры заинтриговывают. Но женщины… женщины должны быть по меньшей мере непостижимыми.

– А если мне кажется, что я начинаю тебя понимать?

– Тогда у тебя большое преимущество по сравнению со мной, – ответила она. – Ведь я сама себя не понимаю.

Он улыбнулся.

– Кабзал, мы не должны так разговаривать. Ты ревнитель.

– Из ревнительства можно и выйти.

Шаллан вздрогнула, точно от удара. Кабзал глядел прямо на нее, не мигая. Красивый, обходительный, умный. «Это все может сделаться опасным очень быстро», – подумала она.