Имя ветра - Патрик Ротфусс

— Ну, в своем роде. Большинство вещей живые, так или иначе.

Я решил зайти с другой стороны.

— А как я позвал ветер, если я не знал, как это сделать?

Элодин резко хлопнул в ладоши.

— А вот это отличный вопрос! Ответ в том, что каждый из нас обладает двумя разумами: спящим и бодрствующим. Наш бодрствующий ум — это то, что думает, говорит и делает выводы. Но спящий ум куда могущественнее: он проникает глубоко в сердце вещей. Это та наша часть, которая видит сны. Она помнит все, она дает нам интуицию. Твой бодрствующий ум не понимает природы вещей. А спящий понимает; он уже знает многое из того, чего не знает бодрствующий.

Элодин посмотрел на меня.

— Помнишь, как ты себя чувствовал после того, как назвал имя ветра?

Я кивнул, не особенно радуясь воспоминанию.

— Когда Амброз разбил твою лютню, это пробудило твой спящий ум. Как огромный дремлющий медведь, которого ткнули горящей палкой, он поднялся на задние лапы и проревел имя ветра. — Он дико замахал руками, привлекая удивленные взгляды проходящих студентов. — После этого твой бодрствующий ум не знал, как быть. Он остался один на один с разъяренным медведем.

— А вы что сделали? Я не могу вспомнить, что вы мне шепнули.

— Это было имя. Имя, которое успокоило разъяренного медведя и снова усыпило его. Но теперь он спит не так крепко. Нам нужно медленно его будить и переводить под твой контроль.

— Поэтому вы и предложили отменить мое исключение?

Элодин беспечно отмахнулся.

— На самом деле исключение тебе не грозило. Ты не первый студент, который назвал имя ветра в гневе, хотя и первый за несколько лет. Обычно спящий ум пробуждается от какого-нибудь сильного чувства. — Он улыбнулся, — Ко мне имя ветра пришло, когда я спорил с Элксой Далом. Когда я выкрикнул имя, его жаровни взорвались целой тучей горящего пепла и углей, — Он хихикнул.

— А что он сделал, чтобы так вас разозлить?

— Он отказался учить меня продвинутым заклинаниям. Мне было всего четырнадцать, и я был э'лиром. Он сказал, что мне придется подождать до ре'лара.

— А что, есть продвинутые заклинания?

Он ухмыльнулся:

— Тайны, ре'лар Квоут, — в этом-то и смысл того, что значит быть арканистом. Теперь, когда ты ре'лар, ты имеешь право знать некоторые штуки, которые раньше от тебя утаивали: продвинутые симпатические заклинания, природа имен. Немного рискованных рун, если Килвин сочтет тебя готовым.

Надежда вспыхнула в моей груди.

— Значит ли это, что мне теперь разрешено посещать архивы?

— Э, нет, — сказал Элодин. — Совсем нет. Понимаешь, архивы — вотчина Лоррена, его королевство. Это не мои тайны, я их выдавать не могу.

При упоминании о тайнах мой мозг сосредоточился на той, что занимала меня многие месяцы.

— А как насчет каменной двери в архивах? — спросил я. — Дверь с четырьмя табличками. Теперь, когда я ре'лар, вы можете мне сказать, что там, за ней?

Элодин расхохотался.

— О нет! Ты, смотрю, на мелкие тайночки не нацеливаешься. — Он похлопал меня по спине, как будто я особенно удачно пошутил. — «Валаритас». Господи, я все еще помню, каково было стоять там, смотреть на дверь и с ума сходить от любопытства.

Он снова рассмеялся:

— Тейлу милосердный, это же меня чуть не убило, — и покачал головой. — Нет. Тебе нельзя входить в дверь с четырьмя табличками. Но, — он бросил на меня заговорщический взгляд, — поскольку ты теперь ре'лар…

Он огляделся по сторонам, как будто боялся, что нас могут подслушать. Я наклонился поближе.

— Поскольку ты теперь ре'лар, я признаю, что она существует. — Он торжественно мне подмигнул.

Как я ни был разочарован, не улыбнуться я не смог. Мы прошлись еще немного в тишине, мимо главного здания, мимо заведения Анкера.

— Магистр Элодин?

— Да?

Он проследил взглядом за белкой — через дорогу и вверх по дереву.

— Я все еще не понимаю про имена.

— Я буду учить тебя понимать, — беззаботно отозвался он. — Природу имен невозможно описать, только испытать на себе и понять.

— А почему? — спросил я. — Если ты понимаешь что-то, то можешь это и описать.

— Все, что понимаешь? — Он искоса посмотрел на меня.

— Конечно.

Элодин указал вниз по улице.

— Какого цвета рубашка на том парне?

— Синяя.

— А что ты имеешь в виду под словом «синяя»? Опиши это.

С минуту я пытался, потом признал поражение.

— Так «синий» — это имя?

— Это слово. Слова — бледные тени забытых имен. Поскольку имена обладают властью, то и слова обладают властью. Слова могут зажечь огонь в людских умах, слова могут выбить слезы из самых суровых сердец. Есть семь слов, которые могут заставить кого угодно полюбить тебя. Есть десять слов, которые сломают волю самого сильного человека. Но слово — только отражение огня, картинка. Имя — сам огонь.

У меня уже голова шла кругом.

— Я все равно не понимаю.

Элодин положил руку мне на плечо.

— Использование слов, говорение словами похоже на использование карандаша, чтобы нарисовать его собственное изображение на нем самом. Невозможно. Бессмысленно. Но есть другие пути к пониманию! — Он поднял руки высоко над головой, словно пытаясь дотянуться до безоблачного неба над нами. — Смотри! — воскликнул он, смеясь, как дитя: — Синее! Синее! Синее!

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

ДЕРЗОСТЬ

— Он совсем, совсем чокнутый, — сказал я Симмону и Вилему позже тем же днем в «Эолиане».

— Он магистр, — тактично заметил Сим. — И твой поручитель. А судя по тому, что ты нам рассказал, он — причина того, что тебя не исключили.

— Я не говорю, что он не умен, и я видел, как он делал штуки, которые я не знаю даже откуда начать объяснять. Но факт остается фактом — он совершенно не в себе. Бормочет снова и снова про имена и слова, да еще про могущество, и, пока он это говорит, вроде понятно. Но на самом деле никакого смысла в этом нет.

— Брось жаловаться, — сказал Симмон. — Ты обскакал нас обоих с получением ре'лара, даже если твой поручитель чокнутый. И тебе заплатили два оборота серебра за то, что ты сломал Амброзу руку. Ты ушел свободный, как птичка. Мне бы хоть половину твоей удачливости.

— Не совсем как птичка, — сказал я. — Меня все равно должны выпороть.

— Что? — поразился Сим. — Я думал, ты сказал, что они все отменили.

— Отменили исключение, — объяснил я. — Но не порку.

Симмон разинул рот.

— Бог мой, но почему?

— Злоупотребление магией, — понизив голос, сказал Вилем. — Они не могут отпустить студента вольной птичкой, если признали его виновным в злоупотреблении.