Четыре после полуночи - Стивен Кинг

Так что твоя мать так и не увидела ни одного чека.

В первую неделю я заплатил Попу пятьдесят долларов: сорок — проценты, десять — в счет основного долга, и остался должен триста девяносто. Я превратился в ходячего зомби.

В конце второй недели я тоже заплатил Попу пятьдесят долларов: тридцать девять — проценты, одиннадцать — в счет основного долга, и остался должен триста семьдесят девять долларов. Я напоминал себе муравья, который должен растащить гору песчинок.

На третьей неделе я чуть сам не угодил в ролики. Как же я тогда напугался! Но нет худа без добра. Я понял, что надо бросать курить. Просто удивительно, как я не подумал об этом раньше. Пачка сигарет стоила сорок центов, а я за день выкуривал две. Тратил на курево пять долларов и шестьдесят центов в неделю!

Перекур у нас был каждые два часа. Я заглянул в пачку, увидел, что осталось сигарет десять, может, двенадцать; растянул их на полторы недели и больше не купил ни пачки!

Первый месяц я еще не знал, выдержу или нет. Бывали дни, когда будильник звенел в шесть утра и я уже не сомневался, что все, сил больше нет, надо обо всем рассказать Мэри, и пусть решает, останется со мной или нет. Когда же пошел второй месяц, я понял, что, наверное, все обойдется. Основной долг уменьшился до трехсот долларов, а это означало, что каждую неделю я могу снижать его еще на двадцать пять, а то и тридцать долларов. Мне до сих пор кажется, что все решили те пять долларов и шестьдесят центов, которые я перестал тратить на сигареты.

В конце апреля мы закончили строительство дороги и получили неделю оплачиваемого отпуска. Я сказал Мэри, что намерен завязать с заводом, и она этому очень обрадовалась. В ту неделю я работал на заводе по полторы смены и отдал Попу Мерриллу сто долларов. Я предупредил администрацию завода, что через семь дней увольняюсь. Мой долг настолько снизился, что я мог незаметно для твоей матери выплачивать проценты из своего обычного жалованья.

Он глубоко вздохнул.

— Теперь ты знаешь, как я познакомился с Попом Мерриллом и почему не доверяю ему. Я провел десять недель в аду, а он пил из меня все соки, чтобы снабдить моими десятками другого бедолагу, который, как и я, попал в беду.

— Как же ты, наверное, ненавидишь его!

— Нет. — Мистер Дэлевен поднялся. — Ненависти к нему у меня нет. Как и к себе. У меня была лихорадка, только и всего. Все могло закончиться гораздо хуже. Мы могли разойтись, и тогда ты и Мег не появились бы на свет. Я мог погибнуть. И вылечил меня Поп Меррилл. Он прописал мне горькое лекарство, но очень эффективное. Труднее было забыть другое: как он записывал каждый цент в бухгалтерскую книгу, которую держал в ящике под кассовым аппаратом, и как смотрел на мешки под моими глазами и на брюки, которые стали мне велики на два размера.

Отец и сын встали, молча направились к «Империи изобилия». Перед соседним домом Полли Чалмерс сметала листья с дорожки, ведущей к крыльцу, и беседовала с шерифом Аланом Пэнгборном. Она выглядела такой молоденькой и свеженькой, с волосами, забранными в конский хвост. И он выглядел молодым и мужественным в отутюженной униформе. Но внешность часто бывает обманчивой. Даже Кевин в свои пятнадцать лет это знал. Этой весной шериф Пэнгборн потерял в автомобильной аварии жену и младшего сына. А мисс Чалмерс, как слышал Кевин, болела артритом и через несколько лет могла превратиться в калеку. Видимость часто бывает обманчивой… Кевин посмотрел на обшарпанный фасад «Империи изобилия», затем на полароидную камеру.

— Он даже оказал мне услугу, — продолжил мистер Дэлевен. — Благодаря Мерриллу твой отец бросил курить. Но я этому человеку не доверяю. Будь с ним осторожен, Кевин. Говорить буду я. Все-таки я хоть немного его знаю.

Поп Меррилл поджидал их у двери: очки вскинуты на лысину, в рукаве — пара тузов.

ГЛАВА 6

— А вот и вы, отец и сын. — Поп улыбнулся, как добрый дедушка, и Кевину подумалось, что чем-то он напоминает Санта-Клауса. — У вас прекрасный мальчик, мистер Дэлевен. Прекрасный.

— Я знаю, — буркнул мистер Дэлевен. — Хочу, чтобы он дальше оставался таким, поэтому и расстроился, узнав, что Кевин связался с вами.

— Печально. — В голосе Попа слышался легкий упрек. — Печально слышать такое от человека, который в трудную минуту…

— На том поставлена точка.

— Да, да, именно это я и хотел сказать.

— А вот на этом нет.

— Мы ее поставим. — Поп протянул руку к Кевину, и Кевин передал ему полароидную камеру. — Поставим сегодня. Кто-то ее сработал. Не знаю кто, но ваш мальчик хочет разбить «Солнце», потому что думает, будто оно опасно. Мне представляется, Кевин прав. Но я сказал ему: «Ты же не хочешь, чтобы твой отец принимал тебя за маменькиного сынка, не так ли?» Это единственная причина, по которой я попросил пригласить вас сюда, Джон…

— Мистер Дэлевен, если можно.

— Хорошо. — Поп вздохнул. — Я вижу, вы все еще держите на меня зло и не хотите забыть прошлое.

— Не хочу.

Кевин переводил тревожный взгляд с одного на другого.

— Это и не важно. — Лицо Попа окаменело:

Санта-Клаус исчез. — Я-то считаю, что не следует копаться в прошлом… правда, случается, оно дает о себе знать в настоящем. Но что я хочу подчеркнуть, мистер Дэлевен: я всегда веду честную игру, и вы это знаете.

Поп лгал великолепно, и Дэлевены — оба — ему поверили. А старшему, так тому даже стало немного стыдно.

— Наше дело касалось только нас. Вы сказали мне, что нужно вам, я — что хочу получить в обмен; вы согласились, мы оба получили желаемое и разошлись. А сейчас у нас совсем другое дело. — Тут Поп и вовсе заврался, сморозил абсолютно уж невероятное. — Здесь я никакой выгоды для себя не ищу, мистер Дэлевен. Только хочу помочь вашему мальчику. Мне он понравился.

Поп улыбнулся, снова превратившись в Санта-Клауса, причем так быстро, что Кевин и забыл про то, другое выражение лица: холодное и расчетливое. Более того, Джон Дэлевен, который чуть ли не три месяца горбатился на этого Попа Меррилла, расплачиваясь за собственную глупость, мистер Дэлевен тоже забыл, что имеет дело с прожженным дельцом.

Поп повел их навстречу запаху газетной краски и тиканью часов, по пути небрежно положил камеру мальчика на верстак, на самый угол (наверное, так же, как положил ее на праздничный стол Кевин, сделав первую фотографию), а затем направился к лестнице, ведущей в его квартирку на втором этаже. Проходя мимо старого, в пыли, зеркала, Поп мельком взглянул в него, хотел посмотреть, не возьмут ли отец или сын камеру или не отодвинут подальше от края. Он сомневался, что возьмут или отодвинут, но ведь могли.