Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

Филипп через несколько лет, еще до окончания войны, умер, но по уверению его поклонников, поднялся живым на небо, окончив на нашей планете свою миссию.

(Из Архива С.Ю Витте. Воспоминания Т. 2. Рукописные заметки. СПб., 2003. С. 8–10,14.)

При упоминании о вел. кн. Милице Николаевне и вел. кн. Анастасии Николаевне Витте использует прозвища. Первую он зовет черногорка № 1, вторую — черногорка № 2. В своих письмах к вдовствующей императрице Елисавета Феодоровна зовет их «тараканами». Для царской четы они — Милица и Стана.

Имп. Александра Феодоровна — Николаю II

23 июля. Петергоф

Милый мой, единственный,

Ужасно было отпускать тебя одного — яс балкона следила за «Александрией». Когда я вернулась, музыки уже не было, и публика разошлась. Я сразу легла спать — не плакала, так как я тебе обещала вести себя хорошо, но почти не сомкнула глаз всю ночь, из-за этого головная боль не проходит. Мы трое позавтракали в 9 часов в моей гостиной, потом Сергей поехал к тете Мари, а мы с Эллой посидели вдвоем и пошли в Коттедж. Твоя бедная Мама пришла с громадной кипой телеграмм, ждущих ответа.

Мы объехали вокруг Александровского парка, и все это время Элла нападала на меня насчет[1626]… Я сохраняла полное спокойствие и отвечала уклончиво, особенно после того, как она сказала, что хочет добраться до сути дела. Она слышала о Нем много дурного, что Ему нельзя доверять. Я не стала спрашивать, что говорят, а объяснила, что все это от зависти и назойливого любопытства. Она сказала, что все покрыто тайной. Я сказала, нет, мы делали все открыто, в нашем положении ничего и невозможно скрыть, ведь мы живем на виду у всего мира. Что весь их дом знает Его, Он ест вместе со всеми и вовсе не скрывается. Часто ли мы виделись с Ним? Да, несколько раз. Я твердо держалась истории с лекарством.

Она находит странным, что это делает иностранец. Начала говорить о Николаше — я сказала, что в прежние дни он интересовался спиритизмом, но давно оставил это, чтобы разговор более не принимал такой оборот, при котором труднее было бы ей отвечать. Она считает, что Милица и Стана окружили излишней секретностью, что за Ним посылали зимой (она это взяла из верного, заслуживающего доверия источника, я не стала спрашивать какого), и что это пытались замолчать.

Уверена, что мои ответы ее никоим образом не удовлетворили — будем надеяться, она не вернется к этому снова. Сейчас baby Вее[1627] с ней, а я жду Ордина[1628], спрошу его, было ли что-нибудь в газетах о канонизации о. Серафима — если нет, пусть он напишет Победоносцеву, что ты хочешь, чтобы это было напечатано, как ты и раньше говорил.

День теплый, уже прошел ливень, наверняка будет еще. Я продолжу письмо позже, моя сладчайшая любовь. Я сказала Ордину пойти к Побед<оносцеву>, — так будет вежливее… Элла читала мне на балконе, а сейчас ушла в свои комнаты, так как ждет визита тети Ольги[1629].

Мой сладкий Ангел, как я скучаю по тебе! Твоя телеграмма прибыла в 2 часа — я рада, что переход прошел хорошо — я опасалась, что у тебя на пути будет туман. Так как твоя Мама предложила мне не приезжать сегодня вечером, если я устану, я попросила Сергея, который будет у нее пить чай, объяснить, что мы будем обедать здесь, так как они завтра уже уезжают…

Сладкий Ангел, покрываю твое лицо поцелуями. Спи крепко и пусть тебе приснится Он[1630]. Вчера вечером я читала 7-ю главу Апостольских Деяний.

До свидания, сокровище мое.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1148. Л. 34–36 об. — на англ. яз.)

Имп. Александра Феодоровна — Николаю II

24 июля. Петергоф

… Гендрикова[1631] приходила — рассказала мне, как хорошо все прошло, и как довольны были все, и особенно бароны, твоей речью. Как драгоценно для людей, чтобы ты был не просто воображаемым Императором, а чтобы они могли носить в преданном сердце твой живой образ. Увидеть тебя — уже значит полюбить тебя — иначе невозможно — мой единственный, мое сокровище. Слава Богу, что я принадлежу такому ангелу, которого я что ни день — люблю все больше, а со времени появления нашего нового Друга — даже еще больше и глубже.

Я прочла обо всем, что ты видел, с большим интересом. Надеюсь, сегодня у тебя была хорошая погода, здесь только и делает что льет. Утром мы с Эллой катались в закрытом экипаже в Коттедж, а остаток дня провели в доме — она писала красками, я работала… Сергей уехал в Петербург, у него какие-то дела в городе, а Элла уезжает в 8.20 — поэтому я пригласила М<илицу>, С<тану> и П<етю> прийти в гости, если они захотят. Я не получала от них никакого известия с твоего отъезда — возможно, они не хотят, чтобы слуги приносили мне письма в присутствии других…

…Я не заходила в твою комнату после твоего отъезда, но когда Элла уедет, я зайду туда, вдохну запах дыма, и буду думать о моем любимом, который далеко за морями, но всегда в моем сердце. В конце концов, мы же вместе и едины, разве не так, мой сладкий? А теперь я должна прощаться, и благослови тебя Бог. Покрываю твое лицо поцелуями и остаюсь,

Твоя единственная старая Женушка

Аликс.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1148. Л. 37–40. — на англ. яз.)

Имп. Александра Феодоровна — Николаю II

24 июля. Петергоф

Милый муженек,

Элла только что уехала, мы поели в страшной спешке, потому что она вернулась домой поздно. В 6 она пошла с Сергеем в Коттедж, там прождала его экипаж, который должен был за ней заехать и отвезти на ферму попрощаться с тетей Мари. Она прождала тщетно и потом в спешке заказала экипаж и добралась туда без четверти восьмого, а в 8.10 должна была снова уезжать. Она только немного успела сказать, — как неблагоразумно вели себя М<илица> и С<тана> — хотели все скрыть — она хочет, чтобы толки прекратились (хотя прямо она этого не сказала). Я ужасно боюсь, что она может что-нибудь наговорить твоей Мама — надеюсь, все же, что этого не случится. У нее лицо было все красное, и подбородок тоже. Иногда с самыми лучшими намерениями говоришь какие-то вещи, чтобы они получили огласку, именно так она и делала (однако — кому и что было сказано, она не упомянула, но я уверена — предмет все тот же), а теперь она вдруг ужасно испугалась, что ее слова могут быть переданы превратно. Ну что ж, посмотрим.

Сию минуту я получила твою телеграмму. Слава Богу, что все пока идет хорошо, с приятными впечатлениями — на самом деле я уверена, что это Он[1632] особым образом печется о тебе теперь, во всех смыслах. Надеюсь, обед на яхте у Гогенцоллернов пройдет хорошо и без речей.

Дождь идет не переставая. Сейчас 9.45, а никто из «семьи» не приходил. В записке к М. я писала, что если они придут вечером (так как я буду одна, Элла уезжает в 8.20), то она может не отвечать. Если же к 10.10 их не будет, я позвоню по телефону — поинтересуюсь, почему они не пришли, и лягу спать. Ах, вот! только я написала, и помогло — я слышу их экипаж!

25 июля

Доброе утро, сокровище мое!

Я в который раз перечитала твое письмо — так мне кажется, будто ты говоришь со мною. Вчера вечером приезжала М<илица>. У нее никаких интересных новостей не было, но приятно было посидеть вместе немножко. Отец Иоанн[1633]вчера заезжал к Танеевым[1634]. Сегодня утром у нее температура 38,6, но спала она хорошо.

Вчера Победоносцев должен был передать твой указ насчет о. Серафима[1635]в Святейший Синод, на заседание. Потом они с Саблером напишут что-нибудь для газет, но прежде принесут тебе, чтобы ты сам все прочитал перед печатью…

Это мое последнее письмо к тебе — скоро, Бог даст, я буду снова держать тебя в своих объятиях. До свидания, и благословит тебя Бог, моя единственная истинная Любовь. Целую.