Есть так держать! - Олег Селянкин

— Зачем он так делает? — почему-то шепотом спросил Витя.

— Опасно… Мина магнитная и от железа взорваться может.

— Тогда зачем же он пошел? Ведь есть для этого специальные команды? Пусть мина лежит до их приезда.

— Хорошо, если долежит… А вдруг сама взорвется? Вот срисует ее Трофим Федорович, запишет, где и что расположено, тогда с другими минами легче будет… А вообще, отстань ты от меня со своими вопросами!

Издали мина казалась маленькой, а сейчас, когда к ней подошел Изотов, видно, что она больше его.

Страшно, должно быть, около такой штуки, а Изотов устроился рядышком и рисует, пишет, заглядывает в дыру, измеряет что-то и снова рисует, снова пишет.

Скорей бы он кончил свою работу…

На другой день мину разобрали, увезли, и снова жизнь потекла однообразно.

Но вот настал последний день ремонта. Завтра ходовые испытания — и все! Снова начнется траление, пойдут бои с самолетами, и, конечно, не в одиночку, а вместе с другими катерами, со всем отрядом, бригадой, флотилией.

С книжкой в руках сидит Витя у пулемета. Конечно, читать на вахте нельзя, но ведь взглянуть-то в книжку хоть на минутку можно? Да и вахта сейчас не очень ответственная: полдень, крутом свои люди.

Однако солнце светит так ярко, что на страницы книжки, белые-белые, больно смотреть. На заводе обеденный перерыв, и кажется, что все кругом погрузилось в сон. Даже ни одна собака не лает в поселке на берегу. Из кубрика доносится позвякивание ложек и мисок. После обеда Захар придет сменить Витю, и тогда можно будет выкупаться, немного полежать в тени и почитать.

Витя взглянул на часы, прикрепленные к стенке рубки. До конца вахты остается всего несколько минут. Но как они медленно тянутся!

На берегу стоит береза. Под тяжестью сережек ее ветви опустились, и кажется береза усталой, измученной, сонной. Витя смотрит на нее, старается отыскать хоть что-нибудь новое, интересное, но все уже знакомо. И белый ствол с черными пятнами, и зубчатые листья, и вырезанное на березе сердце, пронзенное стрелой.

Вдруг между ветвей мелькнула черная точка. Еще, еще… В маленькие просветы между ветками почти ничего не видно, и Витя выскочил на берег. Сверкая крыльями, к заводу шли вражеские бомбардировщики. Витя научился безошибочно узнавать их по силуэтам, по гулу моторов и крикнул:

— Воздух! Воздух!

Вытирая ладонью губы, вылетел из кубрика Захар и, даже не взглянув на небо, вскочил на надстройку, зарядил пулемет и лишь после этого посмотрел на Витю.

— Вон! Пятнадцать «лапотников»! — ответил Витя на его немой вопрос.

«Лапотники» — фашистские пикировщики. У них колеса закрыты обтекателями, и поэтому кажется, что, ноги — шасси — засунуты в боты или большие лапти.

Катер готов к бою: на рубке установили ручные пулеметы, а Изотов, ругаясь, снимает с плиты кастрюли. Все, как обычно, но сразу чувствуется, что чего-то не хватает. Сегодня катер приготовился к неравному бою, и все это понимают. И не потому, что самолетов пятнадцать. Бывало и так, что катер успешно отбивался и от двух десятков самолетов. Но сегодня катер лишен своего главного преимущества — быстрого хода, резких поворотов почти на месте — и вынужден стоять неподвижно, как мишень на полигоне.

Вот поэтому и хмурится Агапов, косясь на щель, вырытую на берегу. Что делать? Он старший и должен принять решение, единственно правильное решение… Одному неподвижному катеру не отбиться от пятнадцати самолетов. Может, убрать, спрятать людей в щель? Притаиться и молчать? Переждать в укрытии бомбежку?.. А как бы в этом случае поступил капитан-лейтенант Курбатов?

Агапов представил себе Курбатова таким, каким он видел его в бою много раз: решительный, суровый, стоит капитан-лейтенант на палубе катера, а вокруг падают бомбы, пузырится вода от пуль…

Нет, капитан-лейтенант никогда не бросит катер, не станет отсиживаться в кустах!

Мичман выпрямился и скомандовал, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Катер к бою изготовить! По самолетам вести пулеметный и винтовочный огонь! Юнга! Взять катерные документы — и в щель!

Обрадованные, что и им нашлось дело, мотористы схватили винтовки и уселись прямо на палубу, сжимая приклады побелевшими пальцами, а Витя с папкой документов и журналов скрылся в щели на берегу. Он очень хотел остаться па катере, но командир решил иначе — и разговор окончен.

Так говорил Курбатов…

А самолеты уже над головой. Один за другим они переворачиваются через крыло, показывая свои зеленые спины, и почти отвесно несутся к земле, раздирая воздух воем моторов и падающих бомб. Сбросив груз, самолеты замирают, на мгновение как бы повисают в воздухе, потом медленно лезут вверх к ватным облачкам, чтобы, сделав круг, снова броситься в пике.

Фонтаны огня и выброшенной вверх земли вырастают в поселке, на железнодорожных путях и между нефтебаками. На бараки завода и одинокий катер летчики внимания не обращают. Они спокойно, как на учении, делают заход за заходом и бросают смерть на мирный поселок, сжигают фруктовые сады.

Но катер сам напомнил о себе. Две почти сплошные ленты огня протянулись к одному из самолетов, когда он завис, выходя из пике, уперлись в него, просверлили, и он, клюнув носом, рухнул на землю, объятый пламенем.

Воздушный хоровод сразу расстроился. Самолеты поднялись повыше и, накренившись на крыло, сделали большой круг, рассматривая прижавшегося к берегу малютку, который осмелился сопротивляться, вернее, нападать, хотя его и не трогали. А катер ощетинился трассами: стреляли Бородачев, мотористы и даже Изотов выпустил по самолетам не один диск из своего автомата.

Однако этот огонь был очень слаб, и самолеты устремились на катер. Песок, камни и вода полетели на его палубу, а он, подбрасываемый взрывами, запрыгал на воде, как поплавок во время сильного клева. Только упадет поднятая взрывом завеса, только покажется из нее блестящий от воды катер, и снова вой бомб, снова грохот множества взрывов.

В одну из минут сравнительного затишья Витя увидел, что пулемет беспомощно задрал стволы, а Захара около него нет. Не видно на палубе и мотористов. Точно какая-то сила выбросила Витю из щели: в несколько прыжков он добежал до трапа, влетел по нему на катер, схватился за ручки пулемета и оглянулся.

Взмахивая руками и почти до половины высунувшись из воды, к катеру саженками плыл Захар. Слабое течение медленно уносило его намокшую бескозырку. Хотелось крикнуть ему что-нибудь ободряющее, но уже завалился на крыло очередной самолет, и Витя прильнул к пулемету.

— Держись, Витька! — услышал он сквозь рев моторов и поймал в перекрест прицела быстро увеличивающийся в размерах самолет.

Витя не заметил, как Захар влез на катер. Опомнился он лишь тогда, когда последний самолет, не окончив пикирования, швырнул бомбы в протоку и торопливо, прячась за лес, полетел на запад.

Витя недоумевающе осмотрел чистое небо и расстегнул пояс, которым был прикреплен к пулемету.

— Давай, Виктор, сменим коробки, — сказал Захар и отошел от помпы водяного охлаждения пулемета.

Значит, он, Витя, сегодня был первым номером пулеметного расчета, а Захар, тот самый Захар, который раньше отталкивал его, занял место второго номера и молча помогал Вите, угадывал его желания! Почему так случилось, Витя еще не успел понять, а Захар уже сам спешит с объяснением.

— Сбросило меня взрывом, а когда вылез на катер, то ты уже строчил. Хотел было встать вместо тебя, да уж больно хорошо ты трассой его прижал. Ну и встал я вторым номером… Не все ли равно где, раз польза для дела? — сказал он, тщательно осматривая пулемет. — А потом хлопцы подоспели.

— Какие хлопцы? — удивился Витя.

— Как «какие»? Неужели не заметил? Наши катера пришли.

Действительно, ниже «сто двадцатого» у берега остановились два катера-тральщика. Как братья-близнецы, похожие друг на друга, они стояли рядышком. У одного из них на носу чуть повыше воды чернела пробоина, и матрос забивал ее деревянной пробкой — чепом. Больше на катерах не было никого. Да и на «сто двадцатом» остались только они с Захаром. Но зато в поселке было людно. Одни бежали с ведрами к дымящимся развалинам, другие несли на носилках или просто на руках окровавленных, стонущих людей.

— Раз, два, взяли!.. Е-ще-о, раз!.. Пошел, пошел, ходом! Ходом! — несется с железнодорожных путей.

Так вот где матросы с катеров! Один разбитый бомбой вагон сошел с рельсов и загородил путь. И теперь, подсунув бревна, матросы и люди в рубашках, куртках и комбинезонах напрягают силы, чтобы поскорее столкнуть его под откос.

Еще немного — и вагон качнулся, приподнялся и рухнул с небольшого обрыва. Затрещали доски, и, перевернувшись, вагон замер, подняв к солнцу, словно для просушки, свои колеса со следами смазки. Зазвенели рельсы под ударами молотков, замелькали комья земли, и вот осторожно, переваливаясь с боку на бок, уже прошел по отремонтированному пути паровоз с цистернами.