Третье дело Карозиных - Александр Арсаньев

– Экая чушь! – фыркнула Анна Антоновна, бесцеремонно его перебив, поскольку историю эту, как видно, вполне хорошо знали все присутствующие, кроме Катеньки, разумеется. – Неужели молодые и вполне образованные люди могут в такие вот бабушкины сказки верить!

– А чего бы им не верить? – невозмутимо пожал плечами Подольцев. – Вон ведь и в приметы многие до сих пор верят, а чем это не бабушкины сказки?

– Ну, не скажите… – попыталась было возразить полная дама, но Анна Антоновна снова перебила:

– Так и что же, голубчик Владимир Сергеевич, неужто они верят в то, что особа эта может в любое время появиться снова? И что же, за тем они там и собираются, что ли?

– Вот именно, – с достоинством ответил Подольцев. – Верят именно в это-с.

Катя ничего не понимала, так как не слышала ни разу ничего подобного той истории, о которой шла речь. Она посмотрела на Анну Антоновну вопросительно, но та только нахмурилась и чуть заметно кивнула. Потом, мол, после расскажу.

Катя подавила вздох.

– Поверить не могу! – возмущенно заявила Анна Антоновна и тема, видимо, этим возгласом была закрыта.

Катя посидела еще какое-то время, а потом, когда гости пили чай, Анна Антоновна выманила ее потихоньку в будуар и проговорила:

– Вот что, голубушка, я никак не ожидала, что может выплыть та история, и сроду бы не поверила, что кто-то еще в такое способен верить, но… Расскажу ее тебе после. Хочешь, даже завтра расскажу, но не сейчас. И книжку твою посмотрю, обещаю. Если там и правда… – тут она сама себя оборвала и вздохнула.

– Тогда я, наверное, поеду домой, – не слишком уверенно проговорила Катя.

– Это как захочешь, – откликнулась Анна Антоновна и Катю ее тон несколько удивил. Васильева была не на шутку взволнована.

– С ними я сама за тебя попрощаюсь, – сказала Анна Антоновна, целуя Катенькину щеку. Катя кивнула и отправилась домой.

Что же это за таинственная история, воспоминание о которой так неприятно подействовало на Анну Антоновну, – думала Катя по дороге домой. Что касается ее, то она ничего похожего не могла и припомнить. Получалось как-то совсем уж не очень. Катя еще больше против прежнего расстроилась и огорчилась, но для себя уже решила втайне от всех, что она-то уж не побоится сама поглядеть, зачем эти странные молодые люди собираются на кладбище. Нынче восемнадцатое, до двадцать первого ждать недолго. Катя вспомнила, как следила за одной опереточной красоткой, дурачащей молоденьких девушек – и тогда она не побоялась, не побоится и теперь. И когда вот так подумала, то тогда только и поняла, что собралась, похоже, проследить за таинственным сборищем на кладбище. Это ее решение удивило Катеньку, а настроение ее вконец было испорчено.

Никита встретил ее внизу и тотчас поинтересовался, что новенького.

– Да ничего, – расстроенно проговорила Катенька. – Какая-то там история, но какая именно, мне нынче узнать не довелось. – Никита, – вдруг поддавшись минутному порыву, прильнула к мужу Катя, – давай уедем куда-нибудь. Все это мне так не нравится! Чувство такое, будто я в какой-то паутине увязла. Не хочу так!

– Ну что ты, маленькая, – ласково улыбнулся Карозин и погладил ее по волосам. – Ведь ничего страшного не происходит.

– Никита, – снова жалостливо проговорила Катя и замолчала. Минутный порыв прошел и она вздохнула – свободней и отчего-то обреченной.

На следующий день Катя ждала Соколова. Однако вот часы показали четверть двенадцатого, вот и половина, а Соколова нет как нет. Без четверти двенадцать Кате, которая уже успела основательно наволноваться, Ефим доложил, что приехала Васильева. Катя, конечно, велела просить. Анна Антоновна была явно расстроена, она мимоходом чмокнула Катю в щеку и опустилась в кресло.

– Ну вот так, голубушка, книжка твоя, – она достала из ридикюля четьи-минеи, – принадлежит одной особе, той самой, про которую мы вечером говорили.

Катя села напротив и приготовилась слушать.

– Эх, голубка, что-то не нравится мне все это! – как-то совсем уж по-простому проговорила Анна Антоновна. Потом помолчала немножко и снова заговорила:

– Ни за что бы не поверила, что до сих пор такие предрассудки могут существовать, а вот поди ж ты, не могу не верить. Не знаю, слышала ли ты, что в той части города жила незаконная дочь графа Шереметева. Он хоть и не признал ее официально, но только воспитывалась она с младенчества честь по чести, как настоящая графиня, и жила – ни в чем отказу никогда не знала. Мать ее при родах скончалась, а записали ее как дочь одного бедного дальнего графского родственника. Звали ее Натальей и, говорят, была она чудо как собой хороша. Лет до семнадцати ходили за ней мамки да няньки – дело-то было в конце прошлого века. И хоть привыкла она к роскоши с детства, а в свет ей дорога была заказана, слухи-то, сама знаешь, как ползут. Словом, ни для кого здесь не секрет был, что граф ее со своей служанкой прижил. Положение у девушки было незавидное, о хорошей партии и думать было нечего. И вот приехала к ней как-то одна родственница, и тотчас пошли другие слухи – будто стало что-то странное в особняке творится – по ночам бегают по окнам огни, собаки на дворе воем воют, да и сама Наташа изменилась. Из приветливой да ласковой барышни, у которой один только недостаток и был, что незаконное ее происхождение, превратилась она в особу хмурую и молчаливую. От соседей слух и пошел, будто родственница та, Прасковьей ее звали, не иначе как ведьма. Сказки бабушкины, скажешь? – перебила сама себя Анна Антоновна. – Но только было это давно, – заметила она таким тоном, будто прежнюю дремучесть это извиняло. Катя молча слушала. – Но я тебе только то рассказываю, что до нас дошло. Так вот, в день Наташиного рождения, когда должно было ей восемнадцать исполниться, слуги сказывали, что заперлась с ней Прасковья в дальней комнате, и что они там делали – о том никому до сих пор неизвестно, но только после той ночи открылся у Наташи дар – стала она людям будущее предсказывать. Да так ловко говорила, что скоро об ней молва разнеслась на всю Москву, и стали к ней все ходить. Только тяжело Наташе эти прорицания давались – она зачахла за год, сгорела будто свечка. Когда позвали священника отходную читать, так его Прасковья взашей выгнала и похоронить Наташу по православному обряду не позволила, а потому сделали ей могилку за кладбищенской оградой. И там, говорят, не раз ворона черного видали. Слухи нехорошие дошли до губернатора и велел он Прасковью эту арестовать, а могилку освятить. Только сколько не пытались вызнать у старухи, что там на самом деле было, да и почему она не позволила похоронить как следовало свою племянницу, та только одно говорила, что, мол, в одну из годовщин вернется Наташин дух и тому, кто не побоится, все предскажет, а больше-то от нее ничего и не узнали. И четьи-минеи эти, – кивнула на книгу Васильева, – Наташины, только сдается мне, что освятить их надо, потому что неизвестно еще, для каких целей ими пользовались. – Васильева замолчала.

– Анна Антоновна! – не удержалась от удивленного восклицания Катя. – Неужели вы во все это верите?

– И не поверила бы, – фыркнула Васильева, – да только… – но тут она как-то прикусила себе язычок и, поморгав, заговорила иначе: – Катенька, голубушка, ты вот сказывала, что собираются на Божедомке молодые люди? – Катя кивнула. – И числом их будто бы двенадцать? – Катя снова кивнула в подтверждение. – А собираются они каждый месяц двадцать первого числа?..

– Анна Антоновна, я вижу вы не все мне рассказали? – вместо ответа проговорила Катя. – Говорите, в чем же дело? Неужели эти мальчики верят в то, что дух этой несчастной вернется? И что же, они хотят, чтобы она им будущее предсказала? Но неужели нынче в Москве мало прорицателей и гадателей всех мастей? К чему же все эти старания, ведь они там около году уже собираются.

– Эх, Катенька, – вздохнула Васильева. – Что толку-то от всех этих гадателей? Я и сама к ним захаживала, хотела проверить, действительно ли на что способны или так, шарлатаны. И что же, поняла, что никого путного у нас здесь не имеется.

– А как же ваши спиритические сеансы? – поинтересовалась Катя. – Вы ведь, наверное, тоже вопросы о будущем на них задаете.

– Это совсем другое. И потом… – Но Анна Антоновна снова осеклась и не дала себе договорить. – В общем так, Катюша, лучше бы тебе снести эти четьи-минеи в церковь, да освятить. А про эту историю лучше забудь. Авось ничего у них там не выйдет… – заключила она каким-то особенным тоном.

Катя посмотрела на нее внимательней и на мгновение выражение ее лица показалось ей чужим и незнакомым. Но тут же впечатление это пропало, потому что Анна Антоновна улыбнулась и заговорила иначе:

– Так что, хотела ты знать, чем там могут они заниматься, вот я тебе и рассказала.

– Спасибо, Анна Антоновна, – благодарно промолвила Карозина. – В который уж раз вы меня выручаете.