Испорченный (ЛП) - Х. М. Уорд

Глава 11

Всю дорогу до общежития Милли идет, кружась в танце. Она вращается по кругу с распахнутыми руками и смеётся, откинув голову назад. Ее волосы разлетаются, кружась. Она охвачена танцем.

— Это было так весело! — кружась, Милли врезается в девчонку, выходящую из дверей общежития, и чуть не сбивает ее с ног. Извиняясь, она пытается восстановить равновесие обеих. Я стараюсь сдержать смех. Разгневанная девушка стремительно убегает. Уже поздно.

— А ты! — говорит Милли, догоняя меня. Я не останавливаюсь. — Я понятия не имела, что ты умеешь так танцевать. Ты скрывала это от меня.

Я смотрю на нее.

— Нет, я не скрывала.

— Вот только не надо, маленькая Мисс «Сама Правильность». Ты всегда вся такая безупречная и здравомыслящая, а тут оказывается, что ты так танцуешь.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— О чем ты говоришь? Как танцевала?

Милли в танце покачивает грудью и говорит:

— Так сексуально потирая горяченького учителя, — она истерически смеется, даже не подозревая, что я с ним чуть не переспала.

Я закатываю глаза и продолжаю идти. Мы заворачиваем за угол, и я достаю ключи от нашей двери.

— Не было такого, — открываю замок, и мы заходим внутрь. Я кидаю свои вещи на кровать. Даже не знаю, почему возражаю. Питер сексуален, и, думая о нашем танце слишком долго, я начинаю улыбаться; поэтому не могу себе позволить вспоминать об этом.

Чертова Милли с ее наблюдениями. Я смотрю на нее. Она указывает на меня взмахом руки.

— Ты прямо накрыла парня. Твои бедра обвились вокруг его.

Она подходит к своей кровати, не обращая на меня внимания.

— Ты не можешь отрицать, что это было сексуально, потому что это точно было сексуально. Кроме того, ему, кажется, понравилось, — я бросаю в нее подушкой. Она ударяет Милли в голову.

— Ему правда понравилось! — она бросает подушку обратно.

Подушка врезается в стену и падает мне на голову, сбивая рамку с фотографией на моей тумбочке. Я подхватываю ее, чтобы она не отскочила от кровати и не упала на пол. Поставив рамку на полочку рядом с собой, я говорю:

— Ты невозможна. В следующий раз я просто не пойду.

— Ты же знаешь, что хочешь пойти. И, думаю, я попрошу вас, ребята, показать нам еще парочку выбросов, в замедленном темпе, — она подмигивает мне, открывая рот. Всё, это намек.

Глупая Милли. Меня разбирает смех, потому что она не закрывает рот и продолжает подмигивать, ожидая моего хихиканья. Я складываю руки на груди.

— Вперед. Меня там все равно не будет.

— Да, правильно. Ты никогда не подводила меня, — Милли пододвигается на кровати и садится на колени. Мгновение она смотрит на меня с улыбкой.

— Что?

На ее красивом лице написана подавленность. Милли прижимает подушку к груди и награждает меня серьезным взглядом.

— Ты никогда не подводила меня. Я имею в виду, ты всегда старалась делать то, что я хочу, — она берет подушку за край, не глядя на меня.

Что-то не так. Это не звучит, как похвала вроде «О, Сидни, ты самая лучшая подруга, какая у меня только была!» Больше похоже на то, что она обеспокоена или вроде того. Из-за этого я нервничаю. Не понимаю, к чему ведет наш разговор.

— И?

— И, у меня к тебе вопрос, — она делает глубокий вдох и выпаливает: — Почему ты ходишь со мной на свидания, если у тебя даже нет намерения встречаться? Мы же соседки еще с первого курса, и ты ни разу не встречалась с парнем, но при этом всегда ходишь с нами, когда я тебя прошу, — ее голос слишком серьезен.

Волнение сжимает мое горло, мне трудно глотать. Во рту становится сухо. Может она знает, что произошло? Мой бывший был не настолько глуп, чтобы выставлять в Фейсбуке то, что он сделал, хоть там и были фотографии. Это были те снимки, которые можно назвать «неправильными».

Я чувствую ее взгляд на своем лице, но не поднимаю глаза.

Милли, наконец, говорит:

— Сидни, ты влюблена в меня?

Шок отражается на моем лице. Я поднимаю глаза и моргаю.

— Что?

На губах Милли появляется незаметная ухмылка. Одна бровь поднимается вверх, другая опускается. Она смотрит прямо на меня и добавляет:

— Я имею в виду, если ты за девчонок, то это нормально. То есть, я не такая… не то, чтобы ты мне не нравилась, но не таким образом. Я просто…

Мои глаза сильно расширяются. Она говорит что-то бессвязно. О, мой Бог, я думала, что она скажет совершенно не это. Моя челюсть отвисает. Я слушаю ее, пока она не замолкает и говорю: — Я не лесбиянка.

Милли возражает: — Если бы ты и была, это было бы нормально.

— Но я не лесбиянка!

Милли сжимает вместе губы, и мгновение рассматривает меня, будто не может меня понять. Черт возьми, неужели я стала такой ущербной, что она не может меня представить с парнем?

Наконец, она спрашивает:

— Тогда что с тобой? Твои родители прислали тебя сюда с поясом целомудрия или чем-то подобным? — она прислоняется к стене и притягивает колени к груди. — Ты не ходишь на свидания, пока я не позову тебя с собой, и, честно говоря, танец с парнем-учителем был единственным твоим поступком с начала нашего знакомства.

Мое лицо пылает.

— Этот разговор превысил пределы допустимого еще до своего начала, — я нервно смеюсь и встаю. Подхожу к моему шкафу, и роюсь в нем в поисках пижамы.

— Я серьезно, Сидни. Будто ты и не представляешь, что можешь быть счастливой. На твоих плечах постоянно какой-то груз. Я уже думала, это из-за того, что ты из Нью-Джерси, и там все постоянно выведены из себя, но это же не так. Правда? Ты будто опьянела, когда вы танцевали. Я увидела другую тебя, которой никогда раньше не было. Будто где-то взаперти сидит другая Сидни.

Я смотрю на нее. Это не то, о чем я говорю. Не то, о чем я рассказываю другим. После того что произошло, я никому ничего не говорила. Часть меня хочет рассказать. Мне интересно, вдруг она решит, что это моя вина, а такого я не вынесу. Только не снова. Тряся головой, я отворачиваюсь.

— Мне просто нравится танцевать. От этого я перестаю постоянно хмуриться.

— Однажды, ты мне расскажешь. И когда это произойдет, я буду хорошим другом. Ты была для меня хорошим другом. И ты заслуживаешь того, чтобы у тебя был кто-то, кому ты можешь доверять секреты, какими бы они ни были, — она с грустью улыбается мне.

Я не могу. Чувствую, как слова застревают в моем горле. Я ощущаю груз на своих плечах, но это не важно, я не могу рассказать. Не могу сказать, что случилось со мной, что он со мной сделал. Наступает тишина. Никто из нас не двигается.