Треугольная шляпа - Педро Антонио де Аларкон

— Хорошо, да… но…

— Никаких «но»… Позвольте ей сказать, и вы увидите, как она сумеет оправдаться. Лишь только я ее увидела, сердце мне подсказало, что она святая, несмотря на все ваши рассказы.

— Хорошо, пусть говорит! — сказал дядюшка Лукас.

— Мне нечего говорить, — возразила мельничиха. — Говорить должен ты!.. Ведь это ты… — И тут сенья Фраскита запнулась: продолжать дальше ей помешало глубокое уважение, которое она питала к коррехидорше.

— Ну, а ты? — вновь теряя веру в святость жены, спросил дядюшка Лукас.

— Теперь речь идет не о ней!.. — крикнул коррехидор, тоже возвращаясь к своим ревнивым подозрениям. — Речь идет о вас и вот об этой сеньоре!.. Ах, Мерседита! Кто бы мог подумать, что ты…

— Ну, а ты? — молвила коррехидорша, меряя его взглядом. И в течение некоторого времени обе супружеских четы обменивались одними и теми же фразами:

— А ты?

— Ну, а ты?

— Это ты!

— Нет, ты!

— Нет, как ты только мог!..

И т. д. и т. д.

Все это продолжалось бы до бесконечности, если бы коррехидорша, снова преисполнившись чувства собственного достоинства, не сказала наконец дону Эухенио:

— Знаешь, не будем сейчас об этом говорить! Это наше частное дело, мы его обсудим потом. Сейчас самое важное вернуть спокойствие дядюшке Лукасу, что, на мой взгляд, очень легко сделать. Здесь сеньор Хуан Лопес, здесь и Тоньюэло — им ничего не стоит оправдать сенью Фраскиту.

— Я не нуждаюсь, чтобы меня оправдывали мужчины, — заявила сенья Фраскита. — У меня есть два свидетеля, которые заслуживают большего доверия, про них никак нельзя сказать, что я их соблазнила или подкупила…

— А где они? — спросил мельник.

— Они внизу, у подъезда…

— Так вели им подняться с разрешения сеньоры.

— Им, бедным, никак нельзя сюда подняться…

— А, так это две женщины!.. Подумаешь, какие нелицеприятные свидетели!

— И вовсе не женщины. Это два существа женского пола…

— Час от часу не легче! Наверно, две девчонки!.. Будь любезна, скажи, как их зовут.

— Одну из них зовут Пиньона, другую — Ливиана…

— Так это наши ослицы!.. Да ты, Фраскита, смеешься, что ли, надо мной?

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Наши ослицы могут подтвердить, что меня не было на мельнице, когда ты видел там сеньора коррехидора.

— Ради бога, объясни толком…

— Выслушай меня, Лукас… и умри со стыда, что ты мог меня заподозрить! В то самое время, как ты возвращался ночью из села на мельницу, я ехала в село, и мы с тобой встретились. Но ты ехал не по самой дороге, вернее — ты свернул и остановился в поле, чтобы высечь огонь…

— Это верно, я остановился!.. Дальше!

— И тут твоя ослица заревела…

— Правильно!.. Ах, как я счастлив!.. Говори, говори — каждое твое слово возвращает мне год жизни.

— А в ответ на ее рев послышался другой, со стороны дороги…

— Да, да!.. Слава богу! Я как сейчас это слышу!

— То были Ливиана и Пиньона — они узнали друг друга и поздоровались, как добрые подружки, а вот мы-то с тобой не поздоровались и не признали друг друга…

— Довольно, довольно, не говори мне больше ничего! Ничего!..

— Мы не только не признали друг друга, — продолжала сенья Фраскита, — мы перепугались и бросились в разные стороны… Понял теперь, что меня на мельнице не было?.. Если же ты хочешь знать, почему на нашей кровати лежал сеньор коррехидор, то пощупай одежду, которую ты надел на себя, — она, видно, и сейчас еще не просохла. Так вот эта одежда объяснит тебе все лучше, чем я… Его милость изволил свалиться в канал, а Гардунья раздел его и уложил в постель! А отворила я дверь, потому что вообразила, будто это ты тонешь и зовешь меня на помощь. Наконец, если ты хочешь знать относительно назначения… Нет, сейчас я ничего больше не буду говорить. Когда мы останемся одни, я расскажу тебе все до мельчайших подробностей… а в присутствии сеньоры мне об этом говорить не подобает.

— Сенья Фраскита сказала правду, истинную правду! — поспешил заявить сеньор Хуан Лопес, угадав в донье Мерседес подлинную начальницу коррехимьенто и желая снискать ее расположение.

— Все правда! Все правда! — подтвердил Тоньюэло, следуя течению мыслей своего начальника.

— Пока… все! — заключил коррехидор, весьма обрадованный тем, что объяснения наваррки дальше этого не пошли.

— Итак, ты не виновна! — воскликнул дядюшка Лукас, склоняясь перед очевидностью. — Фраскита, моя любимая Фраскита! Прости меня за то, что я был к тебе несправедлив, дай мне обнять тебя!..

— Нет, уж это дудки! — отстраняясь, молвила сенья Фраскита. — Прежде чем обнять, я хочу услышать твои объяснения.

— Я дам объяснения и за него и за себя… — вмешалась донья Мерседес.

— Я их жду целый час! — произнес коррехидор, пытаясь придать себе важности.

— Но я подожду, — продолжала коррехидорша, презрительно поворачиваясь спиной к мужу, — пока эти сеньоры поменяются платьями. Лишь после этого я дам объяснения тому, кто их заслуживает.

— Пойдемте… Пойдемте поменяемся… — обратился мурсиец к дону Эухенио, радуясь, что не убил его, и все же глядя на него со свирепостью мавра. — Я задыхаюсь в вашем платье! Я был в нем так несчастен!..

— Потому что ты недостоин его носить! — ответил коррехидор. — Я же, наоборот, жажду его надеть, чтобы отправить на виселицу тебя и еще полмира в придачу, если объяснения жены меня не удовлетворят.

Донья Мерседес, слышавшая эти слова, успокоила присутствовавших мягкой улыбкой, свойственной тем рачительным ангелам, назначение которых — охранять людей.

Глава XXXIV

А ведь коррехидорша тоже недурна!

Как только коррехидор и дядюшка Лукас вышли из зала, коррехидорша вновь опустилась на софу, усадила рядом с собой сенью Фраскиту и ласково и просто обратилась к слугам и домочадцам, толпившимся у дверей:

— Ну, а теперь, мои милые, расскажите сами этой замечательной женщине все, что вы знаете обо мне дурного.

«Четвертое сословие» придвинулось ближе, и все заговорили разом, перебивая друг друга; но кормилица, пользовавшаяся наибольшим уважением в доме, заставила всех замолчать и начала так:

— Должно вам знать, сенья Фраскита, что нынче ночью мы с моей госпожой находились при детях, поджидая хозяина, а чтобы время быстрее шло, мы уже в третий раз читали молитву, потому как со слов Гардуньи выходило, что сеньор коррехидор охотится за какими-то важными злодеями; нам не хотелось ложиться, пока не узнаем всех новостей. Вдруг слышим шум в соседней комнате, где господа изволят почивать. Мы помертвели со страху, но пошли взглянуть. И тут — царица небесная! — видим: какой-то мужчина, одетый, как мой господин, но только не он