Год спокойного солнца - Юрий Петрович Белов

— Ой, да ну тебя, — недовольно произнесла она, отстраняясь.

Обиженный Казаков во время трапезы упорно молчал, смотрел набычившись, и на лице его то и дело возникала болезненная гримаса. Он осуждал и само это пиршество, и шумное поведение Сомова, и собственное молчаливое согласие со всем происходящим. Надо было сразу же отказаться и, сославшись на неотложные дела, уехать, но он смолчал в ответ на приглашение заведующего фермой Тачева, а Сомов сразу же оживился, даже ладони потер в предвкушении выпивки, и Казаков догадался, что начальник пээмка не в первый раз обмывает сдачу объекта. Но и после этого он ничего не сказал, а покорно пошел с ними в дом и уселся на кошме, привычно поджав ноги. Свою покорность он объяснял тем, что традиция не позволяет отказываться от угощения, надо хотя бы кусочек чурека съесть и глоток чая выпить, иначе кровно обидишь хозяина, но объяснение это только усиливало раздражение.

Чувство неловкости и недовольства собой сковывало его, и он все время выбирал момент, когда можно будет поблагодарить за угощение и встать, но у Сомова с Тачевым и чабаном Аллаяровым завязался оживленный разговор, и прервать его никак не удавалось. Казаков, нехотя отхлебывая из пиалы чай, потихоньку озирался, стараясь определить, что за дом. Снаружи он был небрежно обмазан глиной с саманом, которая кое-где уже обвалилась, обнажив сырцовые кирпичи, внутри же стены были побелены, но давно уже — в углах темнела копоть, а потолок и вовсе почернел. Мебели почти не было никакой, только низкий шкаф в углу и продавленная кровать. Значит, постоянно здесь вряд ли кто жил, вернее всего наезжали от случая к случаю, вот как сейчас.

Тачев достал из-под кровати бутылку водки, стал разливать, Казаков сразу накрыл ладонью пиалу, Сомов же подставил свою с готовностью, Аллаяров тоже не отказался. В отличие от тучного Тачева Меред Аллаяров был живой, непоседливый, казалось, все время порывался вскочить и побежать куда-то, это никак не вязалось с представлением о медлительном образе жизни чабана. Худощавое его тело было по-юношески легким, почти невесомым. Выпив водки, он стал еще более оживленным, хватал Сомова за рукав, засыпал вопросами и выслушивал ответы с детски доверчивым выражением лица. Возраст его трудно было определить, но был он явно не молод, об этом свидетельствовали глубокие морщины на обветренных щеках и седины в коротко остриженных волосах, прикрытых на макушке расписной красной тюбетейкой. Глаза же смотрели молодо, жадно, хмель не туманил их.

Разговор становился бестолковым и тяготил Казакова. Он перестал слушать и думал о своем: о том, что новый председатель колхоза «Захмет» не дождался его здесь, как было договорено, а уехал дальше, и вся эта поездка оказалась пустой и ненужной. А ведь им было о чем потолковать, и председателю, пожалуй, больше, чем главному инженеру треста, следовало проявить заинтересованность. На колхозных пастбищах впервые затевалось новое дело, многие детали надо было уточнить, чтобы не допустить ошибок и не переделывать потом, как бывает, не создавать себе двойную работу, двойную трату времени и средств. А он взял да и уехал, не дождавшись, будто все это его не касается. Сомов, узнав об этом, не огорчился: «Ай, какая разница, проект утвержден, сделаем, как предусмотрено, пусть они потом осваивают». Здешняя скважина тоже предусматривалась проектом обводнения, и председатель оставил для представителей треста подписанную документацию. Сомов прямо подпрыгнул от радости, когда заведующий фермой Тачев передал ему бумаги: «Ну, молоток, ну, деловой мужик!» — восклицал он, сияя, и взглядом призывая Казакова порадоваться. Но Казакова этот председательский жест не радовал, виделось в нем обидное пренебрежение…

— Нет, ты скажи, — наседал на Сомова Меред Аллаяров, — почему сейчас только и слышно: рак да рак, а раньше никто о такой болезни и не слышал, почему?

И хотя говорил он о вещах совсем не веселых, глаза его лучились смехом.

— И раньше был, — обгрызая крепкими зубами баранью жирную кость, возразил Кирилл Артемович, — только тогда по невежеству люди о болезнях ничего не знали: голова болит, живот болит, нога болит, вот и все диагнозы. У вас тут врачей много было? То-то…

— А вот и нет! — весело произнес, Меред и победоносно оглядел присутствующих. — Не в этом дело. Все эти болезни от лучей. Ты радио покрути — поют, говорят, играют. А звук как идет? По волнам. Вся земля этими волнами опутана, только не видно их. А организм чувствует. Волны его насквозь, словно стрелы, пробивают. Отсюда и болезни. Подожди, то ли еще будет. Уже через спутники волны пускают. А космические корабли? У меня дедушка. Утром, проснется, все тело болит. Радио, говорит, включи, не иначе спутник запустили или космический корабль с космонавтами. Включишь — точно. А ты — не знали…

— Ну, брат, — отложив кость и вытирая полотенцем сальные пальцы, басовито пророкотал Сомов, — да ты просто ретроград, противник прогресса.

Меред неожиданно обиделся, нахмурился и сердито засопел. Это было так не похоже на него, что Кирилл Артемович на мгновение замер, с интересом наблюдая перемену в чабане.

— Ладно, — примирительно сказал Тачев и стал разливать остатки водки в пустые пиалы, — выпейте лучше. В этом деле, как говорится, без пол-литра не разберешься.

— А может, хватит, — не выдержал Казаков. — Ехать пора.

— Успеем, — отмахнулся Сомов. — Сказано же: сделал дело — гуляй смело. — И повернулся к Мереду. — Ты вот, вижу, обиделся. Ну хорошо, не ретроград — поборник прогресса, воинствующий технократ. Устраивает? Тогда скажи честно — двигатель изучать будешь, электростанцию? Насос на скважине без посторонней помощи запустишь?

— Чего мне изучать, — гордо вскинул голову Меред. — У меня мотоцикл есть, «Урал». Что, твой насос сложнее, да?

— Вон как, — удивился Сомов. — Тогда пошли, покажи свое знание техники.

Он тяжело поднялся, разминая затекшие ноги.

— Да вы что! — возмутился Казаков. — В пьяном виде?

— Нельзя, нельзя, — сразу же забеспокоился Тачев и даже схватил за полу халата шустрого Мереда. — По технике безопасности нельзя.

— Да что мы там выпили? — удивился Сомов. — Слону — дробина. Айда, Меред!

— Нельзя, — строже повторил Тачев и с неожиданной проворностью очутился возле двери, раскинув руки. — Случится что — мне отвечать.

— Да мы запускать