Солдат удачи - Дина Лампитт

Освещенная лунным светом, она приподнялась и тихонько спросила:

— Аннетта, ты спишь?

Ответа не было, только Ида Энн вздохнула и перевернулась во сне. Натянув одеяло на голову, Горри посмотрела по сторонам. В комнате было светло, как днем. В лунном свете девочка видела постели своих сестер и изящные очертания мебели в стиле чиппендейл[8], которую ее родители собирали много лет. Все было неподвижно, но тем не менее чувствовалось какое-то незримое, но вполне осязаемое напряжение.

Горация тихо свесила ноги с кровати и встала на турецкий коврик. Казалось, весь мир затаил дыхание — и Горри вместе с ним, — пока она натягивала свой шерстяной халатик и осторожно пробиралась к двери.

Но когда она вышла за дверь, ей стало не по себе. Несмотря на все свое великолепие, сентябрьский вечер был холодным, и Горация задрожала. Внизу виднелось то, что Уолпол описывал как «узкие витражи с изображениями святых в богатых одеяниях», а под тремя арочными сводами находилась коллекция реликвий Священных Войн, собранная дальним родственником. В неверном свете луны старые кольчуги на манекенах, казалось, обретали свою собственную жизнь, и Горри вздрогнула от одной только мысли, что придется пройти мимо них. Поэтому она повернула голову вправо и некоторое время вглядывалась в знаменитую Залу для Завтраков, бывшую самым любимым местом Горация Уолпола в этом доме.

Зал был отделен от ночного мира тяжелыми бархатными портьерами, и Горация подумала, что ее родители, должно быть, отдыхают после ужина где-нибудь поблизости. Двигаясь с уверенностью человека, знающего каждый дюйм этого дома с самого детства, Горация подошла к окнам и отдернула занавески. В тот же миг комнату затопило лунное серебро, и даже диван Уолпола и старинная мраморная ваза, в которой он хранил свою табакерку с нюхательным табаком, и те преобразились. На мгновение Горация представила себе, что он тоже где-то рядом, тоже любуется лунным светом. Она резко обернулась, и у нее перехватило дыхание: на одном из диванов будто оживали шевелящиеся черные тени. Но, увидев выгнувшуюся дугой спину и сверкнувшие изумрудные глаза, Горация поняла, что это всего-навсего мамин кот, свободно разгуливающий по дому в ночное время. Внезапно забеспокоившись, она решила вернуться в постель и вышла из «комнаты. Но когда она поднялась по лестнице, то услышала звук, от которого у нее внутри все замерло: в Галерее кто-то смеялся, очень тихо, но отчетливо. Ей хотелось пошевелиться, но страх или любопытство — а возможно, и то, и другое, — удерживали ее на месте. Горация подумала, что это мать с отцом целуются наверху. Дело опасное, так как Аннетта рассказывала ей, что, если мужчина целует женщину, то у нее получается ребенок. А, может быть, это вор пришел, чтобы украсть знаменитую коллекцию Горация Уолпола? Или это тень ее предка разгуливает по Галерее? Внезапный порыв мужества толкнул Горацию вперед, и она устремилась вниз по коридору, минуя находящуюся справа от нее Комнату Гольбейна — теперь уже не гостиную, а место, где спали Джордж и Джей-Джей. Слева от Горации оказалась огромная дверь Галереи, и, смело ухватившись за ручку, она беззвучно повернула се.

В серебристом свете перед ней снова проступили очертания изысканного салона с лепным потолком, резными деревянными панелями, большим ковром и множеством картин на стенах. Потом она увидела, что диван с высокой спинкой поставлен совсем близко к камину, а справа от него на полу стоит серебряный поднос с несколькими графинами и стаканами. Горри увидела, как Джей-Джей протянул руку с закатанным по локоть рукавом рубашки и взял три стакана с портвейном

Раздался легкий смешок, и испуганная Горация увидела, что Джей-Джей лежит на диване сразу с двумя женщинами. Затем случилось нечто необъяснимое: белая нижняя юбочка, такая, как носят служанки, полетела на пол, переброшенная через спинку дивана, и раздался голос:

— Ну, давайте, мистер Джей-Джей, теперь моя очередь.

Дальше Горация слушать уже не могла, она ничего не понимала, кроме того, что Джей-Джей ведет себя «дурно», как говорили ее родители. Не издав ни звука, Горация выбежала из Галереи. Но, должно быть, она за что-то задела в темноте, потому что следом раздался голос Джей-Джея:

— Кто здесь? Черт побери, что происходит?

Она ничего не ответила и, добежав до своей комнаты, скользнула в постель тихо, как мышка, натянула на голову одеяло и принялась думать о том, почему кричали ее родители, смеялся Джей-Джей и хихикали служанки. Этой осенней ночью в Строберри Хилл происходили вещи, смысла которых она понять не могла, но которые наполняли ее страхом, тревожили и странно волновали.

Высоко в ветвях вяза, растущего так близко от замка Саттон, что любой, взобравшийся на дерево, мог отчетливо разглядеть все происходящее внутри большого дома, сидела Кловерелла Блэнчард; ее босые ноги болтались между ветвей, пальцы рук весело бегали по старинной флейте, а внимательные глаза словно застыли на одной точке.

Она видела, как в замок входят и выходят разные люди, слышала крики и вздохи, рыдания и перешептывания, составляющие необходимую часть ритуала переезда. Безо всяких эмоций Кловерелла наблюдала за тем, как в карсту погрузили остатки имущества. Ее флейта умолкла, когда в карету одна за другой стали садиться Мэри, Кэролайн и Матильда, за ними — плачущая миссис Уэбб Уэстон и, наконец, дрожащая от волнения мисс Хасс. Кловерелла улыбнулась, когда мистер Уэбб Уэстон, занеся высоко ногу, обтянутую гамашей, неуверенно вскарабкался на лошадь.

Потом, нее так же не поднося флейту к губам, девушка увидела, как Джон Джозеф стоит у центрального входа и машет рукой вслед этой душераздирающей процессии, пока она не скрылась из виду. Потом он обернулся и в последний раз зашел в дом, чтобы попрощаться с ним. Уэстоны построили Саттон в 1523 году, а теперь, 308 лет спустя, последний из их рода, их датский потомок, покидал этот замок. Круг замкнулся: для Уэбб Уэстонов наступало время скитаний и бесприютности.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Джекдо? Черт побери, этого не может быть! Это и вправду ты!

Вниз по Друри-лейн перед Джоном Джозефом двигался изящный юноша, он помахивал тростью и время от времени подбрасывал в воздух широкополую фетровую шляпу. Сначала на мгновение повисла тишина, а потом раздался радостный крик:

— Джон Джозеф! Боже мой! Я думал, что никогда больше тебя не увижу. Как твои дела?

Они обнялись, хлопая друг друга по спине и тряся руки, словно братья, не видевшиеся много лет. Затем молодые люди отступили назад, чтобы оценить, насколько они изменились за прошедшие четыре года.