Маг-новобранец - Людмила Горбенко

Троица прибывших ранее заметно оживилась, приникнув к ограждению своих кроватей.

Во время короткой потасовки, в результате которой правый глаз Фузимира украсился синяком, выяснилось неожиданное обстоятельство: у беззащитного слабака нашелся защитник – единоутробный брат Казимир. И если на правах близкого родственника Казимир мог себе позволить отпустить брату оплеуху, то разрешать подобные вольности чужому человеку он никак не собирался.

Туповатый Доби не успел даже удивиться тому факту, что в Башню забрали сразу двоих родных братьев. Из его глаз полетели искры, а большая часть светильников вдруг разом погасла. В полутьме послышались звуки сочных плюх, громко взвизгнул пострадавший Фузимир, и кто-то пробежал по щеке Доби, пыхтя как перекормленный боров.

Доби попытался отползти на коленях, но его настигли, прижали к полу, и жесткие руки вцепились толстяку в волосы. Придавленный Доби судорожно задергался, но добился только того, что нечаянно подставил собственную голову под чей-то костлявый зад.

Затрещала кровать. Доби дернулся изо всех сил. Это стоило ему нескольких прядей волос, дополнительной оплеухи и случайных царапин, но он все же обрел желанную свободу.

Круша на пути мебель, толстяк подхватил кого-то, показавшегося ему на ощупь Казимиром, и принялся долбить с размаху о стену. Он остановился только тогда, когда комната озарилась ярким светом факела. Над ним стоял Хендрик.

– Остановись, задира! Хватит уже! – укоризненно сказал он.– И отпусти моего слугу. Он ни в чем не виноват.

– Мне неинтересно слушать глупости от богатеньких сынков в шелковых мантиях! – возбужденно начал Доби и осекся.– Э?

Только сейчас он увидел, что целый и невредимый Казимир стоит рядышком и многообещающе ухмыляется. Жертвой же толстяка оказался совершенно безобидный рыжий Филипп – исцарапанный, помятый, но так и не выпустивший из рук свое имущество– папку на веревочных тесемках.

– А на ощупь как Казимир,– смущенно пробормотал Доби, моментально утрачивая боевой задор, возвращая свою случайную жертву в вертикальное положение и отряхивая дрожащими руками. На самого Казимира, приближающегося к нему с неотвратимостью разъяренного быка, он старался не смотреть. Как и на его подбитого косоглазого братца, застывшего в углу немым упреком.

Неизвестно, чем бы закончился поединок, но в кульминационный момент тесемки на папке в руках все еще трясущегося Филиппа разошлись, и на пол спикировала стайка рисунков. Натолкнувшись взглядом на верхний лист, Казимир резко затормозил.

– Что это? – выдавил он из себя тоном человека, узревшего пред собой не то божественное откровение, не то неописуемую жуть.

– Мама… – грустно пояснил Филипп, рассматривая свою куртку, которая в результате нападения Доби распалась на составные части: рукава отдельно, пуговицы на полу, правая пола висит на нитке.

– Мама?! А вот это круглое, желтое из ее рта…

– Это зубы. Мама недавно поставила коронки – чистое золото. Красиво, правда? Я сразу решил запечатлеть на память. Думал, она в спальне повесит, но она почему-то отказалась,– меланхолично сообщил слуга и повернулся к хозяину.– А вам нравится, пан Хендрик?

– Как тебе сказать… Голубое это, как я понимаю, глаза?

– Брови. Глаза – вот это черное.

– Каждый карата по два, не больше,– пробормотал Хендрик.– А за спиной мамы закат?

– Это наш дом.

Изо рта Казимира вылетел странный булькающий звук. Покорно ожидающий справедливого возмездия Доби с удивлением понял, что тот смеется. Минуту спустя к толстяку присоединились остальные. Даже троица прибывших ранее отбросила церемонии и покинула свои кровати, став в общее кольцо любопытствующих. Хендрик поднял с пола следующую картинку и недоумевающе покрутил в руках. Филипп, от такого внимания к своей скромной персоне перестав дышать и, кажется, моргать, гордо пояснил:

– Натюрморт с грушами и бабочкой. Только вы вверх ногами держите, надо перевернуть.

Казимир буквально захлебнулся кашлем и в порыве внезапно возникших дружеских чувств прислонился к Доби, которого совсем недавно собирался размазать по стенке.

Хендрик бережно сложил рисунки стопкой и вручил слуге.

– Держи. Знаешь, Филя, в городке Дольчезадо, откуда я родом, есть одна легенда. У нас говорят, что при рождении некоторых детей посещает крестная фея. Невидимая, она наблюдает за появлением ребенка на свет и награждает его напутственным поцелуем. Тот, кого она поцелует в ушко, станет талантливым музыкантом или композитором. В шейку – великим певцом или оратором, в пальчик – мастером на все руки. Тот, кого она одарит поцелуем в глазки, вырастает художником.

Внимающий рассказу Филипп смущенно зарделся.

– Значит, меня она поцеловала в глазки? – уточнил он.

Хендрик покосился на уголок портрета мамы, торчащего из папки.

– Прости за откровенность, но, по-моему, она тебя в глазки укусила… Груши с натюрморта похожи на утопленников, а лицом бабочки можно пугать непослушных детей. Таких созданий, как ты рисуешь, на свете просто не бывает. Только не обижайся, ладно?

Слуга с каменным выражением убрал рисунки в тумбочку и натянуто улыбнулся:

– Ладно.

– Тогда в столовую! – торжественно провозгласил Хендрик, бодро взмахивая подолом мантии и любуясь блеском шелка.– Нет, ну до чего удобная одежда у колдунов, оказывается: не жмет, не натирает! Носил бы и носил! Пошли, Филя…

Тихий вздох грустно искривленного прозрачного рта, высунувшегося из каменной стены, остался никем не услышанным. Призрак огляделся и, убедившись, что комната пуста, неспешно полетел в сторону аварийной лестницы, время от времени позвякивая цепями.

За кадром

Вернувшаяся Вторая была серьезной и щеголяла новенькой формой. Однако я заметил, что в вырезе куртки мелькает белый кружевной бюстгальтер – припрятанный остаток костюма невесты. От избытка чувств она залихватски подпрыгнула, щелкнув хвостом и приложив руку к черной металлической каске. Еще одну точно такую же каску напарница держала под мышкой.

– Прибыла!

– Явилась,– поправил я, поглаживая на прощанье ладонью шелковый костюм. Повесив пиджак на плечики, я с грустью потянулся за полевым комбинезоном.– Прибывают солдаты, а черти являются.

Напарница послушно закивала и любезно помогла мне пристроить в специальном ящике несгораемую сигару. Сама-то она несгораемая, а все вокруг обычное. Если хоть одна искра попадет на вешалки с тряпками– конец костюмам. Пока я обряжался в опостылевший полевой комбинезон, проснулся куратор.

– Штиблеты! – напомнил он.

Я прихлопнул ладонью липучки на груди и демонстративно аккуратно поставил обувь на полку.