Химия Ее Величества - Ирина Владимировна Дегтярева

Подъехал черный блестящий «Бентли». Водитель поставил машину так, чтобы оттеснить толпу назойливых журналистов. Зачем им брать интервью? Могут написать что им заблагорассудится, как они это регулярно делают.

В общем, обошлось малой кровью. Триста тысяч евро штрафа, и почти на такую же сумму конфискуют недвижимость здесь, в Италии. На год еще, правда, запретили занимать руководящие посты в итальянских компаниях, но Айман не считал это проблемой. В принципе, ничто из происходящего в Италии для него не стало трагедией.

Проблема поджидала его в Лондоне. Оттуда ему как раз во время заседания суда позвонил его доверенный человек и сообщил, что Офис специальных расследований Великобритании взялся за него всерьез. Внешней причиной стала незаконная деятельность Unaoil с головным офисом в Монако. Именно с этой компанией имел дело Petrofac, принадлежащий Фатиху уже одиннадцать лет.

Unaoil сопровождала проекты в Казахстане, и с Астаной был один из самых первых контрактов, когда Айман купил Petrofac. На протяжении семи лет, что реализовывался проект в Казахстане, никому и дела не было до их договоров с Unaoil. А теперь, уже спустя три года после завершения работы с Unaoil, вдруг всплыло — взятки, отмывание денег. И уже историю подхватили СМИ.

Айман начал было думать, что он давно отработал все, в том числе и свои «подъемные», на которые купил Petrofac. Но по-видимому, его хозяевам от него требовалось нечто большее. Хотя они отчего-то и не думали к нему обращаться напрямую. Затеяли эту кампанию-травлю, в особенности в прессе. А они умеют это проворачивать мастерски.

Двое кураторов у Фатиха сменились за эти годы. Сначала был Миллс. Симпатичный, обаятельный дядька, похожий на сотрудника королевской почты. Не той, что теперь, современной, компьютеризированной, а той, в маленьких деревеньках, с почтовыми офисами, обшитыми деревом, с низкими потолками, запахом клея и бумаги, с конторками и чернилами. Подростком Айман еще застал такую почту. Ходил туда за письмами, приходившими из Алеппо, надписанными аккуратным почерком деда по-арабски.

Миллсу не хватало конторских нарукавников, хотя он носил резинки на рукавах, чтобы они не выползали из-под пиджака. Это было довольно трогательно, если не учитывать то, что он скрутил Аймана, как жгут, не дал и пикнуть и возражать.

Их знакомство состоялось, когда Миллс стал приходить на культурные вечера в посольство Сирии под видом английского журналиста. Он вел себя деликатно, заметив юного сына сирийского дипломата, вкрадчиво беседовал с ним. Начало знакомства растянулось на полгода. Айман и сам не смог бы объяснить, как попал под его влияние и обаяние.

С сыном сирийского дипломата Миллс был предельно откровенен, видимо, это и подкупило юношу. Даже порой грубоват в своей искренней непосредственности.

Несмотря на очевидную разницу в возрасте (Миллс годился ему в отцы), их беседы напоминали болтовню парней в раздевалке после напряженного футбольного матча — расслабленно, с нецензурными словечками, школьным сленгом и обо всем.

Поначалу Миллс, конечно, оставался в рамочках политеса, рубахой-парнем он стал чуть позже. И переход этот оказался практически незаметным.

Он почти сразу прокинул идею относительно того, что срок Фатиха-старшего подходит к концу, ему и так продлевали слишком долго. Семья уедет в родной Алеппо. А есть ли там перспективы у Аймана, блестящего ученика Итона?

Айман робко отвечал, что отца наверняка отправят в другую европейскую страну, где удастся получить высшее образование.

— А ты что думаешь, что попал в Итон, да еще стал королевским стипендиатом только лишь за свои способности? Твой отец оказывал нашему государству некоторые услуги.

Во время того разговора они сидели в пабе «The mayflower», почти в домашней обстановке — тут массивные деревянные столы, богатая, под старину, посуда и вкусные сэндвичи по-деревенски. Да и само здание на берегу Темзы уже не вписывалось в динамичный лондонский антураж. Двухэтажное, увешанное огромными кашпо с синей лобелией и сиреневой каскадной петуньей.

По легенде, как раз в этом пабе обсуждалось плавание в Новый свет переселенцев в 1620 году во главе с капитаном Кристофером Джонсом на корабле «Мэйфлауэр», давшем название для пивной.

Потом уже Айман пришел к заключению, что тот разговор в пабе стал не менее судьбоносным, чем события 1620 года для истории переселенцев. Но тогда он ершисто ответил:

— Я вообще-то с восьми лет готовился к поступлению в Итон в подготовительной школе-пансионе. Вы же знаете, как тяжело туда поступить иностранцам.

— Да, но в King’s Scholars[8] ты попал не просто так. А твой отец платит только пять процентов от двадцати пяти тысяч фунтов в год.

— Больше он и не потянет, — помрачнел Айман. — У отца не слишком большая зарплата.

— Так и я о том же. А если у тебя будет возможность уехать в Америку, поступить, скажем, в университет Пенсильвании?

— Может, вы и профессию мне сами выбрали?

Айману хватало сообразительности в его восемнадцать лет, чтобы не задавать лишних вопросов Миллсу, кого тот представляет и насколько безграничны его возможности.

— Не будем ходить вокруг да около. Я интересовался твоей успеваемостью в колледже. Говорил с тамошним психологом, к чему у тебя склонность.

Айман тут же вспомнил, как совсем недавно его приглашал к себе психолог, а в его кабинете в уголке на кожаном диване сидел какой-то незнакомец в костюме-тройке, напомнивший юноше гробовщика. Точно такой же приходил в дом к соседям, когда умерла миссис Кроуфорд. Он был тоже в таком черном костюме и накрахмаленной белой рубашке. Юноше казалось, что он вот-вот достанет из внутреннего кармана пиджака рулетку и примется замерять его.

Теперь Айман догадался, что заключение для Миллса делал не их школьный психолог, а тот «гробовщик».

— Так вот психолог сообщил о твоих успехах по всем направлениям. Ты идешь на отличный результат. Однако несомненны твои успехи в химии и физике. Нефтегазовое строительство, оборудование для буровых и нефтепроводов — вот то генеральное направление, в котором тебе предстоит двигаться.

— Мистер Миллс, а почему вы решили, что я туда стану двигаться? Я имею в виду, в том направлении, которое вы указываете?

— Ты же не хочешь верблюдам в пустыне хвосты крутить до конца жизни? Есть вероятность, что твой отец