В плену Времени - Евгения Савицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"И это уже в который раз за эти полдня ты прокололась, а с такими темпами, матушка, вы далеко не уедете…" — ехидно прокомментировал мой внутренний голос.
В этот момент вдалеке показалось розовое платье Матильды. Она шла быстрым шагом по аллее. Увидев нас на скамье, почти бегом она устремилась к нам. Ее появление спасло меня от ответа и любых комментариев "сестры".
— Ах, насилу нашла вас, барышни. Уж забрались вдаль, так забрались, — с трудом выдохнула запыхавшаяся Матильда. — Уж и на стол подали. Маменька ждет вас отобедать. Извольте идти в дом.
Нам ничего не оставалось делать, как подчиниться приказанию "маман".
— Я кое-что рассказала сестрице, и Гэйби, что-то да вспомнила, — победоносным тоном сообщила Сесиль няньке, когда мы шли по главной аллее к дому.
Но вместо одобрения, Матильда неожиданно строгим тоном сказала:
— Барышня, доктор Гэйби велел ей не силиться ничего вспоминать. Память, мол, сама придет. Эти разговоры могут волновать Габриэль.
— Но…, - робко начала Сесиль.
— Никаких "но", Сесилия Николавна! — строго обрезала ее нянька.
"Сестра" не смела больше спорить с авторитетом Матильды Леопольдовны и тут же послушно замолчала. Ее большие глаза наполнились слезами, а лицо приняло огорченное выражение. Я же в этот момент почувствовала странную смесь разочарования и облегчения.
Глава 11
Только теперь я заметила, что день незаметно перевалил за полдень и солнце немилосердно жарило. От залитых дневным солнечным светом аллей шел жар нагретой земли и гальки. С непривычки в длинном платье мне было жарко, корсет сильно давил, руки вспотели в перчатках, а шея и грудь под кружевами неприятно взмокли. Жутко хотелось пить, а также стащить с себя неудобное платье, и даже принять прохладный душ. Но о последнем мне приходилось лишь только втайне мечтать, желая, как можно скорее, вернутся к себе домой. Но пока что я могла попасть домой лишь в своих мечтах или во сне. При мысли о доме в душу закралась такая тоска, что я безучастно позволила няньке завести меня в холл. Приятная прохлада пахнула мне в лицо, и я с наслаждением стащила с себя перчатки и шляпку. Все окна в холле были открыты нараспашку, и прохладный сквозняк гулял по огромной зале. Было настолько приятно, что я подставила свое разгоряченное лицо прохладному ветерку. Где-то на втором этаже слышалась возня, тихие голоса Милы и Марфы, из-за полуоткрытой боковой двери слышалась чья-то перебранка. В холл степенно вошел Иван. Его спокойное уравновешенное не выражало ровно никаких эмоций. Он плотно притворил за собой дверь и этим приглушил ругань. Я с интересом прислушивалась к колоритным простонародным оборотам речи, находя некоторое сходство с тем непечатными словами, коими изъясняются некоторые личности в мое время.
— Иван, уйми кухарок. Иначе я дам им расчет и никаких рекомендаций, — строго чопорным тоном велела Матильда. — Барышням не пристало слышать такие речи! Иван, сию же минуту доложи мадам Элен, что ее дочери прибыли.
Дворецкий сдержанно кивнул и куда-то исчез. Нянька меж тем придирчиво осмотрела нас, одернула юбки, мне поправила выбившийся локон и оправила кружева на груди. В общем, вертела нами как малыми детьми. Я же, не привыкшая к тому, чтобы мне завязывали шнурки, пыталась сопротивляться, в отличие от Сесиль. "Сестрица" спокойно стояла перед нянькой и терпеливо ждала, когда Матильда закончит свой осмотр. Когда, по мнению няньки, мы выглядели, как подобает воспитанным высокородным юным леди, она оставила нас в покое. Это повышенное внимание изрядно раздражало меня, но приходилось стоически терпеть издевательства. Хотя насчет издевательств я переборщила. Матильда трогательно заботилась о нас с материнской нежностью и видела в нас маленьких девочек, которые все еще жили в ее памяти. Просто я не привыкла к тому, что со мной так сюсюкают и прислуживают.
Вскоре вернулся Иван и нас повели к двустворчатым дверям, которые были расположены справа от лестницы, ведущей на второй этаж. Я их заметила лишь только тогда, когда Иван распахнул их перед нами, и мы попали в просторную светлую комнату с паркетным полом. Посредине, которой стоял огромный дубовый стол, накрытый белоснежной льняной скатертью. Во главе стола сидела мадам Элен с чопорным видом, облаченная в светло-голубое платье под горло. Ее шелковые волосы были уложены красивыми волнами и были собраны в свободную прическу. Комната казалась огромной из-за того, что кроме стола и стульев, в ней не было больше никакой мебели. Два огромных окна в столовой были распахнуты настежь и зашторены плотными шторами, не попускающими ни единого лучика в комнату. По столовой гулял ветерок, пахнущий июльским медвяным зноем.
Стол был накрыт на четыре персоны. На белоснежной скатерти уже стояли фарфоровые тарелки, лежали серебряные приборы, широкие хрустальные бокалы с водой. Иван ловко отодвинул передо мной резной стул из темного дерева, сидение и спинка которого была оббита репсом темного оттенка, гармонирующим со шторами. Я уселась на указанное мне место, по правую руку мадам Элен, а по левую — присели Сесиль и Матильда. Обе сидели так прямо, что казалось, они проглотили по доске. Я отвела от них глаза, и мой взгляд упал на воду. Прозрачная как горный хрусталь влага притягивала меня и манила. В горле жутко пересохло, жажда мучила меня с особой жестокостью. Моя рука сама собой потянулась к бокалу, взяла его и поднесла ко рту. Свежая чуть сладковатая колодезная вода прекрасно утоляла жажду. Краем глаза я увидела недовольный и строгий взгляд мадам Элен. Ее светло-серые глаза вмиг стали ледяными но, ни единый мускул не дернулся на нее лице.
Мадам Элен лишь только спокойно заметила:
— На досуге надобно напомнить тебе, дочь моя, о хороших манерах.
Мое сердце неприятно сжалось, и я застыла объятая ужасом при мысли о перспективе, как мне будут напоминать об этих самых манерах. Мое внутренне чутье подсказывало, что это будут самые настоящие пытки. Ведь меня надо учить этим манерам, а не напоминать мне о правилах приличия. Едва сдерживая внутреннюю дрожь, я вернула пустой бокал на место и застыла на стуле, выпрямив спину и мечтая оказаться где-то вдали от этой чопорной леди.
То, что происходило дальше, я видела лишь в фильмах или сериалах об этой эпохе. Дворецкий принес первое блюдо — суп-пюре с каким-то заковыристым французским названием, которое он объявил нам вслух. Суп оказался грибным с сухарями. Дворецкий плеснул мне в тарелку его совсем чуть-чуть. Вкус этого блюда был просто непередаваем, какое-то время я даже сожалела о том, что мне так мало насыпали. Но пока мы ели, Иван мигом унес фарфоровую супницу и принес на подносе блюдо, накрытое серебряной высокой крышкой, под которой оказалось жаркое из картофеля с кусочками зажаренной дичи, щедро политое зажаркой с луком и посыпанное зеленью.