Умножающий печаль - Георгий Вайнер

— Буду счастлив, если это удастся тебе, — сухо обронил Серебровский. — Но не получать за все это нормальной зарплаты — идиотизм…

— Ты уверен, что я отказываюсь от таких деньжищ из выродочного советского целомудрия?

— От непонимания ситуации в целом, — спокойно ответил магнат.

— Это как раз ты не понимаешь ситуацию в целом! Я всю жизнь зарабатываю деньги тем, что служу обществу или государству, или не знаю там как…

— Сережа, не возбухай! Подумай, не спеши, не горячись. Когда ты работаешь сейчас на меня — ты служишь державе под названием Россия…

— Россия или «РОСС и Я»? — резко подался я вперед.

Серебровский усмехнулся, устало помотал головой:

— Сегодня это одно и то же… Нераздельные это вещи… Попробуй понять — я не хапошник, грабящий беззащитную мамку-родину! Россия — это мир, который я строю. Я служу ему восемнадцать часов в сутки. Поэтому я владею им. И от тебя хочу одного — устрой так, чтобы Кот Бойко не мешал мне это делать!

— Я попробую. Я очень постараюсь. Но не за деньги… Ты это можешь понять?

— Нет! — отрезал Серебровский.

— Саня, да что с тобой? Неужели ты не сечешь? Ты просто назначил свою котировку тридцати сребреникам! Четыре тысячи баксов за один сребреник! Все нормально! Курс московской валютной биржи!

— Я не прошу тебя убить Кота…

— Не просишь. Ты разрешаешь его убить! Сто двадцать штук — моя плата за эту милую работенку!

— А если ты не берешь эти деньги? Вполне, кстати говоря, скромные.

— Тогда я найду Кота и рассчитаюсь с ним из капитала нашей прошлой жизни!

— Надежный источник финансирования, ничего не скажешь, — своим зыбким, недостоверным тоном заметил Серебровский.

Я злобно засмеялся:

— Не знаю, берет ли твой банк в обеспечение залог дружбы, любви, верности… Памяти прожитой вместе жизни…

— Берет, — серьезно кивнул Серебровский. — Но под выданный кредит обязательно требует разумный и надежный бизнес-план.

— Он прост и очевиден…

— Уточни.

— Найду Кота, встану перед ним на колени или изобью его как собаку…

— И то и другое сомнительно, — хмыкнул Серебровский. — Кот дерется гораздо лучше тебя, а ты и в церкви на колени не станешь…

— Не твоя забота! Объясню, уговорю, заболтаю! Слово свое, честь офицера в заклад ему отдам! А все равно решу!

Кот Бойко: меморандум

Уже в прихожей, открывая входную дверь, я еще раз напомнил:

— Подруга, все поняла? Все запомнила?

— Поняла-поняла! Запомнила! — мотнула Лора своей золотисто-рыжей копной.

— Я без тебя — никуда ни ногой. Сижу, как гвоздь в стене. Мне сейчас болтаться по улицам не полезно…

— За-ме-ча-тель-но! — сказала Лора. — Железная маска!

— Точняк! — обнял я ее на дорожку. — Московский боевик — «Резиновая морда в Железной маске».

— Ладно. Я поехала?

— Давай. Люблю и помню…

— Хорошо, я поехала. Поцелуй еще разок. Покиссай меня, пожалуйста…

Лора уже вышла, потом снова засунула в дверь голову и быстро сказала:

— А еще говорят — тюрьма не учит. Без меня не грусти, не пей, не плачь…

— Не буду, — пообещал я. — А вообще-то я последний раз плакал в детстве. Нам книжку читали — мелкие серые мыши убили слона. Выгрызли ему ночью мягкие подушечки на ногах…

Лора вернулась обратно в прихожую, поцеловала меня, шепнула:

— Я люблю тебя…

Выскочила на площадку и захлопнула за собой дверь. А я еще долго медленно разгуливал по комнате, подходил к окну — глазел на улицу, раздумывая хаотически обо всем сразу и ни о чем в отдельности, — бывает такое состояние, когда размышления похожи на грязевой сток. Потом возвратился за стол, удобно устроился перед компьютером, с удовольствием смотрел в экран монитора с пляшущей эмблемой программы «майкрософт», лениво покуривал, вспоминал людей и обстоятельства, злорадствовал и горевал. Пока не выстучал одним пальцем заголовок: «МЕМОРАНДУМ».

В Радиоцентре «Бетимпекса» инженеры рассматривают экран с участком города, захватывающим Теплый Стан. Источник радиосигнала попадает наконец в перекрестье двух поперечных локаторных лучей. Старший хватает телефон и торопливо набирает номер:

— Николай Иваныч, есть! Сигнал локализован и взят! Теплый Стан, улица Огурцова… Нет, дом пока не могу сказать… Хорошо, поисковые группы будут на месте… Я с ними на связи… Нет-нет, предпринимать ничего не будут до вашего приезда…

Александр Серебровский: обмен рисками

Миша, начальник охраны, захлопнул за нами дверцу лимузина, прыгнул на свое место рядом с водителем, включил рацию:

— Я — первый! Эскортный ордер в работе. Тронулись помаленьку… Маршрут — семь… Скорость — штатная, лимит — плюс двадцать в режиме, дистанция — два метра…

Я поймал себя на том, что краем уха, закраиной внимания я контролирую этот конвойный вздор. Это ужасно. Глупо, не правильно, очень вредно — нельзя фильтровать такой поток информации, невозможно взаимодействовать со всеми вызовами мира.

Охранники в джипах сопровождения откликнулись, кортеж с места взял в намет, миновал ворота, с приглушенным подвизгом сирен, с фиолетово-синим просверком мигалок на крыше помчался по плавным загогулинам Рублевки через величаво дремлющий, прекрасно неподвижный подмосковный пейзаж.

Сергей спросил нейтрально:

— Ты с Людой видишься?

— Очень редко. Практически — нет. Я их с Ванькой хорошо обеспечиваю, а видеться с бывшими женами — пустое. Это как собачке из жалости рубить хвост по частям. Да ты ей сам позвони…

— Ага! Я обожаю такие звонки: «Ваш друг здесь больше не живет! Он — подлец, укравший мою молодость! И вообще, больше не смейте звонить сюда!»

— Перестань! — засмеялся магнат. — Люда — вполне цивилизованная женщина, почти все понимает. Нет, у нас вполне благопристойные отношения. А к тебе она всегда хорошо относилась…

Мы помолчали, и я добавил:

— Она всегда считала тебя противовесом дурному влиянию Кота. Предполагалось, что ты являешь фактор сдерживания и здравомыслия. Все чепуха…

Серега тихо засмеялся.

— Ты чего? — поинтересовался я.

— Вспомнил, как Люда нас обоих с Котом вышибла…

— Почему? — удивился я.

— Да мы пришли к ней деньги занимать, а она нам перчит мозги какой-то невыносимой патетикой. А про тебя, ну и про себя, естественно, она сказала с тяжелым вздохом: «За спиной каждого преуспевающего мужчины стоит очень усталая любящая женщина». Я, конечно, в расчете на деньги промолчал, а Кот, конечно, ответил: «Точно! Голая, очень костистая и с косой в руках!» Ну, Люда и сказала нам ласково: «Пошли вон отсюда! Оба!»

Мы засмеялись.

— Давно было, — сказал Серега. — Ванька еще был пацанчик. Кот для него был фигурой культовой…

— Ну да! — усмехнулся я. — Если учесть, что, собираясь к нам, Кот отбирал у тебя офицерские погоны, кобуру, кокарды и дарил Ваньке…

— Погоны были старые, кобура пустая, — вздохнул Серега. — А вот золотую медаль чемпиона он подарил Ваньке настоящую, собственную…

Интересно, Верный Конь забыл? Или, наоборот, мне намекает?

— Да, Серега, я помню это. Я помню, как на мой тридцатник Кот на банкете вручил мне свой орден Октябрьской Революции.

Серега кивнул:

— Это был знаменитый праздник, и подарочек Кота ничего выглядел — эффектно… Ты ему через пару месяцев отдарил «БМВ». Помню…

— Ну, на этой «боевой машине вымогателей» Кот недолго наездил — расколотил ее вдребезги, расшиб на мелкий металлолом…

— Это не важно, — усмехнулся Серега. — Ты ведь тоже дареный орден не носишь. Смешно сказать, я тогда очень переживал — мне-то вы таких подарков не дарили…

Я искренне удивился:

— Верный Конь, неужто ревновал? Завидовал?

— Нет, не завидовал, — помотал Серега головой. — Никогда. Ценность самого подарка — чепуха, ничего не значит. Важно душевложение в подарок, на твоем языке выражаясь — инвестиция чувства.

— А! Чего там сейчас вспоминать! Нет давно этих подарков, и чувств не осталось…

— А сами мы, как шары по бильярду раскатились, над лузами повисли, друг друга боимся, приглядываемся — у кого кладка лучше. — Серега махнул рукой и спросил: — А сколько Ваньке сейчас?

— Тринадцать. Через пару лет пошлю в Англию…

— Что-то ты задержался, — усмехнулся Сергей. — Я смотрю, дома учиться стало неприлично.

— Нормальная мечта нищих дураков. Ни один из студентов, отправленных Петром в Европу, не вернулся домой.

— А Ванька вернется?

— А куда ж ему деваться? — засмеялся я и показал рукой за окно: — Вот всем этим ему предстоит владеть и управлять лет через двадцать.

Кортеж резал автомобильную толчею на запруженных улицах Москвы, выскакивая на резервную полосу и встречное полотно движения в затеснениях и пробках. Серега нажал кнопку на панели — звуконепроницаемое стекло плавно поднялось, отъединив нас в салоне от телохранителя и шофера.