Кто рано встаёт, тот рано умрёт - Вадим Россик

– Меня зовут инспектор криминальной полиции Дирк Сквортцоф, – басит верзила, угрожающе сверля нас глазками. – Теперь ваша очередь, дамы и господа.

В отличие от рыхлых добродушных полицаев из немецких сериалов инспектор Сквортцоф прям и прочен, словно рельс, да ещё свиреп, как невыспавшийся крокодил.

Эрих представляет инспектору присутствующих. Услышав, что в Замке собралась вся художественная элита Нашего Городка, Сквортцоф оживляется:

– О, художники?! По-моему, это самые главные бездельники. Вся эта братия: художники, артисты, музыканты – просто тунеядцы. Как и цыгане.

– А писатели? – робко подаю я голос.

Громадный инспектор пренебрежительно смотрит на меня, как искушённый грибник на мелкую червивую свинушку, и безапелляционно изрекает:

– И писатели тоже!

Пообщавшись со Сквортцофым, я теперь знаю, каким быть нельзя. С таким характером только казни смотреть. Честно признаюсь, что с полицией Нашего Городка дел я имел мало. Одно время был знаком с неприятным комиссаром Крюклем (но тот уже на пенсии) и продолжаю водить знакомство с действующим комиссаром Улем. Должен ответственно заявить, что хороших детей приносят аисты, но Хеннинга Крюкля, похоже, приволокли злые пингвины. А вот комиссар Уль вполне себе ничего. Интерпол! Это, пожалуй, все мои связи с местными правоохранительными органами.

К месту вспоминаю Маринин рассказ о том, как её престарелая мама однажды села не на тот автобус. Проехав несколько остановок, старушка поняла, что заблудилась. Она вышла на незнакомой улице, села на лавочку и заплакала. Какая-то женщина попыталась узнать у неё, что случилось, но Маринина мама не смогла ничего объяснить. По-немецки старушка почти не говорила. Тогда женщина позвонила в полицию. Наряд примчался очень быстро, тут же по удостоверению личности определил место жительства потерявшейся мамы и на полицейской машине с мигающими маячками, включенной сиреной и комфортом доставил её домой.

Смотрю на свекольную физиономию инспектора Сквортцофа. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что такой тип не доставил бы старушку домой. В этот момент управляющий знакомит верзилу с Мари. Инспектор кивает красавице и выдавливает улыбку. Увидев эту улыбку, решаю, что я никогда не буду так противно улыбаться.

Постепенно доходит очередь и до меня. Узнав о том, что я из России, Сквортцоф с подозрением смотрит мне в лицо.

– У вас тоже вроде русская фамилия, герр инспектор, – бодро говорю я. – Ваши предки из России?

Наверное, зря говорю. Дирк Сквортцоф выпячивает и так бочкообразную грудь ещё сильнее, надувает щёки и багровеет ещё гуще.

– Мои предки – настоящие баварцы! Я не имею никакого отношения к России, герр писатель.

Видимо по привычке инспектор подбрасывает ключи от машины в воздух, но поймать не успевает. Упс! Ключи со звоном падают на каменный пол. Я отворачиваюсь от верзилы. Ну и ладно. Не вопрос. Считай себя настоящим баварцем, раз так нравится. Только зачем подбрасывать ключи, если ты такой большой и неуклюжий? Как будто мыло ловит! Лучше бы вышиб пару дверей.

Эрих заканчивает называть полицейским имена присутствующих. Последним он представляет невозмутимого Круглого Ына. Повинуясь жесту управляющего, все рассаживаются за длинным столом. Слово берёт Сквортцоф.

– Вы все, наверное, уже знаете, что сегодня утром в восточном корпусе Замка обнаружено тело вашего коллеги Бернхарда Курца. Кто-нибудь может сообщить мне что-либо по этому поводу?

Сквортцоф дырявит злыми глазками растерянно переглядывающихся живописцев. Однако все молчат, пожимая плечами.

– Понятно, – басит великан. – Тогда у меня есть просьба. Сейчас необходимо опознать труп. Кто из вас может это сделать?

Опять молчание и растерянные лица. Не дождавшись добровольца, инспектор спрашивает:

– Герр управляющий?

Эрих открывает, было, рот, но тут решительно вмешивается Лиля.

– Это исключено! У моего мужа слабое сердце. Пусть это будет кто-нибудь другой.

Лилю перебивает Селина:

– Я тоже не могу! У меня дистония. Кроме того, уже заранее руки-ноги трясутся!

Баклажан судорожно стискивает свой гри-гри (Интересно, что у неё в этом мешочке?) и только кивает, соглашаясь с Селиной. Говорить она не в состоянии. Урсула лучше владеет собой, но отрицательно качает головой. Мари сидит возле камина – изящное лицо побледнело, взгляд застыл. Красавицу можно и не спрашивать. Сразу видно, что на неё рассчитывать не стоит. Крошечную Понтип Сквортцоф игнорирует, а может быть, просто не замечает, поэтому начинает терроризировать мужчин.

– Доктор Бахман?

Бахман вынимает изо рта трубку. У него заметно дрожат руки.

– Увольте. Я уже видел Харди. Теперь эта картина будет преследовать меня всю жизнь.

Короче говоря, мужчины один за другим тоже отказываются идти в страшное место. Даже Никс. Тогда инспектор поворачивается ко мне.

– Ну, что же. Остался только герр писатель. Надеюсь, вы-то, герр Росс, не откажете полиции в помощи?

Все в напряженном ожидании смотрят на меня. Лиля с отчаянием в голосе произносит:

– Соглашайтесь, Вадим! Иначе придётся идти Эриху, а ему категорически нельзя волноваться. Ну, пожалуйста, соглашайтесь.

Когда на меня женщина смотрит такими умоляющими глазами, я почему-то всегда теряю здравый смысл. Вот и теперь вместо того, чтобы отказаться от ужасной процедуры, покорно говорю Сквортцофу:

– Хорошо, пойдёмте, герр инспектор.

Пообещав позже отругать себя за бесхарактерность, следую за непомерно широкой спиной гиганта в восточное крыло. За нами шагает пара полицейских: мужчина с головой черепахи и женщина с головой мужчины. Спускаемся по винтовой лестнице на первый этаж и оказываемся в большом, залитом светом зале. В высокие стрельчатые окна ярко светит солнце. Оказывается, уже наступил день, а я и не заметил. Несмотря на солнечный свет в зале холодно, пахнет сырой извёсткой. Среди нагромождения стремянок, банок с краской, бумажных мешков со строительными смесями и тому подобных необходимых для ремонта предметов, топчутся люди в жёлто-зелёной форме. Грязный пол завален пластиковыми вёдрами, мастерками, рассыпанными гвоздями, досками. В центре возвышается огромный чан, накрытый крышкой. От входа до чана постелена узкая полиэтиленовая дорожка.

– Коллеги, откройте чан, – командует Сквортцоф.

Несколько человек, натянув резиновые перчатки, осторожно поднимают тяжёлую крышку и кладут её на пол.

– Подойдите ближе, герр писатель, – приглашает меня инспектор. – Осторожно! Не сходите с дорожки. Вы узнаёте этого человека?

Я делаю несколько шагов к роковому чану, в котором Харди прошёл свой путь в никуда. Из Яви в Навь. Смотрю. Запоздалое сожаление о своём безволии охватывает меня. Явственно чувствую, как холодеет спина, седеют волосы, и начинает дёргаться веко. Водевиль превратился в триллер. Бахман был прав. Зрелище, конечно, на любителя. Теперь это искажённое лицо без глаз, похожее на жуткую маску, плавающую в покрасневшей от крови извести, будет преследовать и меня.

– Это Харди, – говорю я, поспешно отводя взгляд от чана.

– Вы уверены, герр Росс? – спрашивает Сквортцоф. – Смотрите внимательно. Сейчас его узнать не легко.

Мне приходится снова посмотреть на мертвеца.

– Уверен. Волосы покрашены в два цвета – оранжевый и фиолетовый, пирсинг в углу рта, катушки в ушах. Да и вообще… Это Харди.

Я отхожу от чана.

– Что с его глазами?

– Известь выжгла, – лаконично басит Сквортцоф.

– Уже известно, отчего он умер?

– Пока нет. Эксперты с минуту на минуту прибудут и начнут свою работу. Подпишите протокол опознания и возвращайтесь в столовую.

Под унылый звук колокола в одиночестве плетусь обратно. Медленно преодолеваю винтовую лестницу и вот я опять в столовой. Несмотря на то, что никому пища не лезет в горло, Лиля всё же организовала завтрак. Когда я вхожу, художники, все как один, перестают заниматься своими делами и смотрят на меня.

– Ну, что там, Вадим? Это Харди? – задает вопрос Эрих. Я молча киваю.

– Разумеется, в чане труп Харди, – недовольно произносит Бахман. – Я же не мог ошибиться.

– Я тебе верю, Никлас, – оправдывается управляющий, – но просто до последнего надеялся, что это не он.

– Такой молодой, – вступает в разговор Селина. – Бедняжка. Как он погиб?

– Полиция пока не знает, – отвечаю я польке. – Приедут эксперты – разберутся.

Сажаю себя за стол. Есть мне совершенно не хочется. Передо мной всё ещё стоит жуткая маска с кляксами извести в глазницах.

– Послушайте, доктор Бахман, – вдруг обращается к руководителю студии Эдик. – Мне необходимо покинуть Замок.

Маэстро вопросительно смотрит на Эдика, не выпуская трубки изо рта. Эдик смущённо объясняет:

– По решению суда, мы с женой обязаны по пятницам посещать курсы для неблагополучных родителей.