Паломники Бесконечности - Семен Слепынин

— Из какой же это? Любопытно. Мне казалось, что Вселенная одна.

Я рассказал о Вселенной, в которой из сотни миллиардов галактик выделяется одна. Именно о ней, о родной галактике я и рассказал, поведал, подчеркивая ее сумасбродства и странности.

— Великолепная галактика! — оживился старец Рум. — Завидую. А я вот из обычной галактики с устоявшимися, пришедшими в равновесие законами физики. Скучное равновесие. Ах как жаль, не успел слетать при жизни на вашу. А сейчас и не отыскать ее в темноте.

— Ты уверен, что Вселенная всего-навсего одна? — удивился я. — Вот этот покойник? Это же страшно!

— Не всегда она будет такая. Пройдут неисчислимые века — и оживет матушка, засияет. Но совсем другая, непонятная. И я снова вернусь там к земной жизни, буду радоваться ей, изучать. Ах, как все интересно!

— Ты, я вижу, оптимист. Оживет ли?

— Непременно оживет, омолодится.

Дед снял рукавицы и, жмурясь от удовольствия, протянул руки к угасающему солнцу, словно к углям догорающего костра.

— Сейчас будет еще теплее, — продолжал неунывающий дед. — Чувствую и слышу, как солнышко притягивает к себе самую ближнюю планету. А в ней триллионы тонн водорода, гелия, углерода. Топлива-то сколько! Топлива!

На фоне звезды и впрямь появился черный диск наплывающей планеты. Огненные щупальца, вызванные приливной волной, захватили планетку и втянули в догорающую термоядерную утробу. И оживилось приунывшее солнышко, заколыхалось жаркими языками, словно камин, в который подбросили дров.

Старец Рум потирал руки, улыбался и вдруг предложил:

— А не попить ли нам чайку?

— Чайку?

Дед Мороз, взглянув на мое ошарашенное лицо, рассмеялся и резво побежал к низинке, куда стекала сжиженная атмосфера, похожая сейчас на расплавленный металл. Дед поставил неведомо откуда взявшийся чайник на камни, меж которыми искрился светящийся ручей. Через минуту-две в чайнике закипела вода. Крышка чайника запрыгала, из носика повалил пар.

Старец Рум вернулся к нашему камню-столу и налил в стаканы дымящийся паром чай. Я отхлебнул раз, потом другой, и заговорила память былых времен, закружилась голова от сладкого аромата. Попивая чай, Дед Мороз причмокивал и блаженно жмурился. «Сластена и лакомка», — подумал я и невольно воскликнул:

— Капитан! Вспомни же наконец себя. Это же ты, наш лучший капитан-световик. Вспомни нашу галактику с ее космическими морями и наш фрегат под световыми, звездными парусами. А помнишь, как мы в твоей каюте пили точно такой же чай? Чай-то ты вспомнил, его прежний аромат. А себя? Себя вспомни!

В лице деда что-то дрогнуло, в глазах мелькнула тень. «Вспоминает, — надеялся я. — Копается в своей потревоженной памяти».

— Нет. — Подумав, дед пожал плечами. — Что-то вроде шевельнулось… Но это не то. Совсем не то. И откуда у тебя такая странная мысль?

Я высказал предположение, что капитан после Великого Ничто, в котором одновременно побывал и я, случайно попал в далекое, очень далекое прошлое вот этой ныне скончавшейся Вселенной. Звездный мир был тогда в расцвете своих сил, и капитан прожил вместе с ним несколько земных жизней на разных планетах. В этих метаморфозах немудрено утратить память о своей бытности капитаном звездного фрегата. Наконец в своей последней жизни он вернулся — такие случаи в космических судьбах бывают часто — к телесному облику капитана. А главное — вернулся его прежний душевный строй и привычки, которые так знакомы мне.

— Нет, это не про меня, — рассмеялся дед. — Капитаном я никогда не был. Но хорошо помню, что был профессором университета. И вот однажды весной меня поразила рассада растения, похожего на помидор. Рассада росла в горшочках на моем письменном столе. Работая, я наблюдал, как растение медленно поворачивает свои бледно-зеленые, еще хиленькие листики к свету, словно выглядывает в окно. Растение будто охорашивается, улыбается и тянется, так и тянется к солнцу, ловит и пьет его лучи. Оно живет и ощущает! И вдруг меня озарило — это же первое ощущение и первое, еще робкое пробуждение космической души!

— Космической души?

— Вот именно. Что такое звезды, галактики, планеты? Груда камней и хаос беснующейся огненной плазмы? Ничего подобного! Это материальное обличье, физический вид космической души. Она сначала спит глубочайшим сном, сходным с полным небытием. Но с развитием и усложнением материи, с появлением первого зеленого ростка у Вселенной появляется и первое, еще неясное ощущение самой себя. А с появлением мыслящего духа Вселенная начинает уже мыслить и осознавать себя. Она начинает видеть себя нашими глазами.

Капитан фрегата, а это был, несомненно, он, со своим пристрастием к «высшим силам бытия», уселся на своего любимого конька и помчался, поскакал так, что трудно было бы его остановить. Сейчас, правда, его метафизические настроения обогатились новыми мыслями, приобрели профессиональный вид. Что ж, он побывал профессором. Это сразу видно. Вот он сидит рядом со мной — капитан, профессор и Дед Мороз. Жмурясь и попивая чаек, он добродушно посмеивается над крайностями идеализма и материализма.

— Материалисты попали в дурацкое положение. Они утверждают, что мысляший дух возник из мертвой материи внезапно, как-то сразу, возник из ничего. Это же акт божественного творения! Мистика! Идеализм я тоже обвиняю в односторонности и мистике. Нет, мир не идеален и не материален. Он един. Он не только бездумное мерцание звезд и кружение электронов. Он — пробудившаяся в живых организмах душа, он — мысль, ибо наша с тобой мысль проистекает оттуда. Наши с тобой самые тонкие чувства тоже оттуда, из Вселенной, породившей нас.

— И красота оттуда?

— Именно, именно! И красота оттуда! — подхватил старец. Он внимательно посмотрел на меня и рассмеялся. — Понимаю. Кажется, я имею дело с творцом прекрасного. Композитор? Поэт?

— Я художник.

— И отражаешь красоту мира, проникаешь в его душу? Замечательно. Странно: все согласны, что наш духовный мир отражает мир физический. Но все забывают, что наша душа не только отражение Вселенной, но и ее продолжение, о чем свидетельствует и наше с тобой вечное бытие.

— Однако бестелесное, нематериальное, — напомнил я.

— Не совсем так. Мы с тобой такая же объективная реальность, как и весь звездный мир. Мы реально существуем…

— И в то же время не существуем, — ввернул я.

— Да, нас как бы и нет. Вот это мне не совсем понятно. А вот это? — Дед снял с чайника крышку и постучал ею по камню. — Слышишь? Звенит. Но ведь в физической действительности нет ни крышки, ни звона. Что это? Продолжение моего «Я»? Эманация моей памяти? Моя мечта?