Усыпальница - Боб Хостетлер

— Хорошо. — Рэнд обернулся к Шарон и забрал планшет с крыши «фиата». — Прежде чем мы уедем, скажите, вы можете это прочитать?

— Что это? — спросила Шарон, глядя на лист бумаги.

— Буквы, — ответил Рэнд. — Они нацарапаны на боковой стороне одного из оссуариев. Я думаю, это древнееврейский.

Шарон взяла в руки планшет и стала всматриваться в знаки.

— Я таких букв, пожалуй, никогда не видела, — сказала она и задумалась. — Нет, подождите. Вот это, должно быть, «коф»… или «мем». — Шарон назвала буквы древнееврейского алфавита. — А вот это «рейш», потом «йод» и…

Она подняла глаза.

— Что? — спросил Рэнд.

Карлос и Трейси внимательно смотрели на Шарон.

— Это что, шутка?

— Шутка? Нет. Почему?

— Эта надпись — она действительно есть на ящике в гробнице?

— Да, конечно. А в чем дело?

— Ну, я не уверена, но если это написано на иврите, то первая строка — мое имя.

— Ваше имя? Что вы такое говорите?

Шарон вернула планшет, пожала плечами и ткнула пальцем в листок бумаги.

— Как вам сказать. Эта надпись такая… не знаю, как объяснить. Как будто это писал ребенок. Очень коряво, если откровенно.

— Ее нацарапали на известняке чем-то вроде гвоздя. Конечно, если бы это было напечатано на принтере…

— Ну что ж, тогда вполне вероятно, что это имя — Мириам. Весьма распространенное еврейское имя.

— Мириам, — эхом отозвался Рэнд.

— Круто, — добавила Трейси.

— А что насчет остальных букв? — Рэнд протянул планшет Мири. — Что там написано?

Она снова посмотрела на лист бумаги. Нахмурилась и покачала головой, задержав палец на последних знаках в верхней строке.

— Я не знаю. Какая-то бессмыслица.

Она внимательно рассматривала буквы.

— Возможно, вот это — тоже «мем», а вот это — «шин», но все остальное просто… какие-то каракули.

— Может быть, это другое имя. Так обычно бывает в надгробных надписях. Что-то вроде «Мириам, дочь такого-то…».

Шарон снова посмотрела на буквы и покачала головой.

— Извините, — сказала она, возвращая планшет Рэнду.

Тот взял его не сразу.

— Ничего, все равно спасибо. Вы мне очень помогли. Сам бы я и этого не разобрал.

— Если бы я сама видела надпись, — сказала Шарон, — может быть, еще что-нибудь смогла прочитать.

— Точно, — обрадовался Рэнд.

— Я попробую, когда вы достанете их из гробницы.

«Конечно, она же не может покинуть свой пост», — догадался Рэнд и понимающе кивнул.

— Я еще не открывал этот оссуарий. А в локуле в южной стене остался еще один. — Он заговорил тише. — Если внутри что-нибудь важное, вероятно, я не сразу вытащу их на поверхность. Но когда я это сделаю, постараюсь дать вам возможность взглянуть на них.

Едва кивнув в ответ, Шарон бросила взгляд в сторону «Хеврат Кадиша». Мужчины в черном держали перед собой молитвенники и ритмично раскачивались взад вперед, как это делают во время молитвы ортодоксальные иудеи.

— Их терпения надолго не хватит, — сказала она.

— И что они сделают? — спросил Рэнд.

— Поставят меня в безвыходное положение.

— Как это?

— Когда они устанут ждать, они просто пойдут.

— Пойдут? Куда?

— Вперед, — ответила Шарон. — Прямиком в гробницу. Ринутся мне навстречу, и я буду вынуждена стрелять.

— И вы станете стрелять?

Ее мягкие женственные черты ожесточились.

— Они знают, что израильского полицейского, выстрелившего в ортодоксального иудея, который хочет исполнить халача,[20] ждет суровое наказание.

— И что это значит?

С лица Шарон сошла суровость, и она насмешливо улыбнулась.

— Это значит, что чем дольше они ждут, тем взрывоопаснее становится ситуация.

32

26 год от P. X.

Иерусалим, Зал тесаных камней

— Для начала, — заговорил Каиафа, и все, в том числе его тесть, который для многих оставался первосвященником, затаили дыхание, — мы должны отправить к префекту посланников, которые объяснят, какое унижение он заставил нас пережить. Безусловно, сделать это нужно, как того требует самая тонкая дипломатия. Он должен понять, что мы вовсе не являемся взбалмошным и неуживчивым народом.

— Кто возглавит посольство? — спросил кто-то.

— Конечно, Каиафа! — ответил другой голос. — Ведь он первосвященник.

— А что же Анна? Он должен присоединиться.

— Анна? Для него это слишком тяжелое путешествие! Ты хочешь убить его?

— Тогда Рабби, — сказал кто-то, имея в виду Гамалиила. — Как насчет него?

Каиафа многозначительно посмотрел на Гамалиила.

— Думаю, Рабби — отличная кандидатура для главы посольства.

— Но на дорогу до Стратоновой Башни уйдет несколько дней! — раздался возглас. — А что произойдет за это время здесь? Мы не можем допустить, чтобы штандарты остались в крепости!

— Люди не потерпят этого, — добавил Ионатан.

— Они уже готовы идти на штурм! — сказали из второго ряда.

Как только Каиафа заговорил, члены Совета взяли себя в руки: только шесть или семь человек не захотели садиться — остальные заняли свои места. Однако по опыту Каиафа знал, что обстановка может взорваться в любой момент. Таков уж характер его народа.

— Да, понимаю, — согласился Каиафа. — Но все мы также понимаем, что это самоубийство. И для тех, кто пойдет на штурм, и для всего народа. Так что нужно сказать всем, кто останется в Иерусалиме: пока посольство не вернется из Стратоновой Башни, отвращайте глаза свои, находясь вблизи крепости. А с настроенными слишком воинственно надо поступить так, чтобы бушующие страсти устремились в мирное русло.

— Что ты имеешь в виду? — спросил кто-то.

Каиафа улыбнулся.

— Завтра посольство отправится во дворец Понтия Пилата. Нужно дать понять самым беспокойным горожанам, что миролюбивое поведение — лучший способ убедить префекта.

— Ты хочешь отправить самых «беспокойных» с посольством и при этом рассчитываешь, что те, кто останется, будут вести себя миролюбиво? — раздался еще чей-то голос.

— Ты знаешь, что этого не будет! Найдутся те, кто захочет присоединиться к бунтовщикам, — добавил кто-то. — А если поползут слухи, толпа начнет расти — в этом можешь не сомневаться!

— Несомненно, — согласился Каиафа. — Но путешествие к Стратоновой Башне займет несколько дней, и большинство послов пойдут пешком. За это время их гнев поостынет.