Охотник вверх ногами - Кирилл Хенкин

«Латышская социал-демократия налаживала транспорт нелегальной литературы, а также оружия в Россию».

Контрабанда шла из Ньюкастля, Сандерланда и Блайтса — портовых городов, куда заходили русские пароходы или откуда уходили пароходы в Петербург, Ригу, Либаву.

Дело расширялось. Втянули в эту затею англичан, сняли квартиры и конторы для устройства там складов.

«Приходит пароход из Антверпена или Гамбурга, привозит ящики с маузерами, браунингами и ружьями, с амуницией, ящики с литературой. Ящики распаковываются, груз перепаковывается в небольшие пакеты, которые можно нести в руках. Все это делается для того, чтобы их, когда придет пароход, можно было легче доставить на судно, приехав без задержки в поездах и трамваях. Перевоз взрывчатых веществ запрещался в пассажирских поездах. А ведь мы возили патроны ружейные и пистолетные...»

Как раз перед V съездом партии разразился скандал:

«Но вот произошла небольшая оплошность и все дело пошло насмарку.

Случилось это таким образом: имелся товарищ — англичанин в Сандерланде, у которого был небольшой склад. Склад помещался в комнате одного холостого парня, который жил с родителями. Свою комнату он держал на запоре. Родителей разбирало, конечно, любопытство. Наконец отец подобрал ключ, произвел осмотр комнаты и нашел не то маузеры, не то браунинги, не то амуницию — хорошенько не помню. Конечно, пошел и донес в полицию».

Странно, что Фишер не приводит пикантных подробностей, которые описывает исследователь этого края, историк рабочего движения на севере Англии, Реймонд Чаллинор. Если сравнить оба источника, получается, что Фишер совмещает два различных эпизода.

Первый эпизод: один молодой англичанин прятал патроны под амвоном церкви и Блайтсе. Его дед был священником этой церкви и обнаружил тайник.

Второй эпизод: в городе Сандерланде торговец игрушками устроил склад в комнатке над магазином. Кто-то проник туда в его отсутствие.

Результат?

«Полиция раскопала всю нашу организацию. Привлечены были люди в Глазго, Эдинбурге, Ньюкастле-на-Тайне».

Ничего особенно страшного, однако, не произошло. Попавшихся привлекли к суду лишь за неправильное хранение патронов и взрывчатки, то есть за нарушение правил безопасности. Более того, изъятое оружие вернули, и Фишер отправил его в Лондон по нужным адресам. Привлеченные к суду отделались денежными штрафами, причем не очень значительными. А Фишер?

«Я по делу не был привлечен, но зато... мое дело о принятии меня в английское подданство с треском провалилось и моя поездка в Россию была отложена на очень долгий срок».

Не очень, впрочем, и долгий. Вернемся, однако, немного назад:

В 1900 году после ссылки, во избежание новых неприятностей, Фишер решил покинуть Россию, где ему, как неблагонадежному, отказали в подданстве. Якобы репатриируясь в Германию, он поехал, однако, не на родину отца, а в Англию.

Почему? Прежде всего, в Германии пришлось бы служить в армии. Почему не в Америку? Далеко. Да Фишер за океан и не стремился. Он покинул Россию не в поисках счастья и богатства, а лишь для того, чтобы издалека заниматься свержением царя и совершением революции. В Англии, кроме того, были друзья.

В России с завода на завод он кочевал чаще всего по рекомендациям друзей и родственников немцев, а в Англию он приехал устраиваться уже по «партийной линии».

Дореволюционная политическая эмиграция селилась кучно. В Лондоне перед первой мировой войной проживало тридцать тысяч политических эмигрантов из России — столько же примерно жило в Париже. Во всю действовала эмигрантская взаимопомощь.

Фишера и его жену Любовь Васильевну встретили товарищи — русские и англичане, — и сразу позаботились о них.

Генрих Фишер не пишет, где он поселился с женой, по профессии акушеркой. Это не было, однако, в доме по Клара-стрит, где позже родился Вилли. Вот его первые впечатления от Ньюкастля-на-Тайне, от его улиц и домов:

«Дома большей частью двухэтажные, стоят вплотную друг к другу, образуя сплошную стену в целый квартал одинаковой архитектуры и вида. Вход в квартиры прямо с улицы, как с передней стороны, так и с задворок. Двери расположены или попарно рядом, или по четыре; над каждой дверью отдельный номер. Есть улицы, у которых номера доходят до тысячи и больше. Значит, улица вмещает столько—то трех-, четырехкомнатных квартир. Внутренних больших дворов нет, а только маленькие дворики для каждой квартиры. На таком дворике повернуться негде, он скорее — место для домашних служб и проход и выход на задворки».

(На куцей Клара-стрит, где родился Вилли, номеров триста с небольшим, дверей по четыре рядом — нет. Все парные. Номера сто сорок нет — я не нашел — вся эта часть улицы снесена. Взамен старых домишек — современные трущобы. Но с удобствами.

Во времена Генриха Фишера удобства были относительные...)

Вскоре по приезде Генрих Фишер нанимается строительным рабочим, получает двадцать пять шиллингов за пятидесятичасовую рабочую неделю. А вскоре, с помощью партийных товарищей, переходит на завод Армстронга. Платят ему 36 шиллингов за пятьдесят три часа в неделю.

Фишеры зажили «лучше, чем ожидали, будучи в России». Вскоре заработок стал уже два фунта в неделю.

В воспоминаниях Фишера эти бытовые подробности и личные моменты еле всплывают в потоке слов «явка, переправка, шифр, „Искра“».

«К тому времени у меня наладилось дело с товарищами-англичанами из местной социалистической организации. Один наборщик устроил кустарное приспособление для печатания конвертов вымышленных торговых фирм. В этих конвертах рассылалась „Искра“. Чтобы не было так заметно, что это не письма, приходилось „Искру“ завертывать в поллиста бумаги, исписанной рукописным текстом. Чтобы газета не топорщилась и была плотной, мы с женой ее немного смачивали, затем сложенную прокатывали сквозь бельевой каток».

Не участвуй жена, Любовь Васильевна, в прокатке партийной газеты через бельевой каток, вряд ли ей нашлось бы место в воспоминаниях большевика Генриха Фишера. Ведь пишет же он, что в Англию «мы прибыли с 36 шиллингами на троих», даже не указывая, что у него уже был первый сын, Дэвид, трагически погибший впоследствии после возвращения семьи в Россию.

А вот другая дата в жизни Генриха Матвеевича: «После Второго съезда партии, который закончился в Лондоне, ко мне в Ньюкастл заехал т. Шевалкин, который взялся наладить экспедицию нелегальной литературы через Норвегию и Архангельск... Т. Шевалкин сообщил мне, что в Архангельске движение среди рабочих сильно разрослось и до настоящего времени (1903 год) у них провалов и арестов там не было...»