Макиавелли - Жан-Ив Борьо

По прибытии во Флоренцию Макиавелли получил только две недели отпуска, после чего ему было поручено новое трудное дело – миссия в Пистою, небольшой зависимый от Флоренции городок, расположенный в двенадцати лье (53 километрах) от нее. Как и во многих подобных городах Италии, в Пистое было две враждующие партии, или клана: Канчелльери и Панчатики. В августе 1500 г., во время пребывания Макиавелли во Франции, Канчелльери, воспользовавшись трудностями, которые переживала Флоренция, снова развязали гражданскую войну и изгнали Панчатики из города. Эти события грозили обернуться серьезными последствиями для Флоренции, так как пистойские факции опирались на поддержку флорентийских кланов: Панчатики делали ставку на Медичи, а Канчелльери – на пополанов, соперничавших с аристократией. Но что еще опасней, эта вражда местных кланов выплеснулась за пределы Тосканы: правитель Болоньи Джованни Бентивольо благоволил Канчелльери, тогда как Панчатики пользовались расположением Вителли и Орсини, которые, в свою очередь, пеклись о судьбе молодого правителя с большими амбициями, бывшего церковного сановника Чезаре Борджа… К тому же стычки между противниками вышли за пределы Пистои, и в окрестностях города уже орудовали вооруженные банды. Такого Флоренция не могла потерпеть. 2 февраля 1501 г. республика откомандировала Макиавелли в качестве комиссара в Пистою, наделив его широкими полномочиями. Миссия его была простой: он должен был оценить сложившуюся обстановку и принять надлежащие меры. Ему хватило совсем немного времени, чтобы понять суть дела и попросить у Синьории войска «для замирения партий в Пистое». Его просьба была удовлетворена, и в город из Флоренции прибыл большой отряд под командованием нескольких комиссаров, среди которых был и двоюродный брат Макиавелли, его тезка Никколо… К апрелю ситуация успокоилась. В результате Макиавелли извлек из этих событий важный урок: если в Пизе дело решалось оружием, то в Пистое следовало использовать противоречия между кланами. Но он не строил иллюзий: вражда Канчелльери и Панчатики длилась долгие годы, и единственное, что можно было сделать в этих обстоятельствах, – это временно охладить пыл противников.[51]

Макиавелли, которого Совет десяти посылал повсюду гасить возникающие конфликты, был назначен на должность секретаря после падения Савонаролы и отстранения от должности его ставленника Алессандро Браччези. Иными словами, это назначение стало возможным благодаря отчуждению от власти партии сторонников Савонаролы (партии «плакальщиков» – piagnoni), и решение о его избрании исходило от широкой коалиции, которая и свергла пророка. Но к моменту миссии в Пистою он еще не воспринимался как ее приверженец; на этом этапе своей карьеры он отличался абсолютным «идеологическим» нейтралитетом, хотя уже тогда, во время первых посольств, смог понять, сколь ограниченна в своих способностях аристократия, на которую он был вынужден работать в качестве простого секретаря.

4

Макиавелли и его герой, великий Цезарь Борджа

В воздухе по-прежнему витала скрытая угроза, порожденная соперничеством между французской короной и папским государством, территориальными притязаниями папы, который намеревался вступить в военное противостояние с великими национальными государствами того времени. Именно эти обстоятельства, способные поставить под удар само существование Флоренции, позволили Макиавелли познакомиться поближе с одним из персонажей, оказавших на него глубочайшее влияние, и соприкоснуться с тем феноменом, который он в своем трактате «О княжествах» (De Principatibus) назовет «новый государь»: с Чезаре (Цезарем) Борджа, вместе со своим отцом понтификом будоражившим итальянскую политическую жизнь, правила которой он никогда не соблюдал.

Когда сын папы римского зовется Цезарем…

Сын кардинала Родриго Борджа и куртизанки Ваноцци Каттанеи был человеком непростым. В детстве он был или, по крайней мере, считался вундеркиндом, судя по тому, что в возрасте семи лет его назначили апостольским протонотарием. Затем он сменил большое число церковных или околоцерковных должностей: был казначеем кафедрального собора Картахены, архидиаконом собора Таррагоны, каноником собора Лериды, все это до достижения тринадцатилетнего возраста. В шестнадцать лет, в 1491 г., по милости папы Иннокентия VIII он становится епископом Памплоны, что не помешало ему пройти курс наук сначала в Перудже, затем в Пизе. Но Родриго Борджа вскоре избрали папой под именем Александра VI, и 26 августа 1492 г., в день интронизации, его сверхталантливый сын стал архиепископом Валенсии. В 1493 г., в восемнадцать лет, он уже был кардиналом, а в 1495 г. – папским наместником и легатом в Орвьето!

Однако амбиции этого одаренного юноши лежали совсем в другой плоскости, а между тем в Италии, которая еще не освободилась от влияния кондотьеров, атмосфера была по-прежнему пропитана духом героизма. Так, историки того времени, вовлеченные в политическую жизнь своих городов-государств, постоянно приводили в пример какого-либо героя, которого они предлагали в качестве образца для подражания тем из своих современников, кто намеревался сделать политическую карьеру. Этим героем мог быть Цезарь, Публий Корнелий Сципион, Моисей… и всех этих великих, благородных героев можно было увидеть на фресках, которыми властители того времени украшали свои парадные залы. Об этом увлечении героями древности свидетельствуют также труды, посвященные «великим людям» Античности, самым знаменитым из которых является «Книга о знаменитых мужах» (De viris illustribus) Петрарки. Хорошо известны также ученые споры на тему героев и героизма в Италии эпохи Возрождения – такие, как спор между Поджо Браччолини и Гуарино Веронезе по поводу исторической роли Сципиона и Цезаря, причем первый считал самым великим человеком в римской истории Сципиона, второй склонялся в пользу Цезаря. Не говоря уже о популярности «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, переведенных в свое время Салютати и постоянно переиздаваемых, экземпляр которых Макиавелли разыскивал в 1502 г.

Если вас зовут Цезарь, а ваш отец выбрал себе имя Александр, вам на роду написано стать завоевателем – по крайней мере, потенциальным. Но, когда волею судеб вы стали духовным лицом высокого ранга, все, очевидно, сложнее. Впрочем, для «Цезаря» нет ничего невозможного, и в августе 1498 г. папская консистория сняла с Чезаре пурпурную кардинальскую мантию. Сразу же после этого он отправился с миссией в Шинон, где оказал Людовику XII неоценимую услугу, о которой тот никогда не забудет, несмотря и вопреки всяческим дипломатическим осложнениям. Отсюда берет начало и их несомненная близость, о которой герцог Валентино упомянул в разговоре с Макиавелли, назвав короля «хозяином bottega» (ит. «лавочки»). В благодарность король не стал противодействовать стремлению Чезаре подчинить себе самый настоящий феод, приобретенный силой оружия, как делали в старину, и проложил ему дорогу в миланское герцогство. Затем будет Романья, которую он мечтал присоединить к папскому государству (dominio его отца) и превратить его в государство в полном смысле слова, сравнимое с национальными государствами, которые своим могуществом безоговорочно превзошли города-государства, каким бы внешним блеском те ни отличались. В сентябре 1499 г. Чезаре Борджа захватил Имолу и Форли. В 1500 г. в его распоряжении уже пятнадцатитысячное войско, и Чезена сдалась ему без сопротивления. Более того, просвещенная Италия (Пьер Франческо Юстоло из Сполето, Серафино Чимино из Аквилы и др.) возносила ему хвалу. 26 апреля 1501 г. пала Фаэнца, затем Пезаро и Римини. И вот уже Чезаре Борджа, как и подобает завоевателю, готов стать герцогом Романьи!

Встреча

Как раз в тот момент, когда Макиавелли пытался распутать клубок региональных противоречий, где одной из ставок в игре являлась Пистоя, произошла его первая встреча с политической фигурой, наложившей на него глубокий отпечаток и обеспечившей ему прочную славу бесчестного человека в глазах потомков. В то время Валентино был занят тем, что с благословения своего отца отвоевывал себе владения в Романье, изнемогавшей под гнетом невзгод, которая, если верить Данте, и в «Аду» (XXVII) и в «Чистилище» (XIV) предстает символом жестокости и бесконечных столкновений между мелкими и крупными тиранами. В сущности, эта провинция, если иметь в виду la Romagna larga (большую Романью), являлась ключевой территорией для контроля за Апеннинским полуостровом, но из-за географического положения и крайней раздробленности на отдельные владения, ожесточенно боровшиеся между собой, ее было трудно завоевать и еще труднее удержать. Однако положение дел менялось, и обладание этой провинцией стало теперь еще более важным. Дело в том, что Романья стремилась отойти от ferocitas (лат. «жестокостей»), подобных тем, что описаны у Данте, и при ее дворах царствовали теперь litterae humaniores (лат. зд.: «светские гуманитарные науки и их представители»): в Римини – Альберти, в Чезене – собравший великолепную библиотеку Малатеста, в Форли – Кодро и Мелоццо, в Урбино – Лаурана и династия Монтефельтро… К этому всему прибавлялось желание Александра VI придать образу папы масштабность, достойную великого Цезаря, и заново воплотить в жизнь идею romanitas (римского мира) (унаследованную и папой Юлием II), то есть вернуть авторитет институту папства в христианском мире (перед лицом турецкой угрозы), опираясь на реальную светскую власть и военную мощь. Орудием romanitas должен был стать новый Цезарь!