Христианство и перевоплощение - Рудольф Фрилинг

Следует, пожалуй, вспомнить еще один из стихов Послания к Евреям, который зачастую безосновательно приводят в опровержение идеи реинкарнации: «И как человекам положено однажды умереть…» (Евр. 9:27). Далее следует: «…так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится…». Именно в Послании к Евреям в связи с деянием Христа вновь и вновь употребляется слово «однажды» (hapax или ephарах), Послание стремится ясно показать, что для Христа нисхождение в смертную плоть, в «sarx», совершено на Голгофе однажды и навсегда и что «второе пришествие» станет духовным событием, про исходящим в совсем иных условиях. Как пример необратимо категорической однократности Послание рассматривает переживание смерти, завершающей жизнь земного человека, — события необратимого и однократного. В единственности смерти земному человеку доступно переживание того, что в деянии Христа имеет в самом высоком смысле свойство единственности, уникальности. В Послании к Евреям апостол Павел, разумеется, не помышляет о повторных земных жизнях, что вообще типично для всего Нового Завета. Однократная смерть, являющаяся абсолютным окончанием данной земной жизни, упоминается здесь просто для сравнения. Мысль о реинкарнации никоим образом не затрагивает этого переживания единственности. Человек как данная, определенная, уникальная личность умирает только один раз. В следующем воплощении проходящая сквозь вечность индивидуальность создаст себе новую личность (persona), через которую она «звучит», «personat». Но смерть всякий раз есть нечто однократное, единственное. «А потом суд», — сказано далее (Евр. 9:27); и это утверждение отнюдь не противоречит идее перевоплощения. Вслед за смертью начинаются серьезнейшие испытания. В оригинале Послания к Евреям, кстати, слово «суд» употребляется обобщенно, без артикля: «А потом суд (krisis»›. Ведь в Новом Завете представление о Страшном суде не исключает, что «уже сейчас», сразу после смерти, происходит «суд». И даже в земной жизни бывают минуты, когда человек может в глубоком потрясении пережить «суд». Когда Петр припал к коленям Иисуса и сказал: «выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный!» (Лк. 5:8), для него это был суд. Таким образом, приведенный стих Послания к Евреям не содержит ничего такого, что исключало бы возможность повторения земных жизней.

Но как обстоит с прочим и эсхатологическими пассажами Нового Завета? Как они, прочитываются, когда в картину мира включены повторные земные жизни?

Эсхатология горы Елеонской и апокалипсиса от Павла

В главе «Между смертью и Страшным судом» мы постарались разъяснить глубинный смысл «близкого ожидания» Судного дня. В событии Пасхи Христовой отдаленнейшее будущее ярко сверкнуло как происходящее «уже сейчас». В раннее христианство ворвался ветер грядущего, и после этого духовный взор еще долго не мог с должным вниманием устремиться к тому длительному промежутку времени, который разделяет для человечества день Пасхи и день Страшного суда. Вот почему первохристиане ожидали скорого конца мира, несмотря на то что Христос говорил об этом несколько иначе (см. с. 57–58). Аллюзии на долгий временной промежуток не были услышаны, зато образы, рожденные из духовного созерцания, были ложно отнесены к плоскости материальных событий и истолкованы неправильно.

Так называемый апокалипсис горы Елеонской начинается с того, что Христос вместе с учениками покидает храм и поднимается на тору Елеонскую, видимо, вечером того дня, когда состоялся спор с книжниками и фарисеями. На западе перед Ним высится храм во всем его великолепии. Ученики восхищаются прекрасной постройкой. Христос же в пророческом прозрении предсказывает грядущее разрушение храма, которому суждено было свершиться в70 году. «Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено» (Мф. 24:2). Но этим прозрением в 70 год начинается созерцание много более отдаленного будущего, для которого разрушение храма является всего лишь отправной точкой, «спусковым крючком». Это историческое событие 70 года от Р.Х. никак нельзя рассматривать в духе «исторической случайности», как ее понимал Лессинг. Оно принадлежит к событиям более высокого порядка, имеющим «реально-символический» характер. Разрушение храма есть тайный знак истории. Для благочестивых иудеев древности храм был воплощением слов «как на небе, так и на земле». В Ветхом Завете сооружение мозаичной «скинии», предшествовавшее постройке храма, описывается по аналогии с шестью днями божественного творения [21], окончание сооружения скинии описывается теми же словами, что и окончание сотворения мира (Быт. 1:31; 2:1. Исх. 39:32, 43; 40:33), Культовые предметы соответствуют небесным праобразам, которые Господь «явил» Моисею «на горе Синае». Храм был не просто частью земной топографии, он был частью неба на земле, освящением отъятый от чисто земного бытия; был местом, где «вышнее» соединялось с «нижним». В этом смысле иерусалимский храм ярко выражал отношение всего древнего человечества к храмам вообще. Из храма исходило все, что закладывало основы культуры и священного порядка. Пожар в Эфесском храме, случившийся в 356 году до Р.Х., был шоком апокалиптического свойства. Разрушение храма наводило ужас, рождало предчувствие мировых катастроф.

Конец иерусалимского храма есть великий тайный знак, свидетельствующий, что все то, что со времен божественного праоткровения связало земное бытие с небесными иерархиями, в будущем обречено распаду. Все то, что как религиозный эффект давней соединенности с Богом издревле давало жизни земного человека смысл и опору, в будущем утратит силу. И в XX столетии мы видим это развитие, и оно все убыстряется. События такого рода, происходящие на протяжении эпох, спрессовываются в образах апокалипсиса, возвещенного на горе Елеонской, — образах, пророчествующих о человеческих и космических катастрофах. Особенность созерцающего сознания в том и заключается, что цепочки событий, далеко протяженные во времени, оно воспринимает в пожатой» пророческой перспективе. Видение на горе Елеонской отнюдь не обязательно следует толковать в смысле «скорого ожидания», и это подтверждают такие пассажи, как пассаж о «kairoi», «временах язычников», которые еще должны свершиться от разрушения храма до конца мира (Лк. 21:24), или как высказывание, что Евангелие должно быть проповедано по всей вселенной, прежде чем наступит конец (Мф. 24:14).

Второму пришествию Христа будет предпослано «знамение Сына Человеческого на небе» (Мф. 24:30). Небо опустеет, когда солнце и луна померкнут и не дадут света своего, и «звезды спадут с неба». Здесь тоже нет необходимости полагать, будто речь идет о единовременном событии. В этом образе сжато представлено постепенное возрастание бездуховности человеческого мира. Некогда «солнце, луна и звезды» были в своем явленном сиянии проявлениями космических духовных сил. Еще Павел говорит об индивидуальном излучении каждой звезды, которая имеет свою собственную «doxa», свою специфическую «ауру». «Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор 15:41). В благоговейном созерцании звезд человек некогда зрел «небесное воинство» — духовные иерархии в их священном порядке. Если смотреть на звездные миры с позиций материализма, угасшим духовным оком, то «солнце померкнет, и луна не даст света, и звезды спадут с неба». Однако на место праоткровения, принесенного из прошлого, от самого сотворения, для разбожествленного человечества теперь является совершенно новый подход к Богу. Как раз когда «во многих охладеет любовь» (Мф. 24:12), т. е. сила любви, которой человек прежде обладал по природе, начинает звучать страстный призыв к «человечности», слово «человечность» от скудости обретает звучность. Тем самым подготавливается новая восприимчивость к тайне «человека», каковая была воплощена во Христе Иисусе. В главе «Мудрость о человеке» мы уже коснулись того факта, что христианство до сих пор еще по-настоящему не осознало, как глубоко «humanum», «человеческое», связано с сущностью Христа. Именно поэтому наименование, которое Христос Иисус чаще всего применяет к самому себе — Сын Человеческий, — в богословских учениях христианской церкви вообще не рассматривалось. Можно понять это наименование буквально: идущий из мира божественного входит в человечество, вплоть до человеческой смерти, из которой Он восстает в новом облике, как новый Бог, несущий на себе крестные раны и прежде на небе не существовавший, а одновременно как истинный богоподобный человек, обретший новый масштаб воскресающего и возносящегося на небеса существа. Апостол Петр говорит о расторжении уз смерти, о возрождении Христа из смерти (Деян. 2:24). То, что здесь вновь родилось из смерти, могло возникнуть только в результате полного вхождения в существо земного человека — это в истинном смысле слова Сын Человеческий. Это грядущий человек, который превыше всего доныне существовавшего, — «высокое ‹…› обновление» [22].