Мертвецы не танцуют - Острогин Макс

Командор вздохнул.

– Не переживай, – сказал я ему. – Все правильно. Этот рогатый… Он вам не нужен. Он бандюганов девчонками подкармливал, а бандюганов надо стрелять. Только и исключительно.

– Но вас же всего двое… – прошептал Командор. – Всего лишь…

– Двоим там делать нечего, я и один справлюсь.

Командор открыл рот.

– Ага. Через три часа все будет готово.

– Ты уверен?

– Он герой, – Курок брякнул топорами. – Его нельзя убить, он сам всех убивает, Беовульф наших дней. От него некоторые чудовища просто бегством спасаются, связываться не хотят, прямо и говорят – держите его подальше. А другие мгновенно приручаются и верно служат. Вот недавно…

Я плюнул под ноги жирным харчком.

– Значит, совсем недавно он голыми руками…

– Хватит, – оборвал я.

– Как скажешь, как скажешь, – согласился Курок. – А можно я с тобой пойду? Нет, просто посмотреть…

– Здесь сиди!

– Хорошо-хорошо, как скажешь! А с этим что? С пленным? Пытать его будем?! – И Курок жизнерадостно помахал топором.

Глава 9. Вокзал

– Там, – шепотом сказал Пучик. – Они там, в главном зале все…

Я поглядел в трубу.

Не поймешь что. Здание длинное, в окружении окрестностей даже приземистое, поломанное и сверху как бы оплавленное, наверное, раньше красиво было, островерхие крыши, железки погнутые. Раньше тут был вокзал. Поезда отсюда разбегались в разные стороны. Народу тут много проходило.

Подобные места, кстати, опасны. Погань, она их почему-то любит. Я думаю, люди след оставляют. Запах. Настолько много тут людей было, сотни каждый день, может и тысячи. Они туда-сюда ходили, дышали, думали, спали на скамейках, поэтому здесь все запахом здорово пропиталось, а погань слышит – и думает, что это сейчас. Тянется.

Я бы в таком месте не стал ночевать… К тому же, судя по карте, кладбище недалеко… Что ж у нас кладбищ-то столько много…

А эти не боялись. Ладно.

– Вон то окно, – указал Пучик.

Окно. Большое. Стекол нет, как полагается.

– Это вокзал, – объяснял Пучик. – Они в нем всегда останавливаются…

– А ты? – спросил я.

– Я не, я с ними недавно, пару месяцев…

– А раньше?

– Раньше мы втроем болтались, года четыре, потом те двое вляпались, я остался… К этим попал.

– Чем они занимаются?

Хотя было ясно, чем они занимаются.

Мы частенько натыкались на банды. Разные. Мелкие, до четырех человек, промышлявшие нападением на трейдеров и редких бродяг и рыскавшие вдоль МКАДа почти круглогодично. С этими проблем обычно не возникало, с нами они никогда не вязались. Иногда они сбивались, объединялись человек до двадцати и устраивали засаду возле одного из наших выходов, подстерегали. Тогда приходилось стрелять, Разгонять, развевать.

Серьезные встречались редко. С ними было сложнее. Две возможности. Или всех перебить, но это редко удается – у нас слишком мало сил. И вторая возможность – увести. В западню, например в рогатку, или в падь. Я два раза уводил, два раза за мной гналась разъяренная банда.

Эти, засевшие в вокзале, были из средних. Восемнадцать человек. Оружие разное.

– С севера идем, – рассказывал Пучик. – Хотели на Вышку наскочить, да бесполезно, укреплена. Вышечники эти из арбалетов бьют, четырех наших завалили…

– Зачем вам Вышка? – спросил я.

– Как зачем? Это же лучшее здесь место! На Вышку никто влезть не может, а те, кто на Вышке уже, могут там годами сидеть. Воду они собирают прямо из туч, разводят птиц, чего-то там выращивают. Во всех стреляют, кто мимо проходит…

Пучик вздохнул.

– Что?

– Надоело. Бродить. Жить хочется, по-человечески…

– Как это?

– Ну как.. По-человечески.

– Ну, расскажи.

Мне было интересно, как он это представляет – по-человечески?

– Чтобы еда всегда была, – сказал Пучик. – Чтобы спать нормально, и не в яме, а в кровати. У тебя есть кровать?

– Ага.

– Вот видишь. А мы все бродим, бродим… В подвале я очень не люблю, там всегда крысы, или дохлые, или живые

А если не в подвале, то под дождем. А если не дождь, то блохи…

– От блох блохоловка помогает. У меня… Ладно. Сиди тут, возле вагона.

На всякий случай я привязал Пучика к рельсу, проволокой, покрепче. После чего пополз вдоль перрона к вокзалу.

Платформа высокая, ничего не видно, я вполне спокойно подкрался к центральному входу, выглянул осторожно. Охрану не поставили, не боятся никого. А правильно, чего психов бояться, они еле дышат, пукни, под ящик забьются, режь не хочу.

Из здания доносились крики, веселые, я бы сказал, даже разнузданные. Хорошо. Мне на руку. Не выставить часовых могли только дураки, а с дураками воевать милое дело.

Я выбрался из-за платформы, мелкими шажками добежал до входа в вокзал, заглянул в окно.

К стене была приставлена лестница, на лестнице плясал человек и рисовал. Голый по пояс, бородатый, на спине татуировка в виде дракона, такая зубастая змея с крыльями. Не знаю, погань или не погань, может по старым временам еще туда-сюда, а по нашим совершенная погань. Жечь, работать разрывными.

И живопись мне его совсем не понравилась, поганая. Этот художник рисовал дрянь, оскорбляющую взор.

Волкер, здоровенный и поганый, такой, как он и есть на самом деле. Волкер жрал красивую девку. Она была привязана к камню, а он ее жрал. Кажется, еще живую.

Человек Он стоял посреди улицы. Один и испуганный, и без оружия, а вокруг мрак. У человека страшное, перекошенное лицо. Ничего ужасного вокруг вроде бы, но мрак был точно живой, обнимал человека широкими лапами, и ужас на несчастном человеческом лице был настолько пронзительный, что смотреть на эту картину не хотелось.

Семья за столом, папа, мама, детки, обедают. А со стены сползает жирное красное пятно, живое, с длинными отростками щупалец, и эти щупальца уже текут по полу к обедающим.

Девушка. Красивая, очень, с золотыми волосами, и девушку эту разрывал изнутри волк Черный. С безумным глазом, с красным раздвоенным языком, из раны выставлялась пасть и лапы. И лицо этой девушки показалось мне знакомым, весьма и весьма. Даже руки задрожали, немного, но все равно неприятно. Я очень пожалел, что я все это увидел. Есть вещи, которые не надо видеть человеку, душа не железная, ржавеет, а потом и вообще рассыпается в прах.

Нет, на такие картинки нельзя смотреть. И уж тем более рисовать.

Стена была расписана уже давно, сейчас художник всего лишь подкрашивал морду волку.

Ничего банда, свой художник есть, рисует на привале, пока добытчики девок у психов отбирают. Этот рисовал, банда отдыхала. Жгли костры, что-то жарили – мясом пахло, кто-то играл на губной гармошке, большинство отдыхало на синих железных скамейках, которые вокруг горами валялись.

Теперь внутрь. Через вход, осторожно, я бы поставил растяжечку… Ага, так и есть. И даже две, гранаты облезлые, ничего, нам и облезлые пригодятся, снял обе…

И контрольку поставили, какие проказы, однако. И контролька пригодится.

Короткий коридорчик, в стене дыра, выглянул.

Старший, я его сразу узнал. Сидел в углу, отдельно от остальных, и как бы дремал с папироской. Отдельно только вожаки сидят. Атаманы. Предводители. Чтобы за ситуацией следить.

Вот это отдельное сидение лишний раз доказывало, что банда не ожидает нападения. Потому что по всем правилам атаман не должен выделяться, должен быть как все.

И вдруг я увидел. Этого, Пучика. Он вбежал в зал. Ноги, надо было ноги ему завязывать лучше, а может, он освобождаться просто хорошо умел, есть талантливые люди. Пучик размахивал руками, объяснял что-то, подпрыгивал. Старший положил ему руку на плечо, приобнял и сказал что-то на ухо. Пучик вздрогнул. А атаман его еще похлопал и оттолкнул.

Пучик сделал шаг назад.

В руках у атамана штык. Такой же, как у Пучика. Только красный.

Кровь.

Пучик упал и стал дрыгаться на полу. Дрыг, дрыг, дрыг, это долго все продолжалось, видимо, штык попал в печень. Потом атаман расхохотался.

Далеко. Нет, можно было бы попробовать, но…

Далеко.

И атаман знал, что далеко. То есть…

Я не разглядел. Он сделал руками движение, короткое, от пояса, только через полсекунды я понял, что это.

Подумать ничего не успел, просто оказался возле стены.

Рядом обрушилась люстра. Остатки подвесок брызнули, в воздухе возникла радуга, и тут же ударили автоматы. Но не глупо и щедро, а короткими очередями. Оказался зажат, с одной стороны стена, с другой – скамейки, дернуться некуда – по флангам стреляют.

Гранаты. Я понял, что сейчас они кинут еще, и не две, а побольше, и тогда все. У меня четыре своих, и пластик Обычно я гранатами не пользуюсь – нужды нет, разве что какое-нибудь поганское логово разворошить. Или вот как здесь…

Выдрал кольца, швырнул две.

Рвануло. Кто-то заорал, стрельба стихла.

– Ловите еще, – крикнул я и запустил подвернувшуюся железку.

Кто-то ойкнул.

Достал банку с пластилином.