Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич

Долго ждать графа не пришлось. Без всякой нужды его флаер срезал верхушку пальмы и приземлился столь грубо, что пошел юзом. Не успел взрытый песок остановить движение судна, как граф выскочил из кабины. Был он мал ростом, жгуче черняв и юрок, как ртуть.

— Барон Тахоахоа?

— Он самый, — сознался я, привстав навстречу графу с обрубка ствола пальмы, где поджидал гостя, и, не зная, как ведут себя друг с другом титулованные особы, на всякий случай добавил: — Добро пожаловать, граф.

— Я дружил с прежним бароном Тахоахоа, — без обиняков заявил Раймунд. — Помнится, мы славно проводили тут время.

— Куда же он подевался? — не слишком тактично осведомился я.

— Был сожран акулами во время купания… во всяком случае, так считается. Наследников не осталось, и некому интересоваться, был ли он жив, когда акулы приступили к трапезе… Но — тс-с!.. — Граф прижал палец к губам. — Меня это не касается, вас тоже. Поместье отошло императору, а он, значит, пожаловал его вам. Поздравляю… и с титулом тоже. Многие теперь мучаются вопросом: почему, ну почему я не родился на Луне?!

— Им бы не понравилось, — мрачно пробормотал я, пока граф Жужмуйский взахлеб хохотал над своей примитивной шуткой.

По-моему, он меня не расслышал. Есть люди, которые слушают только себя, даже на Лунной базе был у нас один такой… и зачах, кажется, оттого, что почувствовал: всем надоел и никому не нужен. Впрочем, это дело давнее и вообще вздор…

— Так вот я и говорю: мы с ним славно проводили тут время, — разглагольствовал меж тем граф Раймунд, предаваясь воспоминаниям о сожранном владельце атолла. Я скоро догадался, зачем. Он, то есть Раймунд, чего-то хотел от меня, каких-то слов, и я не нашел ничего лучшего, чем пробормотать:

— Не знаю, смогу ли я заменить вам того приятеля, но я тоже не прочь приятно провести время.

Зря я это сказал. Если молчание — золото (с чем я согласен), то фраза «извините, граф, меня ждут неотложные дела» была бы горсткой крупных бриллиантов чистейшей воды.

Вместо этого я, как последний олух, попросил графа не стесняться и быть как дома.

Стесняться он и не думал, причем с самого начала. Граф Жужмуйский был не из стеснительных.

— Тогда пошли, — указал он рукой на туземные хижины.

Все еще не понимая, чего он хочет, я поплелся за ним. Коралловый песок сверкал, слепил и мучил. Солнце стояло высоко и жарило, как на Луне в полдень, с той разницей, что здесь на мне не было скафандра с хитроумной и надежной системой терморегуляции. Пот стекал по лбу, преодолевал брови и забирался в глаза. Ноги вязли в проклятом песке, они были тяжелы, словно бетонные тумбы, и я в очередной раз подумал, что никогда не приспособлюсь к земной тяжести… Но все же шел.

И в первый момент совершенно не понял, что происходит, когда граф, внезапно перейдя с шага на спринт, стремительно настиг молодую туземку, поздно заметившую хищную тень Раймунда и потому не сразу обратившуюся в бегство, схватил ее и потащил в тень пальмы! Я даже во второе мгновение еще ничего не понял.

Туземка кричала. В дверных проемах нескольких хижин шевельнулись циновки, мелькнули два-три испуганных лица — и только. Плотоядно гогоча, граф Жужмуйский повалил туземку на песок и принялся срывать с нее скудное одеяние. Девушка слабо отбивалась. Сквозь разъедавший глаза пот я успел заметить, что это даже не девушка — так, девчушка с еще не округлившимися формами. Подросток. И тут наступило третье мгновение.

Я забыл, что нахожусь не на Луне. Я вообще обо всем забыл, и ничего не осталось в этом мире, кроме насильника, его жертвы и моей ярости. Я рванулся и побежал по песку. И тупым носом ботинка с размаху врезал Жужмуйскому в морду.

Он отлетел. Он не понял. Его разбитая физиономия выражала не столько боль и не столько гнев, сколько безмерное удивление. А мне вдруг стало холодно до дрожи, как порой бывало под конец лунного дня, когда на Базе барахлило жизнеобеспечение. Дрожа от ледяного бешенства, я подошел к поднимающемуся на четвереньки Раймунду Жужмуйскому и добавил со второй ноги.

На этот раз он попытался закрыть лицо рукой — не очень удачно, впрочем. Так что и вторым ударом я остался доволен.

И лишь после всего этого услышал, как позади меня истерически кричит Джоанна.

14

— Какое оружие я могу выбрать? — допытывался я, уяснив, что согласно дуэльному кодексу новейшего времени право выбора остается за вызванной на поединок стороной, то есть за мною.

— Любое индивидуальное, — тотчас и очень деловито ответила Джоанна. — Холодное ручное колющего, рубящего или дробящего действия, холодное метательное, пулевое, ручные бластеры любой системы так далее… даже медикаменты.

— Медицинская дуэль? — оживился я. — Две пилюли?

— Такая дуэль допускается, но считается неприличной, — хмуро проговорила Джоанна. — Вся знать отвернется от тебя.

— Плевать я на нее хотел.

— А на меня? — В ее глазах клубились тучи и сверкали молнии. — Обо мне ты подумал? Сам себя загнал в ситуацию, когда либо тебя убьют, либо сочтут дерьмом! Ты барон, и ты должен уметь постоять за себя… а ты умеешь?

Она была права. Я не умел. И мне была нужна Джоанна, как подпорка валящемуся забору. Она имела право ругать меня.

С этого и начала! Чуть только прошла ее истерика, она выдала мне в кратких энергичных выражениях, кто я такой и чего стою. Однако быстро спохватилась, даже успокоилась и перешла не деловой тон.

Дуэль до смертельного исхода — так пожелал мой избитый противник. И чем раньше она состоится, тем лучше. Сломанный нос графа Жужмуйского опух и посинел, на левой скуле красовался здоровенный кровоподтек, а не затронутая повреждениями часть физиономии выражала только одну эмоцию: лютую злобу. При самом беглом взгляде на моего противника любому стало бы ясно, что дуэль будет никак не ритуальной, а настоящей и притом безжалостной.

Ладно.

В конце концов, чем не способ избавиться от мира, в котором мне не нравится жить?

— Вот тебе плевать на знать фигурально, — добавила Джоанна, — а знать на тебя, учти это, будет плевать по-настоящему. Тебя затравят, ты нигде не сможешь показаться. А кончится это тем, что его величество лишит тебя титула, и будешь ты тогда простым дворянином…

Мне хотелось ответить ей, что никаким дворянином я никогда не буду, но я уже знал, куда попадают простолюдины на планете Земля.

— Зачем ты избил графа Раймунда?

Ну и вопрос, однако!

— Потому что насильников надо бить, — убежденно ответил я.

— Графа? — едко осведомилась Джоанна. — Ногами?

— Извини, под рукой не оказалось дубинки.

— По лицу?

— Лучше, конечно, по причиндалам. Логичнее.

Она только руками всплеснула: вот, мол, связалась же с идиотом! И тотчас выдала мне краткую лекцию насчет прав титулованных особ. А я понял, что побитый граф так и не взял в толк, за что схлопотал по морде, и воображает, что я то ли гнусный скаред, отказавший вышестоящему вельможе в невинном развлечении, то ли опасный психопат, преждевременно выпущенный из лечебницы.

Разубеждать его я не собирался.

— Как скоро я должен дать ответ насчет оружия?

— До заката.

Солнце прошло зенит, и тени медленно удлинялись. Ну что ж…

— Где граф?

— Вон в той хижине ему примочки ставят, — указала Джоанна. — Но переговоры должны вести секунданты. Вон, кстати, кто-то летит… А кто будет твоим секундантом?

— Хм, я думал — ты. Или женщинам нельзя?

— Женщинам можно, нетитулованным дворянкам — нежелательно. Но если поблизости нет никого более подходящего, то в виде исключения… Спасибо!

Джоанна и впрямь была довольна. Наверное, у простых дворян тоже имелся свой ранжир, и роль секунданта на поединке барона с графом повышала ее статус.

Большая волна надломилась на отмели, лизнула атолл, пошипела и схлынула. Возможно, где-то посреди океана зарождался тайфун. Выше того места, куда добежала пена, аккуратно приземлился еще один флаер, из него выскочил некто в шортах и лиловой рубахе и, отвесив мне издали холодный поклон, устремился к хижине, где туземцы кое-как врачевали Раймунда. Хотелось верить, что они втайне злорадствуют и желают мне удачи.