Как я увела жениха с чужой свадьбы (СИ) - Волкова Дарья

Ярослав оказался невероятно тяжел — так, что я едва дышала. Но не променяла бы эту его обжигающую тяжесть сейчас ни на что на свете. Я тихонько положила едва слушающую руку на его горячую влажную шею и поняла, что озеро нежности сейчас утопит нас обоих.

Но Ярослав спас положение. Он приподнялся на локте, выражения его лица в темноте разобрать было невозможно. Чмокнул меня в нос. Откатился на постель рядом и знакомым борцовским захватом прижал к боку.

— Сколько времени потеряли, ужас просто, — дыхание его еще сбитое, и слова он произносит с паузами. — Придётся наверстывать упущенное.

— Что?!

— Навёрстывать, говорю, надо, чтобы ликвидировать отставание в графике производства работ.

— Огарёв! — у меня весь мозг превратился в желе — или в мед — и утек куда-то вниз. А он… он… он…

А он смеется и уже снова нависает надо мной.

— Я не Огарёв, я твой Ярочка.

Он же просил назвать его Яр или Ярослав, и никак иначе. Что мне остается делать? Только пробормотать:

— Извини.

Мозг, вернись на место, очень тебя прошу!

Не возвращается. Наверное, его сожрали бабочки.

Ярослав снова тихо смеется, щекоча дыханием шею.

— Зачем ты извиняешься? Мне нравится. В постели, шепотом и пополам со стонами — можно.

Не весь мозг сожрали бабочки. Способность мыслить понемногу возвращается. А с ней — и чувство неловкости.

Теплая ладонь ложится мне на талию, начинает двигаться вверх.

— Если бы я знал, какая ты… — руки добираются до груди. Бабочки радостно чавкают остатками моего мозга. Чувство неловкости трусливо сбегает. А я прогибаюсь под его ладони. Мне мало. Мало только что пережитого наслаждения. Мало его прикосновений. И мало его слов. — Если бы я знал, я бы столько не продержался.

— А… какая… я?

— Сейчас покажу.

И показал. Как я могу стонать, вздрагивать, просить, снова раздвигать ноги и снова шептать: «Ярочка, хороший мой, пожалуйста».

Так что еще в эту ночь я узнала, что люди могут заниматься сексом больше одного раза подряд. И даже больше двух.

Утром я проснулась от того, что Ярослав на кого-то орет — но без мата.

— Да, проспал! И со мной такое бывает. Задержи их! Ну что ты как первый раз замужем! Предложи им: чай, кофе, свежая пресса. Скажи, что Ярослав Михайлович уже едет. Все, скоро буду!

Через минуту хлопнула входная дверь. И наступила тишина.

Я медленно села на кровати. И принялась проводить инспекцию и подводить итоги. Огарёв ушел — это раз. Я голая — это два. Кровать вся разворошена — это три. Я повернула голову. Презервативов — два… наклонилась, заглянула под кровать… нет, три — это четыре. В смысле наблюдение номер четыре. И какие напрашиваются выводы?

Всю ночь, значит, трахал, а утром умчался по делам. Даже без поцелуя! Мне бы пострадать, порефлексировать. А вместо этого я завалилась обратно на постель с широчайшей идиотской улыбкой. Если тебя так качественно отлюбили ночью, то утро не может не быть добрым. И я расхохоталась. Потом подтянула к себе подушку Ярослава и минут пять упивалась запахом. Так пахнет наслаждение — теперь я это знала.

А потом все же пришлось вставать, идти в душ. Когда я намыливала себя гелем, меня не покидало странное чувство. Свои руки на теле казались какими-то неправильными. Словно за эту ночь тело уже привыкло, что к нему прикасаются другие руки. Придется теперь Ярославу меня мыть — пришла вдруг в голову шальная мысль. Позвонить, ему, что ли? «Ну потрите мне спинку, ну что вам стоит». На этой мысли я снова расхохоталась и принялась смывать гель. Рефлексировать не получалось категорически и, обмотавшись полотенцем, я пошла на кухню. Позавтракать — и вперёд, нести в мир красоту и собственное лучезарное настроение.

— Ты не беременная, часом?

Я едва не обронила лопатку.

— Богдаша! — я уперла руки в бедра. — Ты соображаешь, что говоришь?!

— А что такого? — Богдаша расстегивал рубашку. — Ты же женщина, почему ты не можешь быть беременной?

На это у меня не нашлось ответа. И я задала встречный вопрос.

— А с чего ты вообще решил, что я беременна?

— Ты какая-то необычная сегодня, — пожал голыми плечами Богдан, вешая рубашку на плечики. У него красивые плечи. И тело красивое. Может быть, даже, красивее, чем у Ярослава. И я не знаю, что со мной не так, но я не воспринимаю его как мужчину.

— Тогда, может, ты влюбилась? — Богдан принялся расстёгивать джинсы. — У тебя взгляд влюбленной женщины, точно!

Я только фыркнула. И, сложив руки на груди, стала ждать, когда этот маэстро высокохудожественного танца наконец-то, уже, разденется. И почему-то при этом думала, что увидь вот это все Ярослав — ему бы это ой как не понравилось. Сама не заметив, я начала улыбаться. И Богдан вынес окончательный вердикт.

— Ах вон оно что… — томно протянул Богдан, медленно стаскивая джинсы. А потом одной ногой подкинул их к самому потолку. — У кого-то сегодня ночью был офигенный секс, как я сразу не догадался!

— Для тебя хоть что-то святое есть?

— Секс — это святое! — Богдан пристроил джинсы на стул и подошёл ко мне. — Парень, после ночи с которым у девушки так блестят глаза — на вес золота, слышишь, Тоня? Запомни и не благодари!

— Ты разденешься сегодня или нет?! — рявкнула я. Этот доморощенный психолог оказался слишком близок к истине. А, впрочем, может быть, его профессия развивает эти навыки. Но сейчас Богдан вдруг решил мне продемонстрировать совсем другие навыки. Он принялся вертеть задом и приспускать трусы то с одного края, то с другого. И приговаривал:

— Что, юноша языкам обучен, а, Тонь? Он порадовал тебя оральным сексом? Судя по твоим глазам, у вас было все, и даже больше.

— Что?!

— Вот это! — Богдан приоткрыл рот, высунул кончик языка и принялся делать им такие неприличные и совершенно однозначно трактуемые движения, что я… Что мне пришлось срочно спасать положение.

— Если ты не прекратишь это немедленно, я буду выщипать тебе волоски по одному! А ну живо снимай трусы!

— Слышал бы тебя сейчас твой красавец! — расхохотался Богдан. Но, наконец, сдернул трусы. Женщины за это платят деньги. А я едва сдерживаю желание отлупить его лопаточкой по жопе!

— Богдаш, скажи мне, а стриптизеры чего-то вообще стесняются? — одевается Богдан, слава богу, без выкрутасов и быстро.

— Нет.

— Совсем?

— Совсем, — кивает он. — Хотя, нет. Один раз мне было стыдно. Когда я оседлал в зале дамочку, а она оказалась моей учительницей литературы.

— Ничего себе! — ситуация мне нарисовалась пикантная, если не сказать — аховая.

— Ага, — согласился Богдаша. — Я сразу вспомнил про несданное в выпускном классе сочинению по «Войне и миру».

Мы посмеялись. Богдаша привычно чмокнул меня в щеку и умчал — нести в мир себя и свою красоту. А я стала думать, в чьи бы надёжные руки его передать. Не оставляло ощущение, что с этим клиентом мне надо прощаться.

Вернувшись домой, я принялась ждать Ярослава. То есть, я придумала себе кучу дел — в основном по кухне. Я вообще страшно деловая сегодня, ага. После Богдаши и себе навела красоту и глянец. На всякий случай. Я вспомнила неприличный жест Богдана и помянула его тихим незлым словом, чувствуя, как наливаются горячим румянцем щеки. Так, что я делала? А, я делала голубцы.

Я отправила противень в духовку, и именно в этот момент щелкнул замок входной двери. Я замерла. Выпрямилась. И пошла — словно магнитом меня тянуло.

В прихожей Ярослав молча сгружал пакеты к стене. Потом разогнулся и так же молча посмотрел на меня своими серыми гипно-глазищами. Стянул с ног кроссовки.

— А я там… закупки сделал.

Я, конечно, уже догадывалась, что он не романтик. Но такой бытовухи все же не ждала. Тем более, закупки он делал почти каждый вечер.

— Ну… кхм… — я кашлянула. — Отлично.

Все вдруг показалось лишним и ненужным — и глянец, и голубцы, и собственное идиотское нервное ожидание.