Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

Кстати о школьных переменках. О, эти школьные переменки! Кто не будет до глубокой старости помнить их!

Вот вам один рассказ о том, как проводили шалопаи из школы номер двенадцать предоставляемые им для цивилизованного отдыха перерывы между уроками.

В том году, когда Камилл был восьмиклассником, по идее Широбыни из девятого «Б», в миру Юры Широбокова, лучшего пианиста школы, они вдвоем сотворили однажды во время перемены такую шутку. Зашли в юркин класс и там Камилл надел на себя синий халат лаборанта так, чтобы Юра, то есть Широбыня, мог связать рукава у него за спиной. Затем Широбыня затолкнул в рот связанного восьмиклассника его же чистый платок, но затолкнул не глубоко, а просто дал ему этот платок держать в зубах. Конечно же, какой-то веревкой были связаны и ноги «пленника». Все это они проделали на большой перемене в день дежурства Петьки, который вне зависимости ни от чего всегда в это время перепрыгивает через школьный забор во двор своего дома, и пока большинство учеников толпятся в буфете или гоняют мяч на спортплощадке, принимает качественную домашнюю пищу. Теперь связанного Камилла с кляпом во рту Юрка должен был затащить в шкаф для одежды, и во время урока истории, который в этом классе ведет сам директор, на которого и был ориентирован сей акт, несчастный пленник вдруг начнет подавать признаки жизни, ворочаться, взывать мычанием о помощи. Все, конечно, вскакивают с парт, бросаются к шкафу – и вот вам такой спектакль!

Свидетелем манипуляций Юрки с Камиллом оказался неожиданно вошедший в класс Амет, добродушный троечник, отголодавший в Голодной степи с сорок четвертого года по год сорок седьмой, и потому переросток, которому, однако, не угрожал призыв в армию, ибо крымские татары, как неблагонадежная нация, считались невоеннообязанными. Амет-то и помог затащить связанного Камилла в шкаф, после чего он и Юрка быстро выскочили в коридор.

Вскоре прозвенел звонок, ни о чем не подозревавшие ученики расселись по партам, все, кроме длинного Боба, который всегда стоял у косяка открытых дверей и ожидал появления в коридоре идущего в их класс учителя – такое у Бобби было хобби.

- Ефим! – сдавленно выкрикнул Боб и прыжком уселся на свое место.

Директор-историк вошел неспешной походкой, как всегда проницательно оглядел поднявшихся с мест учеников.

- Садитесь.

Педагог начал листать журнал, класс замер в ожидании, - кто станет нынче жертвой учебного процесса?

И вдруг в шкафу что-то заворочалось, раздались какие-то неопределенные звуки. Девчонки взвизгнули, Ефим хищно окинул класс многозначительным взглядом, - я завсегда, мол, ждал от вас чего-нибудь подобного, - и произнес:

- Смирнов, посмотри, что это там такое! – Смирнов был старостой класса.

Только староста открыл дверцу шкафа, как оттуда вывалился самый ненавистный директору ученик, сын врага народа.

- Ага, Афуз-заде! – безмерная радость была на лице директора. – Ну, больше я терпеть твои выходки не намерен! Это твоя последняя проделка!

Камилл мычал и вращал глазами. Девочки прекратили истерический смех, а красавица Светлана воскликнула:

- Ефим Яковлевич! Он же связан! А во рту кляп! Его спасать надо, а не наказывать!

Наивная Светлана было искренна в своем сочувствии к несчастной жертве. Тут раздались и другие голоса:

- Бедняга! Кто это его так? И почему в нашем классе?

- Кто у вас сегодня дежурный? – отвел свой взгляд от все еще связанного восьмиклассника Ефим.

Ребята между тем вытащили платок изо рта Камилла, развязали ему ноги, сняли с него халат.

- Я дежурный, - хмуро отвечал Петька.

- Что здесь произошло? Ты где был? – ярость директора временно переключилась на дежурного.

- Я… Я ходил тряпку смочить, - нашелся тот.

- А где второй дежурный? – ярился директор, - почему дежурите по одному?

Тут подал голос дерзкий Юрка, влиятельный, как хорошо знал директор, среди старшеклассников человек:

- У нас в классе, Ефим Яковлевич, всего пятнадцать учеников. Если дежурить попарно, то каждому практически придется дежурить раз в неделю, а мы этого не вынесем, это тяжело. У нас в классе всего пятнадцать человек, - с нажимом повторил он.

В этой повторной сентенции о малочисленности класса содержался открытый упрек в адрес директора. Дело было в том, что первого сентября десять учеников девятого «А» класса демонстративно перешли в соперничающую с двенадцатой школой имени Сталина школу номер семь имени Горького, в знак протеста против некоей недобропорядочной акции, проведенной Ефимом Яковлевичем.

Директор презрел сей выпад в свой адрес и опять обратился к Камиллу, которого суетливо, но намеренно не результативно освобождали от пут.

- Почему ты не на уроке?

Быстро осознав, что глупее вопроса быть не могло, директор поспешно добавил:

- Кто тебя засунул в шкаф?

- Отвечай, когда тебя спрашивает сам товарищ директор! – Юрка ради сценической полноты долбанул Камилла по затылку.

- Ой! – вскрикнул несчастный узник. – Это семиклассники! Я шел по коридору, они налетели, стукнули и связали. Я, кажется, сознание потерял…

- А оно у тебя было? – басом произнес переросток Амет под общий хохот.

- Я их поймаю! – воскликнул Камилл. – Ефим Яковлевич, они, эти семиклассники, совсем обнаглели!

- Житья от них нет, - произнес все тем же басом Амет под общие одобрительные возгласы.

- Дылды противные! Смотрите, что с малышом сделали! – возмущались, сдерживая смех, девочки, а в малыше было метр восемьдесят росту.

Осенью сгорела частично школа-семилетка возле сахарного завода, и седьмой класс из этой школы перевели сюда. Тамошние ученики по суждению двенадцатой были грубы и неинтеллигентны, а двенадцатая школа имени Сталина считала себя элитой города, хотя это мнение оспаривала седьмая школа имени Горького. Так или иначе, второй седьмой класс, расположившийся на первом этаже, был как гвоздь в ботинке для всех старшеклассников, которым был неприятен кондовый стиль поведения пришельцев. Ну а «погорельцы», как их здесь именовали, ни в чем, естественно, уступать чванливым хозяевам не желали а, напротив, всячески их задирали, тем более что половину «погорельцев» составляли, действительно, «дылды-переростки». Пока что серьезных столкновений не было, но директор опасался, что этого не долго ждать. Эти опасения руководства школы Камилл хорошо знал, поэтому заныл:

- Ефим Яковлевич, выстройте этих семиклассников в шеренгу по одному, я опознаю хулиганов! Этого нельзя так оставлять! – ясно было, что во избежание продолжения конфликта, о котором могут узнать в районном отделе образования, директор такое опознание проводить не будет.

Ефиму Яковлевичу, у которого все же оставались сильные сомнения в правдивости представленной Камиллом и девятиклассниками версии, показалось разумным не раздувать это событие.

На всякий случай, чтобы обезопасить себя от возможных последствий, директор обернулся к выходящему из класса Камиллу:

- Афуз-заде, тебе к врачу не нужно?

Камилл остановился, ощупал себя, глядя в потолок, и расслабленно вымолвил:

- Не, я перетерплю. Не могу позволить себе пропускать уроки.

Всем опять стало очень весело, улыбнулся и Ефим:

- Ну, иди в свой класс, скажешь, что я тебя задержал.

А у Камилла был как раз пустой урок.

Однажды, уже в мае другого года, Генка Бывалов, учившийся классом старше, после уроков отозвал Камилла в сторону.

- Ты знаешь, что Айдер Шакиров в тюрьме? – спросил он.

- Как в тюрьме! За что? – Камилл был ошарашен этой новостью.

Айдер окончил школу в прошлом году и твердо решил пойти по стопам старшего брата, еще до войны получившего диплом Крымского медицинского института. Однако год был пятьдесят первый, жестокий в отношении крымских татар и других спецпереселенцев. В те годы разрешение на учебу в институте молодым представителям неблагонадежных этносов советская власть, как правило, не давала, совершенно справедливо полагая, что получивший образование крымский татарин или чеченец - это бомба замедленного действия для режима. Едва ли один из десяти получивших школьный аттестат крымских татар имел возможность стать студентом - это могло случиться в том случае, если юноша или девушка оканчивали школу с блестящими успехами, становившимися известными населению города или поселка. Тогда, чтобы избежать нежелательных разговоров среди этого населения, разрешение на поступление в вуз лишенцу предоставлялось.

Замечу, что в некоторых районах нередки были случаи, когда спецпереселенцу, закончившему семь классов, не давали возможности продолжать учебу даже в следующей ступени средней школы - просто изгоняли, выдав на руки документы о семиклассном образовании.

Айдер не получил разрешения на поступление в институт, хотя еще с осени загодя обращался с прошениями в соответствующие инстанции. После получения им «аттестата зрелости» среди знакомых был распространен слух, что парень поступил на работу в один из ближних совхозов. На самом же деле он подал тайно документы в Ташкентский медицинский институт и, скрыв, не знаю уж как, свое крымскотатарское происхождение, успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс. Об этом знали только его близкие родственники, даже школьные товарищи были уверены, что их одноклассник вкалывает в совхозе. Айдер раз в месяц тайно, в ночное время, приезжал домой, наедался домашней пищи, брал с собой припасы и также тайно в следующую ночь возвращался в Ташкент, благо, что городок стоял на шоссе всего в двадцати пяти километрах от узбекской столицы.