Из воспоминаний - Жорес Медведев

Первым произведением Ю. Трифонова, которое я прочел в журнале «Знамя» в 1965 году, была повесть «Отблеск костра». Это была откровенно антисталинская документальная работа, посвященная жизни, деятельности и трагической гибели отца писателя – Валентина Андреевича Трифонова, известного большевика, одного из создателей большевистских организаций на юге России, участника революций 1905 и 1917 годов, одного из организаторов Красной Армии.

В 20–30-е годы Валентин Трифонов работал на многих ответственных постах в советской юстиции, народном хозяйстве, структурах управления и науки. Летом 1937 года он был арестован и через год расстрелян. Известным большевиком и военным деятелем был и дядя писателя Евгений Андреевич Трифонов, которого от ареста и расстрела спасла только неожиданная смерть.

Случайно на подмосковной даче, принадлежавшей родственнице Валентина и Евгения Трифоновых, обнаружился сундучок с личными документами и письмами братьев Трифоновых еще времен Гражданской войны. Обычно все подобного рода личные архивы органы НКВД забирали при аресте и потом уничтожали, чаще всего не просматривая содержащихся там материалов. Но не у всех же родственников шли подобного рода обыски. Личный архив отца и стал основой для книги сына, книги в высшей степени честной, вдумчивой и интересной и для писателя, и для историка, для всех людей, неравнодушных к нашей сложной и драматической истории.

Я прочел «Отблеск костра» еще до встречи с автором этой повести. Было видно, что Трифонов работал над произведением в 1962–1964 годы, то есть после XXII съезда КПСС. Многие писатели и историки пытались за эти три года поднять какие-то новые сюжеты и темы. Однако в 1965 году эта относительная либерализация кончилась. Что-то, конечно, могло проскочить и мимо бдительных цензоров. Однако Юрию Трифонову удалось превратить журнальную публикацию 1965 года в отдельную книгу, которая вышла в свет в 1966 году. Конечно, писателю просто повезло, как повезло ему в 1951 году получить Сталинскую премию. Никто из тех, кто представлял повесть «Студенты» к награждению, и из тех, кто принимал решение, не знал, что отец студента Литературного института Юрия Трифонова расстрелян, а мать отправлена в лагерь и ссылку. Повезло ему и в 1937–1938 годах: он не попал в какой-нибудь специальный детский дом, куда отправляли чаще всего детей известных большевиков, павших жертвой сталинского террора.

Юрий Валентинович жил в удобном большом доме недалеко от станции метро «Сокол». Он был вдовцом и жил с дочерью Олей, которая училась в школе. По хозяйству писателю помогала мать. После реабилитации она получила квартиру в Москве и жила отдельно, но приезжала к сыну почти каждый день.

При первой же встрече Ю. Трифонов подарил мне небольшую книжечку «Отблеск костра», а я передал ему для чтения свою рукопись «К суду истории». Он подарил мне также роман «Утоление жажды» и сборник рассказов. Узнав, что я не читал повесть «Студенты», Трифонов обрадовался и очень просил меня никогда не читать эту книгу. «Мне сейчас стыдно за эту вещь», – сказал он. От других писателей я узнал позже, что в основу повести положены реальные события, которые происходили в Литературном институте в 1948–1950 годах. Но молодой автор не просто ошибался в своих оценках или шел на компромиссы под давлением– он описывал и оправдывал изгнание из института профессора-«космополита», прототип которого был совсем не похож на героя повести и пользовался симпатиями большинства студентов. Однако смелые по тем временам протесты нескольких десятков студентов не нашли отражения в книге Трифонова. Я выполнил просьбу Трифонова и никогда не брал в руки «Студентов».

Наш первый разговор был не особенно продолжительным, в нем приняли участие Борис Ямпольский, Лев Гинзбург и драматург Александр Гладков. Гладков сам прошел после войны через тюрьму и лагерь. Он также прочел мою рукопись и прислал мне потом свои замечания и пожелания в большом, очень содержательном и доброжелательном письме.

У Трифонова было много добрых знакомых, но настоящим личным другом у него, по моим наблюдениям, был только А. Гладков, который часто присутствовал на наших ставших регулярными встречах. Несколько раз Юрий Трифонов приезжал по разным поводам ко мне на улицу Дыбенко в район Химки—Ховрино. Но чаще всего мы встречались у него на квартире, а летом на его даче – в писательском кооперативе в подмосковном поселке Красная Пахра. В этом же поселке жили и многие другие известные люди, с которыми я тогда часто встречался: Александр Твардовский, Константин Симонов, Владимир Тендряков, Владимир Россельс, Александр Дементьев, Михаил Ромм. Позднее Трифонов дал мне ключ от своей дачи, где он жил только летом, да и то с большими перерывами. Я мог приезжать сюда отдохнуть на несколько дней, особенно в зимнее время или ранней весной. Юрий Валентинович просил приезжать почаще и оставлять на ночь свет в верхних комнатах. Пустые писательские дачи были заманчивым объектом для воров. На дачу Ю. Трифонова они наведывались дважды.

Имелось несколько обстоятельств, которые способствовали если не дружеским, то очень близким и доверительным отношениям между мной и Трифоновым. Мы родились в одном и том же 1925 году Мой отец тоже был участником Гражданской войны и политработником Красной Армии, и он тоже погиб в годы сталинского террора. Наши взгляды на людей, на литературные события и на положение в стране в большинстве случаев совпадали. Во многом мы могли помочь друг другу, так как Трифонов интересовался не только литературой, но и историей, причем в первую очередь историей революционного движения в России в XIX и ХХ веках. Его глубоко занимала и тема сталинизма, корни которого он пытался искать еще в идейных и политических течениях прошлых веков. Я приносил ему материалы из так называемого Самиздата, в том числе и обширные машинописные мемуары, к которым он был особенно неравнодушен. С другой стороны, и он разрешал мне брать из своей очень большой библиотеки некоторые важные для меня книги. Особенно редкие издания он просил читать только у него дома и оставлял меня на несколько часов в своем кабинете. У Трифонова имелись почти полные комплекты таких очень редких журналов, как «Каторга и ссылка», «Былое». Журналы были аккуратно переплетены: писатель пользовался услугами частного переплетчика.

В конце 60-х годов, как и все писатели его круга, Трифонов был глубоко озабочен судьбой Александра Солженицына. Повесть «Раковый корпус» была распространена среди писателей Правлением ССП – для публичного обсуждения. Трифонов просил меня достать для него рукопись романа «В круге первом», с которым я уже был знаком. Роман произвел на Юрия Валентиновича большое впечатление. «Такую книгу нельзя запретить, – сказал он. – Романа такой силы во всей Европе нет». Он не скрывал своего удовлетворения, когда через несколько лет в одном интервью Солженицын, перечисляя писателей, «составляющих ядро русской прозы», назвал и имя Трифонова. Много позднее, во второй половине 70-х годов, когда мой брат Жорес оказался не по своей воле в Лондоне и мог с помощью друзей из разных стран не только информировать меня о жизни старой и новой эмиграции, но и присылать различные книги и материалы, Юрий Трифонов нередко просил достать для него самые разные работы русских писателей-эмигрантов: Замятина, Ремизова, Бердяева, Ходасевича, Р. Гуля, мемуары политиков и генералов белой эмиграции.