Титан - Фред Стюарт

Она терзалась тревогой не только за Ника. За три дня до этого она была у врача и выяснила то, о чем догадывалась: она носила под сердцем их с Ником ребенка.

В золоченых салонах петроградской знати, равно как и в домах среднего класса, известие о похищении «американца» стало еще одним удобным поводом лягнуть становящуюся с каждым днем все более непопулярной императорскую семью и бездеятельное русское правительство.

— Почему ты не дал ему охраны? — спрашивала великая княжна Татьяна великого князя Кирилла, своего отца. И военный министр России вынужден был признать, что не считал это необходимым. Звучало это неубедительно.

Даже в самой известной в России комнате — розово-лиловом будуаре русской императрицы — похищение американца вызвало тревогу. Императорская чета узнала о случившемся, находясь в стокомнатном Александровском дворце в Царском Селе.

— У Третьего отделения нет никаких зацепок относительно того, где он может быть, — воскликнул с чувством царь, меряющий шагами эту удивительную комнату, в которой даже мебель была розово-лиловая. Николай Второй был утонченно красивым человеком и с женой всегда говорил по-английски. Он остановился, чтобы погасить окурок сигареты. — Ни одной зацепки! А самое неприятное то, что нам как воздух нужны эти винтовки и патроны!

— Я говорила с Нашим Другом, — тихо сказала императрица, золотоволосая внучка королевы Виктории. Она покачивалась в шезлонге. Над ее головой висел портрет женщины, перед которой она преклонялась, — Марии-Антуанетты. «Нашим Другом» она называла Распутина. — Наш Друг говорит, что нам не следует волноваться.

— К черту Распутина! — рявкнул царь. Хотя старцу, похоже, действительно удавалось спасать от смерти его сына в моменты обострения гемофилии, временами Николай Второй искренне жалел, что пустил однажды во дворец этого дурно пахнувшего крестьянина, который так очаровал его жену.

Императрица была потрясена последними словами своего мужа.

— Ники, мы не должны позволять себе говорить в таком тоне о Григории! Это божий человек!

Царь нетерпеливо закурил вторую сигарету. Он искренне верил в Господа, но в последнее время казалось, что Господь не очень-то верит в него.

— Шах и мат.

Родион улыбнулся. Он продвинул своего белого слона на три клеточки, и черный король Ника был повержен. Впрочем, Ник и не возлагал больших надежд на эту партию против своего главного охранника. Родион оказался столь же умным, сколь и физически крепким. За те четыре месяца, что они уже играли в шахматы, русский выиграл восемьдесят процентов всех партий.

— Дьявол, — буркнул Ник.

— Еще партию?

Почему ты не хочешь, чтобы я научил тебя играть в покер? Мне уже надоели шахматы. К тому же мне надоело постоянно проигрывать.

— Э, друг мой… Покер — игра капиталистов. Поэтому он мне неинтересен. Но шахматы! Шахматы — это как дивная музыка. Шахматы полезны не только для развития ума, они полезны для развития души.

Ник поднялся из-за грубо сколоченного деревянного стола, потянулся и подошел к окну, чтобы полюбоваться на искрящийся снежный ковер на дворе. Четыре месяца в этой берлоге на востоке от солнца и на западе от луны. Четыре месяца! Сторожа обращались с ним на удивление любезно. Родион даже начал нравиться ему. Эдакий симпатяга-медведь. Симпатяга — это если его не сердить.

И все же Ник начинал уже сходить с ума.

От его дыхания стекло окна стало запотевать, а он продолжал смотреть на двор. Снежинки падали на землю как-то вяло, устало, словно не прекращавшийся в течение сорока восьми часов снегопад утомил их. Ник думал о том, удастся ли ему вообще когда-нибудь выбраться из этой Богом забытой избушки, которую он уже успел возненавидеть. Сторожа отличались дружелюбием, но изба оставалась тюрьмой.

Хуже всего было то, что он совершенно не имел информации о том, что происходит во внешнем мире. Охрана намеренно держала его в неведении. Ник даже перестал докучать им вопросами. Единственные «новости», которые почерпнул Ник за эти четыре месяца, состояли в том, что Родион родом из Москвы, имеет университетское образование, по специальности он металлург и может без конца скучным голосом цитировать Маркса.

В миллионный раз Ник думал о побеге. Но Радикс оказался прав: эта избушка действительно находилась где-то в самой глуши нескончаемого леса. Охранники давали ему возможность размяться и выводили на длинные прогулки. Он понимал, что если и сумеет ускользнуть от них, то безнадежно заблудится или замерзнет. На дворе уже стояла зима.

— Хватит там торчать, Коль, иди сюда, — позвал Родион. Русский называл его уменьшительно-ласкательно, словно Ник был членом его семьи. Впрочем, похоже, что так и было. — Я расставил новую партию.

— Я уже сказал тебе, что мне надоели шахматы.

— Можешь предложить что-нибудь получше?

Ник вздохнул и вернулся к доске. Его страсть к Диане все еще кипела, только подогреваемая его вынужденным монашеским затворничеством. Но этими долгими зимними днями тюремного заключения он думал также о компании Альфреда Рамсчайлда и вообще о военном бизнесе. Как-то в разговоре с Дианой он сопоставил продажу оружия с продажей страховых полисов, но такие вещи, конечно же, были несравнимы. Военно-промышленное производство — становой хребет мощи любого государства, любой нации. Ник хорошо знал, что нынешняя война, как и вся германская агрессивная внешняя политика последних пятидесяти лет, напрямую связана с ростом мощнейшей военной фирмы Круппа. Это именно Альфред Крупп, этот «пушечный король», дал возможность не одному кайзеру прошлого столетия превратить маленькую, сельскую и не очень богатую Пруссию в огромную, мощную в индустриальном отношении Германскую империю.

Даже причина того, что он сидит сейчас в заточении у русских, крылась в военном бизнесе. Кто контролирует производство оружия, тот автоматически приобретает власть и способность вести дела с сильными мира сего.

Это была соблазнительная мысль.

Эдит Флеминг стояла у окна в библиотеке своего городского дома и наблюдала за вихрями снежинок, опускавшимися на Манхэттен. В миллионный раз она твердила себе, что ее приемный сын должен быть жив, но сердце говорило обратное. Впервые она почувствовала это, когда Альфред Рамсчайлд сообщил ей, что собирается перепродать оружие Англии. Альфред убеждал ее, что перепродажа оружия другой стране — это лучший способ добиться скорейшего освобождения Ника, так как его похитили на самом деле для того, чтобы сорвать сделку с царем. Когда похитители узнают о том, что оружие продано Англии, у них отпадет необходимость держать его у себя. Эдит нервно согласилась с рассуждениями Альфреда, и тот заключил сделку с Англией.

Этот разговор состоялся в ноябре. Сейчас уже был февраль. Ник не только не получил свободу, но и от его похитителей ничего не было слышно. Эдит была убеждена в том, что его убили. Либо из мести, либо из страха, что, оказавшись на свободе, Ник выдаст царю этот «Комитет шестерых».

Она часто теперь вспоминала того красивого мальчика, которого приняла в свое сердце столько лет назад во Флемингтоне. Мальчика, которого она усыновила, которого любила, несмотря на все его недостатки, как если бы это был ее собственный ребенок.

Она услышала, как открывается дверь, и повернулась от окна. В библиотеку вошел Ван Клермонт. На нем был строгий темно-синий костюм, а стекла очков запотели с мороза.

— Ван! — воскликнула она, удивленная тем, что он пришел к ней днем.

Пересекая комнату, он снял очки и стал протирать стекла носовым платком.

— Уинифред умерла, — сказал он просто. — Около часа назад. Врач сказал, что даже если бы она перенесла этот удар, то до конца дней оставалась бы парализованной. Так что, может, так для нее и лучше.

— Соболезную, — печально произнесла Эдит.

Он снова нацепил на нос очки, положил носовой платок в нагрудный карман, затем обнял ее за плечи.

— Ты знаешь, что это значит? — спросил он. — Я свободен.

Она молча принимала его объятия и поцелуи.

— Мы подождем неделю после похорон, — шепнул он. — Затем отправимся в Хот-Спрингс и поженимся. Я обожаю тебя, Эдит. Я был бы лицемером, если бы стал говорить, что сильно расстроен из-за Уинифред.

«Если бы только здесь был Ник!» — подумала она.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

Она улыбнулась:

— Почту за честь.

Ван расплылся в улыбке, как школьник.

— Что бы тебе хотелось получить в качестве свадебного подарка?

— Моего сына.

Несмотря на то, что ему самому Ник не нравился, Ван видел, как остро Эдит переживает его гибель.

— Я могу только сожалеть о том, что не в силах вернуть тебе его, — был его ответ.

Маленькая комнатка в лесной избушке, в которой Ник провел так много длинных, скучных и холодных ночей, имела всего одно окошко, заколоченное досками еще до того, как его сюда привезли. Бесчисленное число раз Ник пытался расшатать доски, но они были толстенные, намертво прибитые десятидюймовыми гвоздями. Без молотка к ним нечего было и подступаться.