Возвращение - Анатолий Гончар

Деньги на доспехи, как и предполагал Кожемяка, нашлись. И не позднее, чем на пятый день, войско росское примеряло обновку, а прежний главнокомандующий, сидя в тарантасе, пылил в сторону столицы Росслана. Вскоре о его пребывании напоминал лишь роскошный шатёр, отданный новым воеводой под нужды лазарета и бесчисленные холмики могил, растянувшихся вдоль убегающего вдаль тракта.

Всеволод долго думал, как справиться со зловещими порождениями тьмы, затем сел за стол и стал писать приказание: "Тысячнику Волхову приказываю: отобрать лучников наипервейших три по десять да выявить в войсках людей мастеровых, в промыслах оружейных сведущих. Соорудить луки в десять локтей, стрелы калёные под стать им, числом по десять на каждое. Тренировать глаз лучников для выстрела верности по фигурам высоким, над полем поставленным. Дело сие в тайне хранить, в строгости. Для того место выбрать удобное, от вражеских глаз сокрытое. Учить лучников выстрелу одномоментному — командному, дабы воинов чёрных всех разом сразить".

Закончив писать, воевода посмотрел в сторону двери. "Леонид"! — хотел крикнуть он, но передумал. Затем взял, мелко порвал только что написанное и сжёг в глиняной плошке.

— Посыльный! — крикнул он, и почти в тот же миг, раздвинув полог в палатке, показалась голова ординарца. — Лёнька! Посыльного мне до штаба.

— Дак я, Ваше Превосходительство, и сам сбегаю! — услужливо предложил Лёнька, но воевода отрицательно покачал головой.

— Ты мне ещё здесь нужен, посыльного давай.

— Так туточки он стоит, — виновато улыбнувшись, Лёнька посторонился чуть в сторону, пропуская посыльного по штабу.

— Ваше Превосходительство, ратник первого десятка сто первой сотни Спиридон Сидоров по Вашему приказанию прибыл! — браво отрапортовал вошедший посыльный, оттесняя плечом замершего по стойке смирно ординарца.

— Спиридон, дуй — ка ты в третью тысячу, — совсем не по уставу начал генерал-воевода, — найди там Феоктиста Степановича Волхова — тысячника, скажи: просил, мол, Кожемяка к нему прибыть. И поторопись…

— Будет исполнено! — козырнув, ратник стремительно выскочил из генеральской палатки.

— Видишь, каков орёл?! — Всеволод кивнул в сторону убежавшего с поручением ратника. — Тебе до такого ещё расти и расти…

— Дак мы что? Мы способные…

— Вот что удумал я, свет мой, Феоктист Степанович, — рассказывал воевода получасом спустя, усадив тысячного, как гостя долгожданного, за празднично накрытый стол и потчуя его жареной курочкой. — Мало того, что войско малое создать, особое по тылам вражеским да по норам их тайным дерзновенно сведущее, так ещё и лучников — метальщиков стрел-копий обучить, дабы от чарожников издалече одномоментно избавиться. Что скажешь по поводу сему, друг добрый?

— Что сказать? Так и скажу: хорошее дело задумал ты, батюшка-воевода. Надо чарожников бить, надо управу на них искать. Оно и впрямь, коль стрелы тяжёлые навострить да стрелков метать их выучить, глядишь, дело и сладится. А про войска малые уже слыхивал. Тоже славное начинание. Не сегодня — завтра побегут орки. В том, что побегут, и не сомневаюсь. По норам да схронам тайным прятаться начнут. Там их войском не найдёшь — не выищешь, а следопыты умелые, вои отважные всякого орка отыскать да уничтожить сумеют. У нас такие воины есть, что с сотней десятком схватятся и выстоят, а если потребуется, то и смертью полягут, но не отступятся.

— Значит, считаешь, что дело моё славное?

— Считаю и без сомнения.

— Ну, раз так, так тебе и хоругвь в руки. Собирай лучников да людей мастеровых, на дело луков особых изготовления способных.

— Так ужо ль справлюсь ли? Я, почитай, подобным никогда и не занимался!

— А кто занимался? Главное, вера в тебе, Феоктист Степанович, есть, так что кроме тебя, считай, и некому. И не отговаривайся, принимай дела к исполнению. Я тебе слово своё сказал. Говори, что согласен, ибо другого ответа и не приемлю.

— Вот ведь как получается, покушал курочки! Заманил ты меня, воевода — батюшка, в мышеловку хитрую, теперь не откажешься! Что, видно и впрямь принимать на себя дело непривычное придётся! А, была не была, согласен я, воевода-батюшка, чай, не себе служу, а Родине. Стараться буду, а там как получится.

— Ты мне это, Феоктист Степанович, брось! Обязательно должно получиться.

— И я так думаю, только всё одно боязно, а вдруг оплошаю? — полковник лукаво посмотрел на сидящего напротив воеводу. Но тот ничего не ответил и лишь едва заметно улыбнулся уголком рта. Только уже провожая тысячника к выходу, остановился и, глядя ему прямо в глаза, молвил:

— Если б я думал, что оплошаешь, я бы другого поставил. Так что иди с богом и к победе над врагом готовься. А относительно войска особливого я ещё у государя и грамотку вытребую. Чтобы и одежкой, довольствиями денежными да и прочими, поперёд других стояли.

Учения шли своим чередом. Генерал видел, как день ото дня улучшается боевая выучка ратников, как слаженнее и увереннее штурмуют они стены крепости потешной, как в дома учебные, специально построенные, врываются. Всё вроде шло хорошо, но беспокоили его доклады тысячников и сотников. Вот и сегодня с самого утра в приоткрытую дверь шатра генеральского сперва постучались, а потом в полутёмное пространство просунулась голова с таращимися во все стороны, но ничего не видящими со свету глазами.

— Разрешите?

— Заходи, заходи, Любомир Прохорович! Гостем будешь! — Всеволод сумел различить вошедшего командира особой сотни по голосу.

— Я ить, Ваше Превосходительство, не в гости пожаловал, а с просьбой да челобитьем великим от сословия сотенного выборным.

— Прямо таки и с челобитьем! Но всё одно: проходи, за стол саживайся. За столом она и челобитная легче пишется.

— Не досуг мне писать грамоты, словами скажу, чай, не прогневаетесь!

— Словами так словами! — охотно согласился генерал. — Но всё одно: садись за стол и сказывай.

— Так ведь и неудобно как-то с генералом за одним столом сидеть. Не по рангу уважение такое!

— О рангах не думай, лучше о деле говори, — потребовал воевода, усаживая сотника в мягкое генеральское кресло, а сам садясь на жёсткую лавочку.

— Что ж, можно и о деле! — всё-таки чувствуя себя не в своей тарелке, сотник притулился на самом краешке кресла. — Ваше Превосходительство, всем миром просим, — начав говорить, сотник непроизвольно встал и вытянулся по стойке смирно. — Полно уж войскам из пустого в порожнее переливать, на штурм идти надо!

— На штурм, говоришь? Что ж ты тогда оторопел, словно на казнь собрался? За слово доброе да наставление мудрое не карать, а награждать принято. А на штурм… — казалось, генерал задумался. — На штурм идти не один ты рвёшься. Только делать это преждевременно.

— Ваше Превосходительство! — едва ли не взмолился сотник, бледнея от собственной смелости. — Вылазки орков, чарожникской силой прикрывающихся, дерзновенными стали. Что ни ночь — теряем свои позиции. Вот и ноне дворцовые апартаменты, что к базарной площади выступом, противнику уступили. Наши — то от крысаков да варканов проклятущих попрятались, а вороги наскоком лихим отличились. Наши — то едва супротивились, порубили их, повырезали, все, кто там был, как один полегли. Господин генерал-воевода, коли дальше оно так продолжаться будет, к исходу месяца всего трудами ратными завоёванного лишимся! — Сотник понуро повесил голову, мол, хоть сечи, воевода, хоть на кол сади, но правда моя будет.

— Да знаю я, Любомир Прохорович, всё знаю! И про вылазки вражьи и потери наши непоправимые, но приказа своего отменять не стану, сколь бы ты али иной кто не упрашивал! Войска продолжат учения, и в бубен бить будут и маршем ходить по полю, покудова нужным считать буду, и покуда единым строем атаковать не научатся. Одним твёрдым кулаком ударить надо! Потому как нельзя нам иначе! Никак нельзя! Всего тебе не скажу, но поверь слову верному, хоть и горько тебе то послышится: теряем сейчас меньшее, чтобы большее сохранить. А теперь ступай, передай сотникам: немного терпеть осталось. Скоро и наше утро праздником ознаменуется…

Озноб бил тело человека, стоявшего у порога замка. Промозглый ветер, налетая, казалось, со всех сторон, развевал его длинные иссиня — чёрные волосы, пробирался под плащ, но не это было причиной озноба, сотрясавшего тело несчастного. Волны удушливой чудовищной силы накатывали на него, сжимая на горле чародея свои тяжёлые осклизлые пальцы. Далеко за его спиной бил колокол. Тупые, приглушённые расстоянием удары, казалось, шли из-под земли. Несмотря на раннее утро, на улицах появились первые прохожие. Человек нерешительно поднял руку и тронул цепочку входного колокольчика. Дребезжащий звук, раздавшийся в воздухе, казалось, источали сами стены старинного замка. Дверь пронзительно скрипнула, и на пороге показался маленький, сгорбленный временем служка.