Богиня из офиса - Марта Поллок

— Я могу думать только о том, что не имею ни малейшего представления, какие смеси покупать, — простонала Габриель. — Я умею нянчить детей, но ничего не понимаю в еде для новорожденных. У моей старшей сводной сестры Кэти их трое, у сводных братьев по двое у каждого, но все три матери кормили детей грудью, так что я никогда не возилась со смесями. Александр, что нам делать?

— Все, что планировали… только гораздо раньше, — твердо сказал он. — Когда появится Дортсман с ребенком, он наверняка скажет про деньги, так? Когда он назовет сумму, мы заявим, что она чересчур велика. Мы заставим его говорить. Он откажется оставить нам ребенка из-за того, что мы не согласны на его условия. Это будет железная улика!

Он затормозил на стоянке перед аптекой.

— Если мы не дадим Дортсману денег, он заберет ребенка, — мрачно сказала Габриель. — Так зачем что-то покупать?

— Но нельзя же возвращаться с пустыми руками! У миссис Рутберг возникнут подозрения. А никто не должен понять раньше времени, что мы не можем позволить себе этого ребенка. Мы сохраним чеки и вернем все покупки завтра.

Они направились в детский отдел и с помощью любезной продавщицы выбрали несколько банок смеси, набор бутылочек, пеленки, распашонки, несколько нежно-розовых трикотажных костюмчиков и тому подобное. Габриель, не удержавшись, положила в тележку крошечное розовое платьице и розовые вязаные башмачки.

— Я хочу, чтобы у нее осталось это платье, — сказала она, разглядывая изящную вещицу грустными глазами, — когда Дортсман продаст ее другой супружеской паре.

Кровь стыла в ее жилах от этой мысли. Одно дело — рассуждать о продаже детей абстрактно. Но когда доходит до возможности самой купить ребенка, ситуация выходит за пределы понимания. Глаза Габриель наполнились слезами, и она отчаянно заморгала, не желая расплакаться в очереди в кассу.

— Александр, а что, если малышка попадет к ужасным людям, которые будут плохо с ней обращаться? — прошептала она, ощутив, как на глаза наворачиваются слезы. — И это будет наша вина, потому что мы вернем ее вместо того, чтобы…

— Купить самим? — продолжил ее мысль Александр. — Габриель, ради Бога, у нас нет выбора! Как вы верно заметили: мы не женаты. Мы не можем оставить ребенка себе!

— Тогда давайте заплатим и отдадим девочку Юджину и Констанс. О, пожалуйста, Александр! Мы…

— Одумайтесь, Габриель. Если мы купим ребенка, то станем соучастниками преступления, которое, как предполагается, расследуем. — Он вытащил носовой платок и вытер ей слезы. — Ну и партнера я себе выбрал! Раскисли в самом начале!

Габриель закусила губу.

— Извините, — прошептала она. — Вы правы.

Она была так удручена, что Александр смягчился. Он накрыл рукой ее руку, толкающую тележку.

— Мы здесь для того, чтобы помешать Дортсману отдавать детей богатым покупателям. И не волнуйтесь: мы проследим, чтобы девочка не попала к плохим людям.

— Не старайтесь успокоить меня, — огрызнулась Габриель, сбрасывая его руку. — Вы прекрасно понимаете, что мы никогда не узнаем о судьбе этого ребенка. И у нас нет возможности помешать Дортсману продать ее тому, кому он захочет.

— Вовсе незачем злиться на меня! — Впервые он захотел по-настоящему утешить ее, а она восприняла его попытку в штыки. — Я только пытался…

— Отмахнуться от этого ребенка! Просто уйти в сторону и заставить меня сделать то же самое. У вас ничего не выйдет, Александр Холидей! Я не похожа на вас! Я не боюсь связывать себя обязательствами и выполнять их. И мы…

— Мы следующие, — холодно прервал ее он. — Разгружайте тележку.

Они вышли из аптеки и направились к машине. Ни один не проронил ни слова до тех пор, пока они не оказались в своем номере в пансионе «Луна».

— Расстегните блузку! — неожиданно приказал Александр, и сердце Габриель гулко бухнуло в ребра.

— Что?!

Девушка вдруг отчетливо осознала, что они одни в комнате. И что она не очень хорошо знает человека, с которым оказалась сейчас наедине.

Александр увидел, как Габриель побледнела и ее глаза расширились от ужаса.

— О, ради Бога, я не собираюсь вас насиловать! — воскликнул он. — Я хочу закрепить на вас микрофон. Помните причину, по которой мы здесь находимся?

— Я могу обойтись и без вашего сарказма! — фыркнула Габриель. — Насилие так распространено в наши дни, что женщины становятся параноиками. А почему бы вам самому не надеть микрофон?

— Потому что его придется приклеивать пластырем, а я не думаю, что вы сможете это сделать правильно. Кроме того, пластырь прилипнет к волосам на моей груди, и отрывать его будет очень больно. Удобнее прикрепить микрофон к вашему бюстгальтеру, — добавил он, прищурившись. — Вы носите бюстгальтер? Я не могу разобрать это из-за вашей куртки.

Габриель вспыхнула. На какую колкость отвечать в первую очередь? Ее модный жакет абсолютно не похож на куртку. И она носит бюстгальтер, но если он думает, что она собирается расстегивать перед ним блузку, то точно спятил. А это замечание о его груди…

Пока Габриель все это переваривала, Александр приступил к действиям — начал расстегивать ее блузку с ловкостью, доказывающей, что он выполнял эту операцию множество раз.

— Стоп! — Габриель ударила его по рукам. — Я не позволю…

— Расслабьтесь, моя прелесть. — Александр сверкнул язвительной улыбкой, которая тут же привела ее в бешенство. — Я не пытаюсь соблазнить вас. И вид вашего бюстгальтера вряд ли бросит меня в пучину похоти. Стойте спокойно.

Его пальцы касались ее груди, когда он пытался прикрепить микрофон. И от этих прикосновений Габриель невольно вздрагивала.

Но и Александр был не так безразличен к ее близости, как старался показать. Ее кожа была нежной и гладкой как атлас. Дыхание Александра участилось, когда он случайно коснулся ее соска, проступающего сквозь розовое кружево. И ему тут же захотелось сделать это еще раз, уже намеренно.

У Габриель перехватило дыхание. Никогда в жизни она не испытывала подобного наслаждения. Она вскрикнула, выгнула спину, и ее грудь вжалась в его ладонь. Ее колени ослабели, веки отяжелели. Ей хотелось закрыть глаза, лечь, и…

Александр прекратил бесплодные попытки прикрепить микрофон. Мысли о сборе улик полностью улетучились из его головы, когда он вдохнул дразнящий запах ее духов. Его пальцы дрожали от желания и предвкушения, когда он расстегивал ее бюстгальтер. И он был слишком возбужден, чтобы думать о чем-либо, кроме нее.

— Господи, — прошептал он, чуть касаясь губами ее виска, затем блестящих темных волос. — Вы такая нежная, такая сладкая…