Сын болотной ведьмы (СИ) - Рябинина Татьяна

Браво, Игорек, по ходу, ты сам привел жену к своему счастливому сопернику!

Тут, конечно, была очередная нескладушка. Я давно уже перестал думать о себе как об Игоре Званцеве. И уж тем более Эллерия не была ему женой. А если я все-таки стал Гергисом, то должен принять на себя и последствия его поступков, вольных или невольных, без разницы.

Она не возвращалась долго, и я всерьез уже подумывал о том, чтобы плюнуть на все и вломиться в дом. А там будь что будет. Но тут дверь открылась, и я сразу понял, что у ведьмы получилось. Эллерия шла без трости, неуверенно, озираясь по сторонам.

Зрение к ней, определенно, вернулось. Хорошо это или плохо – вопрос пока открытый. Но если вернулась память… У меня и так практически не было никакой надежды. Но если память вернулась, надежда погибла окончательно и бесповоротно. Такое – не прощают.

*post hoc ergo propter hoc (лат.) - "после этого - значит, вследствие этого", пример логической ошибки, отождествляющей причинно-следственную связь с хронологической

**строка из песни "Кто такая Элис" группы "Башаков-бэнд"

14

Когда Эллерия сказала, что ведьма вернула ей только зрение, на секунду отлегло. Но лишь на секунду.

Как, интересно, прошла встреча на Эльбе? Всколыхнуло ли прежние чувства? По ее виду не похоже на то. Скорее, наоборот. Что случилось? Кэрриган полез с нежностями, а она такая: мужчина, я вас не помню, уберите лапы? И что, из того же подвала, где хранится ненависть ко мне, не всплыли чувства к нему? А может, и не было никаких чувств, только одно желание страшно отомстить мужу-подлецу?

Ненависть ко мне? Вот я и подумал так, пожалуй, впервые слив себя и Гергиса в один флакон. Ну, в общем-то, правильно. Пора уже привыкнуть, что теперь он – это я, а не плодить сущности.

Что до Эллерии… Я, конечно, слишком мало знал ее, но что-то подсказывало: не та натура. Она могла возненавидеть меня, замкнуться, но вот так мстить, тайком, да еще и с риском для жизни? Нет, это вряд ли. Слишком гордая. Слишком сильная. Кажется хрупкой, даже робкой, а на самом деле… как персик с твердой косточкой.

Но если не чувства и не месть – выходит, все-таки колдовство. И в тысячный раз по кругу – зачем? Сыночек захотел принцессу – и мамуля ее приворожила? Кобеляж Гергиса в этой схеме мне виделся явным усложнением.

Но самым странным во всем было то, что ведьма, по словам Эллерии, не взяла с нее никакой платы. Странным – и настораживающим. Что подтолкнуло меня упомянуть связь Ольвии с моим отцом и то, что ее сын – мой единокровный брат? Явно не просто так. Что-то сработало в подсознании. И Эллерия клюнула. Повела в сторону политики, попутно подкусив вопросом о количестве моих внебрачных детей. Архив промолчал, поэтому я с чистой совестью ответил, что понятия не имею. И вот когда она намекнула, что народ может задуматься, а не лучше ли сменить законного правителя на… другого, все с щелчком встало на места.

Неужели так просто?

- Намекаете на своего дружка Кэрригана, Лери? Что он лучше меня? – поинтересовался я вполне невинным тоном.

Это была стопроцентная провокация, и она сработала. Да так, как я и предположить не мог. Она споткнулась от неожиданности, не удержалась на ногах и свалилась в болото. Прямо в здоровенное окно воды. Ухнула с головой и вынырнула дальше, так, что с тропы не дотянешься. Когда-то я ходил в походы, и даже разряд спортивный был. Наверно, не смог бы сейчас рассказать доходчиво, что и как надо делать в такой ситуации, но действия шли на автомате. Ремень оказался коротким, помог плащ.

Страх – нет, ужас! – пришел уже потом, когда Лери очутилась на тропе. Мокрая, грязная, вся в болотной тине. Что, если б я не смог ее вытащить?! Потемнело в глазах, я обнял ее, прижал к себе и целовал, как сумасшедший, не в силах оторваться от ее губ. Пока не заметил, что она дрожит – от холода? От страха? Заставил ее раздеться и натянуть мою одежду. А когда увидел голую, освещенную солнцем до последней складочки… пришлось срочно отвернуться. И представить, как Кэрриган лапал ее в доме ведьмы. Подействовало не хуже химической кастрации.

Держал ее за руку, тащил за собой, бегом. Чтобы согрелась, не заболела. Лето, определенно, закончилось. Градусов пятнадцать, не больше. Лери – пышное, как парадное платье, «Эллерия» из моих мыслей куда-то улетучилось – спотыкалась, сопела, задыхалась, но ни разу не пожаловалась, не попросила сбавить темп.

Только в карете, по пути в замок, я осмелился посмотреть на нее. Она сидела напротив, сдвинув ноги, чтобы не касаться моих коленей своими, обхватив себя руками за плечи. И косилась в мою сторону, испуганно убегая глазами всякий раз, когда встречалась со мной взглядом.

Что-то изменилось. Из-за того, что я спас ей жизнь? Или потому, что целовал так, как вряд ли это делали Гергис и болотный ублюдок Кэрриган?

Ревность была похожа на уколы иглой – тонко, остро, коротко. И абсолютно бессмысленно. Но я ничего не мог с собой поделать.

В замке она ушла к себе и, как сказала позже Мия, легла спать. И снова я занимался неотложными делами, думая при этом только о ней.

Лери… Это звучало мягко – как будто на одном из тех языков, которые я когда-то знал, а теперь уже почти забыл. Осталось только ощущение чего-то тонкого, изысканного, изящного.

Перед ужином пришел к ней в спальню, забрав из детской Мариллу. Чтобы Лери наконец смогла увидеть дочь. Положил девочку на подушку рядом, присел на стул, наблюдая, за ними. Марилла водила ладошкой по ее щеке, и Лери улыбнулась, еще не открыв глаза. А потом, посмотрела на меня и расплакалась, словно не выдержала в конце концов того напряжения, в котором жила.

Захлебываясь слезами, она снова и снова спрашивала, почему я так переменился по отношению к ней, чего мне не хватало. И что произошло сейчас - почему я снова стал к ней внимателен.

В этом было столько обиды и боли, что меня буквально разрывало в клочья. Заплакала вслед за ней Марилла, и я малодушно спрятался за нее, успокаивая. А потом и вовсе сбежал, отделавшись ничего не значащими фразами и сославшись на то, что девочке пора спать.

Чем я мог ей ответить, кроме своих предположений о колдовстве?

И все же… разговора, настоящего серьезного разговора, было не избежать. Кажется, мы подошли к точке невозврата.

Я достал сложенный листок, который перекладывал из одного кармана в другой, не доверяя ящикам стола и прочим укромным местам. Куртку принесли из спальни Лери. Интересно, не нашла ли она записку, когда раздевалась? Впрочем, это уже не имело значения. В любом случае я собирался показать ее. Завтра…

Уже не первую ночь я спал вполглаза. Вертелся с боку на бок, пялился в потолок, думал, искал подходящие слова. А потом снова полагался на интуицию и память Гергиса. Сложно строить планы и просчитывать вперед свои ходы, если не владеешь информацией.

Когда-то я дотошно прикапывался к каждой мелочи, выяснял все обстоятельства, прежде чем передавать дела в суд. Поэтому осечки случались крайне редко. А вообще в детстве хотел стать великим детективом. Как… черт, как же его звали – сыщика, который курил трубку, играл на скрипке и распутывал сложнейшие дела, не вставая с кресла? А ведь еще вчера помнил!

Где и как поговорить с Лери? Чтобы нам никто не помешал, чтобы она не чувствовала себя слишком скованно? От этого разговора зависело очень многое. Как бы там ни сложилось между нами, но мы были женаты, и у нас росла дочь. Я почти не сомневался, что ведьма и ее сынок замыслили какую-то пакость, а мне приходилось думать не только о себе и даже не о своей семье, но и о будущем всей бестолковой страны, которая фантастическим образом свалилась мне на голову.

К утру, в тяжелом полудреме из памяти Гергиса доставили посылку.

В первое лето они с Лери ездили верхом к лесному озеру, и ей там очень нравилось. Если было тепло, купались – и не только. От парочки кадров, иллюстрирующих это самое «не только», одеяло поднялось домиком. И снова укололо ревностью, хотя абсурднее этого трудно было что-либо придумать. Сама по себе ревность к прошлому глупа, но ревновать к собственному телу, хотя и с чужим разумом?.. Полный бред!