Недоверчивые любовники - Шеридон Смайт

Слегка опомнившись и набравшись смелости посмотреть ей в глаза, Остин тотчас осознал, как ошибся. Он ляпнул первое, что пришло в его одурманенную голову, и это, увы, оказалось правдой.

— Когда Джек рассказывал о возможной работе в вашем доме, он нашел нужным сообщить немногие сведения, которые, как он считал, мне следовало бы знать. — Остин сглотнул, но в горле по-прежнему было сухо до отвращения. — Он упомянул, что читал о беспокойстве, причиняемом вам родственниками мистера Вансдейла.

Поверила она ему? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Кэндис просто стояла перед ним в дверях, вцепившись пальцами в косяк. С некоторым удивлением он заметил, что ногти у нее коротко острижены и не покрыты лаком. Стало быть, эта леди не проводила время в салонах красоты.

Но она вообще почти не выходила из дому из-за репортеров, которые знали то, чего не знал он, Остин Хайд. Иначе они не могли бы доставить вдове столько хлопот, верно?

Верно. Остину стало легче. У него было оправдание. Он на правильном пути. В фокусе без камеры…

Он улыбнулся собственному каламбуру.

Кэндис стерла улыбку с его физиономии одним лишь тембром своего голоса, низкого, дрожавшего от ярости:

— Вы сделали из меня забаву для себя? — Она рванула майку и тряхнула распущенными волосами. — Для вас это игра, не так ли?

Руки ее опустились на бедра, обозначив линию талии.

Остин беспомощно заморгал под взглядом пылающих гневом кошачьих глаз. Ну и ну! С этой женщиной не соскучишься.

— Вы решили, что это очень забавно — задать мне головомойку, поставить богатую вдову на колени.

— Да подождите вы хоть минуту, черт побери…

— Какой же у нас следующий урок, мистер Хайд? Окунемся нагишом в бассейн? Как вы думаете, это помогло бы мне расслабиться? Выглядеть более похожей на будущую мать? Я получила бы истинное удовольствие, а репортер — сенсацию. Это стоило бы занести в компьютер и сохранить для моего будущего ребенка!

Она сделала шаг вперед, и Остин вынужден был отступить, оказавшись прижатым спиной к стене. К радости Остина, Кэндис продолжала напирать на него, пока их тела не соприкоснулись. Однако ее горящие глаза сказали ему, что не стоит считать это особой удачей: Кэндис просто не соображала в своем ослеплении гневом, что делает.

И к тому же она испытывала боль, теперь он это понял. Его это беспокоило. Не потому, что она была в бешенстве, — слава Богу, значит, у нее твердый характер. Но боль — нечто совсем иное. Он вовсе не собирался обижать Кэндис, он всего лишь хотел убедиться, что его ребенку будет хорошо, что ему не придется страдать, как страдали они с Джеком. Вероятно, он слишком увлекся.

Кэндис ухватила Остина за подбородок и встала на цыпочки, стараясь, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Голос ее перешел в полный презрения шепот. Остин про себя дивился тому, какую бурю вызвали его скромные усилия. Он и вообразить не мог, что в тельце хорошенького котенка прячется тигр.

— Вы старались разжалобить меня, смотрели печальными щенячьими глазами, делали туманные намеки на вашу мать и так далее, а в душе смеялись надо мной, пытались меня унизить.

Это было уж слишком. Остин сделал единственную вещь, которая, по его мнению, могла бы вывести Кэндис из ее состояния: наклонился и прижал свои губы к ее губам. Она оцепенела от неожиданности, но по крайней мере не оттолкнула его и не сопротивлялась, хоть и не ответила на поцелуй.

Остин попробовал кончиком языка разомкнуть крепко сжатые губы: она так напряглась, а ей необходимо расслабиться и позволить ему поцелуем снять ее душевную боль. Утешить, только утешить, — он думать не желал о том, что острые кончики ее сосков уткнулись ему в грудь, что ее живот прижимается к его животу, а лобковая косточка — к отвердевшему месту в его джинсах.

Господь всемогущий, какая же она сладкая, как сливается ее тело с его телом в самых подходящих местах! Он продолжал свои попытки разъединить кончиком языка ее губы, и наконец они раскрылись. Остин застонал от наслаждения.

Следующий стон прозвучал не из его уст, и Остин вдруг опомнился. Он не мог воспользоваться своим преимуществом. Вероятно, Кэндис крепкая и стойкая женщина, но он понимал, отлично понимал, что она еще и хрупкая.

И нельзя было забывать о ее беременности. Остин ослабил объятия, потом медленно и неохотно оторвался от ее губ и коснулся губами ее щеки. Теплое дыхание Кэндис легчайшими, быстрыми порывами согревало его лицо. Он ничуть не удивился, что голос у него сел, когда он произнес:

— Клянусь, я и не думал смеяться над вами.

Ресницы Кэндис мягко тронули его щеку, когда она открыла глаза. Поцелуй бабочки — припомнились ему когда-то давно услышанные слова. От кого он их слышал? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что Кэндис ему поверила.

Когда она положила голову ему на плечо, он невольно зарылся лицом в ее волосы, вдыхая запах зеленых яблок и с каждой секундой чувствуя себя спокойнее. Только колени оставались до смешного слабыми, возвращая его к далеким дням юности, к воспоминаниям о ласках на задних сиденьях машин.

— Вы… так и не доели пиццу.

— Не доела.

Кэндис подняла голову и посмотрела на Остина, прежде чем отойти от него. Остин позавидовал ее самообладанию. Она раскраснелась, на лице у нее было странное, застывшее выражение, но, черт возьми, походка оставалась ровной и твердой, чего он не мог бы сказать о себе. Он был пьян от желания и вместе с тем встревожен.

Проклятие, а почему бы ему не признаться в этом? Леди влекла его к себе, возбуждала, не важно, богата она или нет, беременна или нет! Беременна… его ребенком.

Он хотел ее, но еще не обладал ею, а она уже вынашивала его дитя. Огонь желания вспыхнул с новой силой, воспламенив его чресла. Быть может, тот простой, неопровержимый факт, что она зачала от него ребенка, и возбуждает его, влечет к ней? Сознание этого потрясло Остина, почти подкосило ослабевшие от вожделения колени. Он прислонился к стене, радуясь, что смущенная Кэндис не смотрит в его сторону.

«Ни в коем случае». Одна из его нянек имела обыкновение повторять эти слова по поводу любой шалости, которую он или Джек пытались затеять с ее ведома.

Нянька. Он не намерен допустить, чтобы его ребенок страдал от подобного бедствия! Собственно говоря, не все няни были плохими, однако обшая статистика оставалась скверной.

Шесть месяцев. У него было полгода на то, чтобы убедить эту богачку, что воспитание ребенка — истинное чудо. Заставить ее понять, что ребенок остро нуждается в любящей матери. Доказать, какой приятной и радостной может стать жизнь здоровой, счастливой матери.

И он должен проделать все это, не укладывая мать своего будущего ребенка к себе в постель?