Знак Пути - Дмитрий Янковский

Он еще бубнил бы долго, истосковавшись по свежим ушам, но друзья не собирались встречать ливень под небом.

– Эй, добрый человек! – перебил стражника Сершхан. – Где все же у вас корчма?

– Так вам с дверями али без?

– Все едино! Лишь бы поближе.

– Тогда езжайте через ворота, потом шагов двадцать прямо, а там свернете вправо и доедете до резного терема в два поверха, от него…

– Слыш… – совсем разозлился Волк. – Ты не умничай, пальцем покажи!

Стражник пожал плечами и неопределенно ткнул за спину волосатым пальцем. Яснее от этого не стало, но и стоять тут до вечера смысла не было, витязи переглянулись и пустили коней в город спокойным шагом.

Обычая мостить улицы тут не знали, пыль скаталась от сырого ветра мелкими шариками, липла к подковам масляной жижей. Пустынная дорожка привела друзей к кривому как речь брехуна переулку, в конце которого и впрямь высился рубленный терем.

Куда направится дальше никто не ведал, а спросить было не у кого, поэтому друзья сообща решили проехать влево, но через несколько одинаковых, как горох, домов поняли, что ошиблись. Пришлось возвращаться и ехать вправо, но и там корчмы не сыскали. Вконец разозлившись и опасливо поглядывая на дрожащее от водного бремени небо, они обогнули высокий терем и почти тут же улочка уперлась в приличную корчму: два поверха, коновязь, конюшня, сзади огромный амбар пристроен, даже три отхожих места во дворе. Дверь тоже была на месте, даже за кем-то захлопнулась чуть ли не перед самым носом.

– Гоже! – оглядевшись кивнул Сершхан. – Если и цены не выше небес, то переждать непогоду – самое место.

Он первым соскочил с коня и отвел его к конюшне, не дожидаясь обычного в таких местах отрока. Судя по быстроте соображения стражника у ворот, прислугу тут можно было прождать и седьмицу. А то и две, коль не свистнуть. Друзья не стали мешкать, отправились следом.

Отрок, как ожидалось, спал развалившись на ворохе сена, только на скрип калитки проснулся, нехотя слез и развел коней в стойла.

– Русь везде одинакова… – усмехнулся Ратибор, отдавая мальчонке копейку. – Что вдоль по ней иди, что поперек. Ладно, не забудь корму коням задать, а то и ухи выверну, как на всей Руси повелось.

Зато в самой корчме к ним отнеслись с куда большим уважением. Правда и это неожиданным не было, деньги на Руси тоже цену имели, а грозные мечи и юркая сабля уважение к этой цене только утраивали.

– Эй, корчмарь! – окликнул хозяина Волк. – Принеси чего-нить горячего, а то с этой мороси кишки остыли… Да, щи в самый раз! И сметаны. А там поглядим. Вообще нет, кувшин ола тащи сразу.

– И мяса. – уже отвлекаясь от Божьего мира добавил стрелок. – Не жалей! Поросенок для разгону пойдет.

Он воткнул в щель стола целую гривну и принялся ждать, отрешенно глядя в пропахшую духом еды стену. Хозяин аж затрясся, не сводя глаз с приличного куска серебра, тускло блестевшего в столешнице, развернулся и стрелой юркнул в кухню, на бегу погоняя челядь.

Висевшие на стенах масляные плошки больше освещали закопченные бревна, чем с полтора десятка посетителей, устроившихся на тяжелых, надежных, как верный клинок, дубовых лавках. Столы, кроме аромата просаленного дерева, источали не меньшую надежность, сбиты не из досочек, а из распиленных пополам бревен. О такой хоть кулаком шарахни, хоть башкой, ничего не изменится, даже булаву выдержит, коль потребно, а судя по глубоким рубцам, может и приходилось выдерживать.

Ратибор нетерпеливо ерзал, глядя на суетившуюся возле стола челядь, наконец тарелки и миски расставили, стрелок глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, и принялся РАЗГОНЯТЬСЯ. Для разгона понадобился не только поросенок, хотя он терпеливо дождался своей очереди после щей со сметаной.

– Что-то ты больно мал, нежно-розовый… – невнятно бормотал Ратибор, обсасывая последний огрызок уха. – Корчмарь, принеси-ка еще мясца. Птица? Птица тоже пойдет, если крупная.

Размер птицы видимо был не так важен, поскольку следом за крупной прекрасно пошла и мелкая. Корчмарь взирал на обжору с благоговейным страхом, друзья с привычными усмешками – навидались и не такого, когда он садился за стол после двухдневной голодовки. Сами они ели в меру, а вот от пива не отказывались, густой темный ол то и дело наполнял кружки, расплескиваясь белоснежной пеной.

Ратибор взялся за перепелок, жадно впиваясь в пропеченную плоть, покрытую подрумяненной корочкой, жир так и капал, но не пропадал, впитываясь в хлебный мякишь, от которого замасленные пальцы потихоньку отрывали кусок за куском.

– Невозможно смотреть как он ест… – покачал головой Волк. – Эй, корчмарь! Дай и мне этих жирненьких!

– Ты ж говорил что наелся? – удивился Сершхан.

– Ничего, с пивом пролезет!

– Да? – Сершхан задумчиво глянул на стрелка. – Корчмарь! Перепелки еще остались? Ну так неси! Стоит, смотрит…

На улице грохотнуло, да так, что дверь скрипнула, через отдушины потянуло отчетливым запахом размокшей земли. Корчмарь побледнел, отвернулся и скрылся на кухне в клубах дыма и пара.

Угрюмый мужик за соседним столом поднял мутный взгляд к потолочным балкам.

– Чтоб его! – пьяно гаркнул он, ухнув по столу деревянной кружкой.

Соседи зашикали, чуть ли рот мужику не заткнули, тот утерся серой холстиной рукава, ненавидящий взгляд зыркнул из под бровей, но нос снова уткнулся в пену огромной кружки, мол ладно, пусть будет по вашему!

На лицах посетителей читался какой-то виноватый испуг, каждый стеснялся своего страха, но побороть не мог, а потому прятал глаза и говорил нарочито громко.

– Серьезное тут, видать, дело… – неожиданно изрек Ратибор, прикрыв рот обглоданной птичьей тушкой.

Друзья чуть пиво не пролили – не часто стрелок во время еды занимал уста разговорами.

– Да, боятся чего-то, – буркнул Сершхан в кружку ола. – Но при чужаках обсуждать не желают. Интересно, почему? Какой-то соромный у них страх, непонятный. Видят, что зашли витязи, могли бы подмогу спросить! Но нет… Хотя гордостью тут и не пахнет.

– Скорее их страх с нехорошей тайной увязан… – предположил Волк. – И с этим дождем. Чуете? От Перунова грома никто так не вздрагивает! Еще они могут думать, что мы им не помощники, а коль так, то испуг не на пустом месте.

– Поляки? – предположил Сершхан.

– А дождь тогда тут при чем? – несогласно фыркнул Ратибор. – Хотя стоит ли голову ломать? Не хотят просить, значит им так вернее. Переждем ливень и пойдем отсель, попробуем лодью нанять. Только одно потребно учесть – страх частенько толкает людей на то, что с нормальной головой они в жизни не сделают. Потому расслабляться не след! И не наедайтесь как свиньи, а то двигаться будет тяжко.

Не обращая внимания на усмешки друзей он принялся доедать перепелок, изредка прикладываясь к кружке – ему, видать, еда ничем не мешала.

Кувшин опустел и корчмарь спешно притащил полный, вдвое больше первого, но вместо того, чтоб вернуться на кухню, подсел к самой большой компании, искоса поглядывая на витязей. Волк едва заметно расширил ноздри и первым потянулся к кувшину, кружка наполнилась до половины, играя пеной, но пить витязь не стал, едва пригубил.

– Сонное зелье! – тихо вымолвил он, не отнимая от лица кружку.

Сершхан улыбнулся и как ни в чем ни бывало тоже налил из кувшина, ни одна черточка на лице не изменилась под пристальными взглядами посетителей. У Ратибора еще оставалось, он не спеша допил и так же спокойно, медленно долил свежего, расслышав под одним из столов отчетливый скрип самострельного ворота.

– Зелье крепкое, – уточнил Волк. – Но без слюны гада. Так, белена, дурман, пыльца кувшинки… Вреда не будет, но свалит сразу.

– В кухне еще два стрелка. – подняв кружку как для здравицы, шепнул Ратибор. – В эдакой тесноте супротив самострелов не переборешься, это вам не лук, где от стрелы увернуться можно, с такого расстояния и кольчугу навылет прошьет… Попробовать конечно можно, но опасность чересчур велика – даже если одного ранят, уже беда. Надо пить, чай сонное зелье, а не отрава… Заодно поглядим чего эти добрые люди удумали.

Они осушили кружки под пятикратный щелчок вхолостую спущенных самострельных тетив, а Сершхан даже успел закусить перепелиным крылышком, прежде чем безвольно опустить голову на крепкий дубовый стол.

Потоки дождя срывались с небесной тверди бешенным ревом, вода колотила в землю тугими каплями, расплескивая раскисшую худым тестом землю, широкие рыжие струи целыми пудами смывали прибрежную глину в свинцовые воды бушующего Днепра. Фиолетовые молнии беспрестанно секли темное небо, липли к нему ослепительной паутиной, гром трещал, ухал, накатывал огромными валунами, плакучие ивы испуганно вздрагивали, пряча ветви в обезумевшей реке.

В пологий левый берег, почти у кромки бурлящих волн, вонзились семь толстенных, грубо отесанных столбов, обмотанных ржавыми цепями толщиной с приличную руку. Свежее дерево не тронулось сетью трещин, но глубокие борозды говорили об отчаянных потугах когда-то прикованных пленников сделать хоть что-то. Четыре столба одиноко цепляли верхушками клубившийся туман, но между ними, на трех других, безвольно натянули цепи спящие витязи. С них стянули все что можно, оставив в одном исподнем, даже поясов не оставили, а потому смотрелись они посреди бушевавшей стихии жалко и безнадежно, как последние жухлые листья на засыпающих под ветром осенних деревьях. Но даже вражьи руки не тронули оберегов – с шеи Ратибора по прежнему свисал на черном шнуре серебряный нетопырь с зажатыми в лапах стрелами, под рубашкой Сершхана поблескивала золотом звездочка с восемью тонкими как спицы лучами: четыре длинных и четыре совсем коротеньких, а у Волка, кроме подаренной морянкой раковины, висела фигурка спокойно лежащего волка, вырезанная из огромного звериного клыка.