Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765 - Александр Морозов

И если в далеком Петербурге стало для всех очевидно, что в «Кольском китоловстве» происходят неслыханные злоупотребления, то русские поморы беспрестанно наблюдали их во всем их неприглядном бесстыдстве. Поморы видели, как хищничествуют и бездельничают иноземцы, как губят они большое государственное начинание, надувают казну и обирают русских, урезывая и без того скудные их заработки.

Особенно много толков обо всем этом было на Курострове, где под боком строили китоловные суда и горячо обсуждали их мореходные качества и пригодность для промысла, судьба которого всех живо интересовала. А такому бывалому мореходу, как В. Д. Ломоносов, привелось и самому принять некоторое участие в делах «Кольского китоловства». Как надежному кормщику и добросовестному человеку, ему поручали перевоз особо ценного груза и мешков с монетами из выручки конторы китоловного промысла, как о том свидетельствует следующая запись:

«1727 кредит.

Август 7, 19, 31, сентября 22, 25.

Принято присланных ис Колы ис канторы китоловного промысла ефимков с салдатами Лукою Турчаниновым с товарищем.

С командором с Ерентстантером, с Ываном Сухановым, с Михаилом Мотовиловым, с Васильем Ломоносовым, Степаном Еремеевым, которым явилось щетом:

галанских и в половинках и в четвертинках — 27281/2

францужских и в половинках — 941/2

плешков — 221

разных государств и в половинках и в четвертинках — 30323/4

банковых и в половинках — 16621/2

в том числе левик—1, плохих — 4

пиястровых весом — 1 пуд 32 фунта 10 зо[лотников]— 110

[Всего] 88451/4».

В другой раз, возвращаясь в 1728 году из Колы в Архангельск, В. Д. Ломоносов на своем судне доставил на компанейский двор бочку спермацета, вываренного из головного мозга кита, анкерок лоя [56]и деньги.

«Кредит. 1728.

Октября 7. У Василья Ломоносова банковых делех и в половинках — 500, в том числе галанских — 2, весом 34 ф[унта] 69 з[олотников]; спармацету бочка сороковая да лолу[57] анкирок не полные весом в деревом 34 [пуда] 30 ф[унтов].

«Кредит. 1728.

Октября 7. Василью Ломоносову с присланного спармацета провозу — 1 р. 8 к.

Оного спармацета за выздымку и за воску из судна на компанейской двор — 12 к.»[58]

Нет никакого сомнения, что у В. Д. Ломоносова было немало знакомцев среди русских матросов, хаживавших с китоловными судами до самого Груманта. Приходилось ему бывать и на компанейском дворе в Архангельске, где суетились приказчики «Кольского китоловства» и расхаживали полупьяные иноземные шкипера и капитаны. Не раз видел он и главного директора и распорядителя «Кольского китоловства» Соломона Вернизобера, безмятежно жительствовавшего в Коле рядом с бездействующим салотопным заводом и пустующими сальными магазинами вверенного его попечению промысла.

Постоянно сопровождавший отца в его дальних походах, юноша Ломоносов также немало всего узнал о делах «Кольского китоловства». Он наслышался о происках и проделках иноземных китоловов, о плутнях и корысти иностранных купцов, торговавших в Архангельске, видел их враждебную обособленность, надменное и пренебрежительное отношение ко всему русскому, в особенности к простому народу.

Гукор «Чайка» заходил на Соловецкие острова. У Василия Дорофеевича Ломоносова всегда находились здесь важные дела.

Соловецкий монастырь, основанный в 1436 году, представлял собой огромную вотчину с разбросанным по всему Поморью обширным и разнообразным хозяйством. Соловецкий монастырь был важным форпостом Московского государства на Белом море. В течение десяти лет — с 1584 по 1594 год — под руководством монаха Трифона, который слыл человеком искусным в военном деле, монастырь был обнесен надежной каменной стеной. Эти меры были крайне необходимы, так как иноземные корабли стали всё чаще появляться на Белом море.

В XVII веке, в период кризиса феодального государства, вызвавшего движение Степана Разина и «раскол», Соловецкий монастырь не принял никоновских реформ и поднял в октябре 1666 года открытый мятеж. До 22 января 1676 года горсточка «старцев» выдерживала осаду правительственных войск, ободряемая и поддерживаемая сочувствием местного населения. Монастырь пал только после того, как перебежчик Феоктист показал ход за его стены через ров у одной из церквей. Расправа была ужасной. Изнуренные долгой осадой, «старцы» были выгнаны в жестокую стужу на морскую губу и там заморожены. Все деревья вокруг монастыря были увешаны трупами монахов.

После подавления восстания Соловецкий монастырь пришел в упадок, но скоро оправился. Петр I оценил хозяйственное и военно-стратегическое значение обители и оказывал ей поддержку. Он дважды посетил Соловецкие острова: впервые в 1694 году, после бури у Унских рогов, и 10 августа 1702 года, когда неожиданно прибыл вместе с царевичем Алексеем на тринадцати кораблях, готовясь к своему походу на Нюхчу и Повенец.

Предания о соловецком бунте и рассказы о посещении Петром Соловков были живы в памяти поморов в ту пору, когда юноша Ломоносов впервые увидал Соловки.

Летом на тишине, среди моря, усеянного солнечными дрожащими бликами, неожиданно выступали зеленые острова, изрезанные извилистыми заливами и бесчисленным множеством сверкающих озер. Некоторые из островов гористы и покрыты рослым плечистым лесом. Другие устланы болотами, поросли мхом, чахлым кустарником и низенькими, словно вымерзшими, елочками и сами вместе с ними словно плывут по морю.

На большом острове в удобной и глубокой губе открываются сложенные из огромных валунов серые стены и круглые башни монастыря.

В светлые, прозрачные вечера юноша Ломоносов, ускользнув от церковной вечерни, бродил по притихшему острову, прислушиваясь к ласковому рокоту Белого моря. Его внимание, несомненно, привлекли таинственные каменные «выкладки» из некрупных валунов, образующие запутанные лабиринты, или, как их называли в народе, «вавилоны». Всего в одной версте к югу от монастыря на уединенном полуостровке, отделяющим от моря Кислую губу, находилось три таких лабиринта, высота которых не достигала колен.

Между ними стелятся узкие, едва достигающие пол аршина, дорожки, поросшие темно-зелеными кустиками воронихи и северным вереском, мерцающим розовато-лиловыми цветами. Самый большой лабиринт напоминал подкову с близко сведенными концами, как бы составленную из двух не сомкнутых между собой и извивающихся каменных лент. Широкий вход в лабиринт тотчас же расходился на две стороны. Всякий, кто заходил в лабиринт, непременно выбирался из него, но только с противоположной стороны, пройдя в общей сложности 285 шагов. Только повернув направо, можно было почти тотчас оказаться в самом центре его возле довольно большой груды камней, среди которых был особенно заметен врытый в землю с наклоном странный косоугольный валун, а повернув налево, нужно было долго петлять по лабиринту, прежде чем попадешь к его центру. Второй лабиринт, несколько поменьше и уже, по видимому, полуразрушенный и во времена Ломоносова, представлял собой довольной правильный круг с одним входом и довольно сложной системой переходов, причем некоторые оканчивались тупиками. Третий, совсем маленький, едва достигающий двадцати шагов в окружности, был устроен в виде довольно простой спирали — «улитки».