Ярость херувимов - Антон Валерьевич Леонтьев

Кашлянув, Стасик потянулся.

– Ну, может, лучше поедешь, не теряя времени? Мне так хочется пироженок.

Ада уставилась на него, а потом, поднявшись, направилась в сторону ванной.

– Так ты это серьезно? – крикнул он ей вслед, и девушка, не понимая вопроса, обескураженно кивнула.

Ей что, даже в ванную заглянуть нельзя?

И тут из-за двери в санузел донесся характерный шум, и Ада поняла: нельзя.

– Там кто-то есть? – выдохнула она, и Стасик вдруг недовольно процедил:

– Ну, Ада – девочка из ада, чего пристала! Это моя квартира, кого хочу, того в ванной и держу!

Что правда, то правда.

И он крикнул:

– Ладно, выходи, чего уж! Она все равно сейчас тебя обнаружит.

Дверь ванной распахнулась, и оттуда выплыла абсолютно нагая, хорошо сложенная девица с длинными светлыми волосами.

Ада вежливо произнесла:

– Гуд морнинг, мисс. Может, вам халат нужен? Вон там, в шкафу. Или вы в курсе?

Та, фыркнув, демонстративно подошла к Стасику и поцеловала его.

– Когда ты своей бывшей все наконец скажешь? – произнесла она неожиданно низким голосом. – Ах, пупсик мой, ты такой трусишка!

Пупсик мой!

Ада же заметила:

– Теперь понимаю, чьи трусишки прятал наш трусишка у себя на груди.

Стасик так упорно выпроваживал ее из квартиры не потому, что ему так хотелось любимых пироженок. Ему нужна была возможность выпустить свою любовницу из ванной, где та скрывалась.

– Извините, что помешала вам, – объявила Ада, понимая, что ей совсем не так больно и обидно, как она сама себе это представляла.

Разве что совсем чуть-чуть.

Или немногим больше.

– Вы можете продолжать, однако лучше после того, как я отчалю. Пироженки, пупсик мой, не обессудь, привозить тебе не стану. У тебя ведь имеется та, которая их тебе живо притащит. Если, конечно, сначала одеться соизволит!

Нагая же особа с вызовом произнесла:

– Давайте только без сцен! Прошла любовь, завяли помидоры. Стасик – исключительно мой! Твое время вышло. Ты что, против?

Ада пожала плечами и взглянула на притихшего Стасика.

– А ты ничего сказать не хочешь? И как давно у вас это за моей спиной продолжается?

Наверняка прилично.

– Ну, скажи же ей прямо в глаза! Мы ведь договорились, пупсик мой!

– Да, скажи, пупсик мой! – вторила ей Ада.

Стасик со стоном произнес:

– Что, обязательно подвергать меня такому стрессу? Я же больной и несчастный, попал в ДТП!

И первым делом, оказавшись после этого дома, позвал к себе медсестру без халатика.

– Хороших вам выходных! А тебе – полнейшего выздоровления, пупсик мой! – заявила Ада, направляясь в холл, и, не слушая стенаний Стасика, обращенных ей вслед, вышла прочь.

Делать ей тут было нечего. И не только сейчас, но, наверное, уже давно.

Только сев за руль, Ада дала волю слезам. Наплакавшись, она посмотрела на себя, зареванную, неказистую и даже несколько опухшую, в зеркало и произнесла:

– Чтобы тебе было пусто, пупсик мой!

Это ведь человек, к которому у нее еще остались чувства – не может же она перестать его любить за пять минут!

В рюкзаке, который Ада с собой не взяла, оставив на заднем сиденье, вдруг раздалось какое-то шебуршание.

Она вздрогнула, а потом поняла: кукленыш-уродец!

Она схватила рюкзак, открыла его и вытащила свою вчерашнюю находку, которая глазела на нее, разевая клыкастую пасть.

– Это ведь ты там копошишься? Ты, кому же еще! Но как такое может быть?

Вот именно, как?

Это всего лишь кукла из ткани, ниток и пуговиц, не более, она точно не может ни шевелиться, ни копошиться.

Тем не менее она это делает.

Потому что если не она, то кто же еще?

И вдруг в голову Аде пришла странная, точнее, совершенно дикая мысль.

Хотя с учетом того, что она разговаривала с кукленышем-уродцем, уверенная, что тот живой, то не такая уж безумная.

Она захотела, чтобы писательница Водопьянова пошла в баню, – и это исполнилось. Она возжелала, чтобы Стасика черт побрал, – и это сбылось.

Ее желания воплотились, словно кто-то их услышал и исполнил. Причем сделал это на свой странный, капризный и крайне опасный манер.

По крайней мере, в случае со Стасиком.

Тот ведь мог в ДТП и погибнуть. Тогда Черт побрал бы его окончательно и бесповоротно.

А сбываться желания, которые на самом деле были всего лишь случайно вырвавшимися в сердцах словами, стали в тот момент, как у Ады появился он.

Этот кукленыш-уродец.

– Это ведь ты? – спросила она и тряхнула кукленыша. – Скажи, это ты?

В субботу с утреца она, зареванная и с поплывшей косметикой на лице, сидела в салоне своего автомобиля и, тряся странную тряпичную куклу, на полном серьезе требовала от нее ответа, полагая, что…

Что этот кукленыш исполнил ее желания?

Другого объяснения не было.

Она несколько минут смотрела на кукленыша, который таращился на нее своими глазами-пуговицами, все ожидая, что тот…

Оживет? Вырвется у нее из рук и, вскарабкавшись на приборную доску, спляшет ламбаду?

С учетом того, что у кукленыша имелась всего одна нога, это было бы сложновато. Кто ему вторую-то оторвал?

Баба-яга – костяная нога.

– Да, это ты, – произнесла Ада, сама понимая, что звучит это в самом деле безумно. Ни в какую мистику она отродясь не верила, гороскопы не читала, к гадалкам не ходила.

И скажи ей кто, что кукленыш-уродец может исполнять желания, она бы покрутила пальцем у виска.

И посоветовала бы обратиться к хорошему психиатру.

Кукленыш у нее на коленях не шевелился. Судя по всему, он приходил в движение только когда был скрыт от людских глаз.

Нет, она что, в самом деле уверена, будто тряпичная кукла могла оживать и, подобно игрушкам из мультфильма, вести тайную антропоморфную жизнь?

Это не кому-то требовался психиатр, а ей самой. И в аптеку за углом тоже наведаться не мешало. Самое смешное, что за углом действительно была аптека, причем, кажется, даже не одна.

Снова тряхнув кукленыша, Ада вздохнула.

– Понимаю, разговаривать со мной не желаешь. Но ведь это ты исполнил желания?

Точнее, исполнила, потому что кукленыш, как ни крути, все же был девочкой.

Ее девочкой.

Правда, весьма страшной и жуткой и к тому же без ноги. Ни дать ни взять, Баба-яга – костяная нога.

Точнее, кукленыш без ноги, если можешь, то беги.

Ведьма, сущая ведьма!

И тут Аду затрясло. Нет, не от страха, а от осознания того, что теперь все встало на свои места.

Ведь если