Похищение столицы - Иван Дроздов

— Трофимыч! Видишь ты ее — шовинистка проклятая! Всю плешь мне переела. Я виноват, что не русский — да? А это хорошо, что она русская — да?.. Сам ты мне говорил: русские глупы, как бараны. Власть у вас отобрали, нефть, газ… Рыжий таракан Чубайс забрал. Она вчера плакала, русских тоже ругала. А кто их не ругает? Весь свет ругает. И что же — стыдилась бы, что русская, а она в глаза мне тычет. Скажи ты ей, Трофимыч. Ты–то понимаешь, что время ваше кончилось. За меня держитесь, я вас вывезу. А гусиным шагом больше не ходите. Орденами трясти не надо! В бою–то всякий может… если разозлят. А ты, попробуй, стороной обойти этот бой самый. Тут голова нужна. У вас, русских, нет головы. Рыжий таракан еще раз цены на бензин поднимет, и тогда уж все поля ваши бескрайние травой зарастут. Царь–голод придет. И вы тогда ко мне прибежите. Аркадий добрый, он зла не помнит.

Пришлепал на средину ковра, ткнул пухлой ручкой в сторону Регины:

— Ее вот… и вас от голода спасет.

Регина добродушно и снисходительно улыбнулась.

— Но если хлеба не будет, где же ты его возьмешь?

— Еврей найдет. Из–под земли достанет, а Регину свою спасет. Да, да… Не улыбайся так ехидно. Не найдем в этой стране, улетим в Америку, в Израиль.

— Ну, ну — лети. Мы тебе куда надо перо вставим — полетишь быстрее. А теперь пойдем домой. Пар мы с тобой выпустили — и хватит. Прости нас, Трофимыч. А за Таню нашу не беспокойся. Умница она и за себя постоять сумеет.

Пошел второй час ночи. Трофимыч, укладываясь в своей темной комнате, прислушался к сердцу. Билось ровно, не болело. И голову как бы опахнуло ветерком, она прояснилась, в ушах не звенело. Давно он заметил, что бурные разговоры, жаркие споры его организм не угнетали; наоборот: словесные баталии его как бы встряхивали, освежали. По природе он был боец; битва — его родная стихия, она сообщала новые силы, готовила и звала к новым схваткам.

Трофимыч спал долго и крепко; проснулся от разговоров, доносившихся из его кабинета. Прислушался: говорят и смеются Артур и Таня, и еще слышится незнакомый женский голос.

Беседу ведет Татьяна; и, как всегда, говорит и смеется, и находит слова остроумные.

— Олигарх предлагает ездить с ним в роли секретаря. А я начинаю торговаться: сколько платить будете? А он: сколько запросите? А я ему: десять миллионов в год. Долларов, конечно. Он глаза бараньи выпучил, рот слюнявый приоткрыл. Вы шутите, говорит. Да нет, я серьезно. Вы же будете глазеть на меня шесть–восемь часов в сутки, а это дорогого стоит. А он, наглец, спрашивает: видеть вас — и только? А я ему: чего же больше? Уж не думаете ли вы, что я за каких–то паршивых десять миллионов позволю прикоснуться к себе первому встречному? Да мне и миллиарда не надо. А он мотает головой и только повторяет: ну и ну!..

Трофимыч побрился, умылся, надел красивый халат и вышел к молодым людям. Таня подскочила к нему и трижды поцеловала в щеки. Она еще со школьных лет обнимала его и целовала. Он при этом всегда думал: «Уж не раскрыла ли Регина их тайну?»

В кресле у камина сидела девушка в форме милицейского майора. При появлении Трофимыча она встала и подалась к нему. Он тоже сделал движение навстречу к ней. И, приближаясь, думал: «Бог мой! Как же она прекрасна!» На что уж Таня его была хороша, но рядом с этой и Венера бы поблекла.

Протянул ей руку и назвал себя, а она сказала:

— Мы теперь служим вместе с вашим внуком.

Артур подтвердил:

— Да, дедушка. Это Екатерина Михайловна, мой начальник.

— Она, конечно, майор, и очень важно держится, и все–таки, на начальника мало похожа. По виду Екатерине Михайловне немного больше лет, чем нашей Татьяне.

В этот момент Татьяна схватила Трофимыча за руку, взволнованно проговорила:

— Петр Трофимович, майор и мне предлагает службу в милиции, говорит, дадут погоны лейтенанта. Я же институт кончаю, военное дело изучаю.

— А как же учеба?

— На заочный перейду. Хватит зайцем в электричке ездить; в милиции хорошую зарплату получать буду.

— Но ты забыла, с кем говоришь. Я же тебе не родитель.

— Вас мама во всем слушает. Скажите ей, прошу вас.

Родители ее легки на помине: как только Татьяна произнесла слово «мама», дверь открылась и на пороге появилась Регина. А вслед за ней тащился и Аркадий. Клокочущим голосом возвестил:

— Трофимыч, у ворот твоих стая машин сгрудилась. Опять, что ли, олигарх пожаловал?..

Стали знакомиться: Регина и Аркадий ошалело смотрели на майора, потом на Артура — уж не по его ли душу приехала? А Трофимыч и вслед за ним и Катя подошли к окну. Майор сказала:

— Это со мной. Мы с ними на мою фабрику поедем, она тут недалеко — возле села Радонеж.

— Ваша фабрика?

— Да, я с некоторых пор фабрикантом заделалась. Случись еще раз пролетарская революция, меня бы Дзержинский на Лубянку поволок.

Артур этому сообщению удивился не меньше других, но никто не задавал майору вопросов, и только Аркадий выдвинулся из–за спины супруги, спросил:

— За сколько же вы купили фабрику?

— Сумма пустяковая: сто двадцать тысяч долларов.

Наступила тишина, и ее теперь уж никто и не пытался нарушить; для нищих обитателей поселка, и для Трофимыча, который давно питался одной картошкой, сумма казалась фантастической, и уж совершенно непонятно, где столько денег взяла эта юная особа.

Наконец, пришел в себя Аркадий. Два–три раза шлепнул по ковру порченой ногой, плюхнулся в кресло, стоявшее у камина напротив Кати. Стал задавать вопросы:

— Фабрика?.. Вы на ней кого вырабатываете? И сколько рабочих у вас?.. Вы скажите, а я буду думать, как вам дать рекламу. Если есть реклама — у вас будет все, если нет рекламы — у вас не будет ничего. У меня есть Лева, а у Левы телевидение. Он скажет про вас слова, и ваш товар пойдет.

Катя, глядя на забавного толстяка и на то, как он живописно шлепал по ковру, благодушно улыбалась; когда же он сказал о телевидении и о том, что у него есть Лева, серьезно заговорила:

— Радио, телевидение… Я думала, но хода туда не знала. Но если у вас есть Лева — тогда конечно…

— Дайте свой проект, что вам нужно?..

— Фабрика шьет женское платье — бесшовным методом. Я сама изобрела этот метод. Получила патент, и мне дали деньги. На них я купила фабрику.

— О!.. Обо всем этом я сам расскажу. И сделаю стихи. А Лева нам даст эфир и объявит: сейчас выступит наш знаменитый поэт — как Окуджава или Розенбаум. И я выйду. И буду читать стихи. А под конец Лева скажет: передачу оплатил спонсор… И назовет вашу фабрику, и скажет: она шьет такое уже платье, такое платье, что лучше не бывает. А? Вам это подходит?..

Говорили только двое, но их диалог был для всех интересен. Особенно внимателен был Трофимыч. Он писал новый роман о нашем времени, и эти два совершенно противоположных субъекта — девушка или молодая дама в майорских погонах и человек, называвший себя поэтом, но в сущности прирожденный делец, так и просились на страницы его романа, причем в натуральном виде, без всяких прикрас и со всем их разговором, — даже интонации голоса обеих собеседников он хотел бы изобразить без каких–либо изменений.