Разбег. Повесть об Осипе Пятницком - Вольф Долгий

Получив департаментскую шифровку, поначалу Модль решил не тратить больше времени на Таршиса. В конце концов, к чему это ему? Не нуждаетесь в наших услугах — что ж, поступайте как знаете, господа! Но затем, поостынув, подумал: а что если попытаться все же? Всяко ведь бывает: вдруг Таршиса потянет, после одиночки-то, на признания? Право, грех не использовать этот, пусть единственный, шанс. Уже не о том даже думал он, что — если повезет — удастся доказать этим выскочкам из департамента полиции, пренебрегающим услугами лучших своих сотрудников, что и он, Модль, тоже не лыком шит; да, определенно не о том. Куда больше его заботили интересы сыска здесь, в Вильне. В руках Таршиса, в этом Модль не сомневался, концы нитей искровской организации, бесспорно наиболее злокозненной части виленского подполья. Обидно отправлять его в Киев, ни о чем существенном не дознавшись; да нет, не в обиде дело — какое-то время опять придется блуждать в потемках, вот что худо! С ума сойти, столько времени, целых два месяца, идти по следу — и все впустую! Да ведает ли господин Ратаев, что одним бездумным росчерком своего пера свел на нет такой огромный труд?

Модль в упор разглядывал Щуплого. Итак, первая попытка — добром получить нужные сведения — ни к чему не привела. Что ж, решил Модль, не вышло лаской — попробуем таской; в фигуральном, понятно, смысле: побои претили Модлю, он крайне редко прибегал к ним.

— Вот что, Таршис, — с жесткими интонациями в голосе сказал он, прервав затянувшуюся паузу. — Мне надоело с вами в прятки играть. Или вы сейчас же выложите все как есть, или… Надеюсь, вы меня понимаете?

— О пан ротмистр! Я ничего так не хочу, клянусь жизнью, как понять вас…

— Нет, вы отлично все понимаете!

— Нет, пан ротмистр. Клянусь жизнью, я не знаю, что вы от меня хотите.

Модль понял: так можно препираться до второго пришествия. Придется идти напропалую, что называется, ва-банк. Боязнь тоже, впрочем, была, и немалая: а ну как выложенные тобою козыри не слишком сильными окажутся? Но и выхода иного ведь нет…

— Очень немногого я хочу, — сказал он. — Вы должны лишь подтвердить то, что мне и без вас известно. Рогут, Соломон Рогут — что вы знаете об этом человеке?

— Ничего, пан ротмистр. Я впервые слышу это имя.

— Неправда, Таршис! Вы потому хотя бы не можете не знать Рогута, что он живет в Вилькомире, на вашей родине. Есть еще одно обстоятельство, изобличающее вас во лжи: Рогут повесился в ковенской тюрьме, Вилькомир по сей день бурлит — могли ли вы ничего не слышать о случившемся?

— Нет, пан ротмистр, я очень сожалею, но я правда ничего не знаю.

— Хорошо, пойдем дальше. Сергей Ежов, он же Цедербаум, он же Ступель — этот-то человек, надеюсь, вам известен?

— Пан ротмистр может мне поверить: я и этого человека не знаю.

— Не торопитесь с ответом. Интересно, что вы станете говорить, когда я устрою вам встречу с ним!

— Я буду только рад этому, пан ротмистр. Вы тогда сами увидите, что мы незнакомы.

— Едва ли вас порадует эта встреча. Особенно если учесть, что она произойдет в Петропавловской крепости, где в настоящее время содержится ваш Ежов.

— Пану ротмистру, я вижу, очень нравится мучить меня!

Продолжать допрос не имело уже ни малейшего смысла. Щуплый явно не дозрел еще до признаний. Сегодня, во всяком случае, из него ничего не выжмешь. И все-таки Модль задал еще один вопрос — скорей всего по инерции:

— Вы бывали в деревне Смыкуцы? Это недалеко от Юрбурга…

— Нет, не бывал.

— Я подозреваю, что если я спрошу — бывали ли вы в Ковне или Вильне, то также получу отрицательный ответ.

— Отчего же, пан ротмистр? В Ковне я не только бывал, но и жил. Как и в Вяльне.

— Ну что ж, не хотите по-доброму отвечать — как знаете. Там, куда вас сегодня повезут, с вами иначе будут разговаривать. Иначе, вы меня понимаете, Таршис? Но моя совесть чиста: я вас предупреждал. Так что пеняйте на себя…

Приставили двух жандармов, посадили в поезд, повезли куда-то — не просто «пужал», значит, ротмистр!

Везли в первом классе, как сиятельную какую особу. Сиденья в купе обиты вишневым бархатом; высокие, податливые пружины — что тебе пух. Осип едва не улыбнулся: по своей воле никогда не доводилось ехать в первом классе, не по карману, и только теперь вот, при двух стражниках, сподобился! Ну, понятно, не ради него расстарались жандармы, для собственного вящего спокойствия: только в первом классе и можно отгородиться от всего мира дверью.

Стражники достались угрюмые, молчаливые. По-особенному, непонятно как, на Осипа посматривают; сперва Осипу показалось, что с недовольством, со злостью, но спустя время разобрался — нет, с опаской, по-охотничьи настороженно. Смешно, право: уж им ли его опасаться!

Попробовал заговорить с ними: куда, мол, братцы, коли не секрет, везете? Промолчали, хмуро переглянулись только. Потом один из них поднялся, сдвинул занавески на окне — для того, надо полагать, чтобы Осип не мог по названию станций определить направление их маршрута. Ну и шут с вами, в сердцах подумал Осип, не больно и нужно. Запала ротмистрова угроза насчет Петропавловской крепости: ни на минуту не сомневался, что везут в Петербург, куда ж еще?

Примерно через час, откушав принесенного кондуктором чаю (Осипа тоже покормили: ломоть хлеба с салом), один из жандармов завалился спать на верхнюю полку; другой жандарм как сидел, так и остался сидеть каменно у двери, сверляще поглядывая на Осипа. Взгляд этот был неприятен, мешал сосредоточиться, Осип прикрыл глаза, сделал вид, будто подремывает.

Не выходил из головы ротмистр Модль. Не так уж, теперь это ясно, мало знает он об Осипе; вернее сказать — очень многое знает! Ни одного пустого, неправдоподобного вопроса — все без промаха, в яблочко. И если связь Осипа с Ежовым еще можно (даже и не располагая точными сведениями) как-то расчислить, коль скоро известно, что оба они принадлежат к искровской организации, то каким, скажите на милость, путем узнано о Рогуте и в особенности о деревне Смыкуцы, где Осипу всего разок, да притом темной вьюжной ночью, и пришлось быть? И если это уже тогда было известно жандармам, то отчего ж сразу, по свежему следу, не брали? Тут была явная какая-то несообразность, и это-то больше всего не давало покоя.

Нужно вспомнить, сказал себе Осип, хорошенько все вспомнить. Не исключено, что какая-нибудь мелочь, пустячная какая-нибудь подробность, упущенная раньше, как раз и наведет на верную мысль.

Что ж…

Ожидался крупный транспорт. Уже не три пуда, которые можно упрятать в корзину либо заплечный мешок, а целых десять пудов искровской литературы предстояло Осипу получить на границе, в Юрбурге: четыре объемистых тюка. Наученный горьким опытом, Осип не хотел больше прибегать к услугам случайных извозчиков; лучше, решил, нанять крестьянские сани — с таким расчетом, чтобы от места до места, к границе, стало быть, и обратно, доехать на них. Выйдет ненамного дороже, зато быстрее, а главное, безопасней. Ежов согласился с ним.