Московские тетради (Дневники 1942-1943) - Всеволод Иванов

Вечером сообщили о взятии города Белый в Смоленской области. Наши ребятки, должно быть, идут прямо по лесам и болотам к Смоленску.

11 марта. Четверг

Всякий, кто хочет получить власть, должен унизить прошлое своего предшественника, которое, мол, потому было плохим, что не существовало у власти его, объясняющего жизнь! Будущее предстоит великолепное, потому что налицо - он, объясняющий. Если же это будущее, как оно и бывает всегда, окажется плохим, объясняющий всегда может свалить неудачу на своих врагов. Написаны сотни-тысячи книг о том, каким способом людям стать хорошими, а о том, как им стать плохими, руководств почти нет. И тем не менее, люди гораздо искусней в зле, чем в добре. Кончится это тем, что людям надоедят книги и они переменят значки - способ изложения своих мыслей, - думая, что они меняют головы. И тогда все пойдет сначала... За эти мысли дураки назовут меня пессимистом, умные - глупцом, счастливые - слепцом, а несчастные - оптимистом, тогда как я только дитя, которое долго не становится на ноги.

Сегодня Таня должна получить распоряжение, чтобы Маню, мою дочку, освободили из ФЗО. Маня потрясена. Пятнадцатилетние - курят, ругаются матерно. Тут же, вместе с детьми, на заводе работают уголовники из тюрьмы. Их кормят вместе. Но пища такая - она не избалована пищей! - что она есть не в состоянии. [...]

Москвичи очень встревожены. Это чувствуется по толпе. Машинистка, перепечатавшая мне рассказ, сказала: "Вчера уже хотели давать тревогу. Они летят на Москву". Ее матери 68 лет. Она не встает. "Почему?" - "Слабость. Недостаток питания". ...Ройзман, приехавший из Свердловска, рассказывает: он продавал на базаре хлеб. На него накинулись так, что он крикнул милиционеру: "Ну, берите меня!" Какой-то дядька стукал себя в грудь, стоя перед ним, и кричал: "Ну, бери 400 рублей! Бери! Я два дня не ел!" [...]

Лохматый, оборванный, в калошах на босу ногу, в старенькой шляпе, надетой на грязные космы, к тому же еще прикрытые беретом, идет рядом с Шкловским некто старый, лицо в кровоподтеках, бледно-синий, половины зубов нету. "Знакомься, профессор Ильин". - "Не пугайтесь", - сказал он мне. "Что же пугаться, я всякое видал". Это учитель Кулешова и Эйзенштейна. Доголодался! Хлопочет, чтобы ему выдали две хлебные карточки. Тронулся. "Сейчас человеку пропасть ничего не стоит", - сказал он и пошел от нас.

Солнце. Лужицы. С крыш капает. Лед на реке уже совсем пропитался водой и стал бутылочного цвета - именно тех бутылок, которые выпускают сейчас. На сердце тихая тоска, как будто жердью по ребрам ударили, да кувырком перекувырдышка!

Работал над пьесой.

Выступление американского посла в СССР. Он сказал, что советские газеты не публикуют сведений об американской помощи. Скандал! Что это? Мы вели переговоры о сепаратном мире? Или Америка хочет выскочить вперед?

По-моему, немцы сейчас хорошо ударят на юге, а в начале апреля нападут на Турцию. [...]

12 марта. Пятница

Небо покрывается тучами, - и в буквальном, и в переносном смысле. Сводки намекают, что положение западнее Харькова весьма серьезное. Немцы подвезли много войск. Возможно, Харьков немцы опять возьмут. Так можно понять по газетным статьям, которые не зря говорят о превосходящих силах противника. Ровная серая пелена застилает небо, солнце не продавит ее. Перед дождем...

Совещание в "Гудке". Когда десяток писателей собирается в газете, им говорят: "Вам надо поехать смотреть жизнь". Те говорят - отлично. И в результате - три-четыре плохих очерка. Корреспонденты рассказали несколько любопытных историй. [...] Немцы заняли станцию, а там остались наши вагоны - 15 штук, говорят, с ценным грузом. Машинист вызвался вывезти. Он прокрался на станцию, прицепил вагоны и поехал обратно. А тем временем ситуация стала другой: по одну сторону линии лежали немцы, по другую наши, друг от друга метрах в ста. Их разделяет железнодорожное полотно. Идет поезд. Никто из поезда не выглядывает и не стреляют, так как обе стороны боятся обстрелять свой поезд. Машинист рассчитал правильно.

13 марта. Суббота

Писал пьесу. Придуманное название не годится. Нового нет.

[...] Лунная ночь. В уровень домов висят аэростаты заграждения, похожие на штаны.

Боюсь - не растянули ли мы линию фронта в глубину, и не далеко ли оказались резервы? Т.е. не произошло ли той ошибки, которая была нами уже сделана в прошлое лето под Харьковом. Поэтому немцы нас и бьют. Поэтому мы печатаем длинные отчеты о банкетах, посвященных теме помощи США нам, а равно и во всю страницу - немецкие зверства. Зверства, конечно, отвратительные, но почему мы всегда их печатаем, когда дела наши на фронте плохи?

14 марта. Воскресенье

Ночью звонила Тамара, должно быть, взволнованная положением на фронте.

[...] День солнечный, теплый. В небе тишина. Вчера, перед закатом шел по Каменному мосту. За кино "Ударник" две фабричные трубы. Из одной несется дым, он заволакивает другую: закатное солнце освещает дым, и труба уходит далеко - далеко.

15 марта. Понедельник

[...] В "Правде" на трех колонках напечатан статистический отчет о помощи США нам. Оказалось, что не зря наши молчали об этой помощи.[...]Помощь, надо сказать, солидная. [...]Отрицая же помощь или сведя ее к нулю, мы преувеличивали свои силы и заставляли Германию считаться с нами, а значит, и могли заключить сепаратный мир. Теперь, "раззвонив о помощи", мы лишены возможности заключить мир. Мало того, американцы могут позвать нас на "конференцию" и потребовать "некоторых" политических гарантий. [...]

Дома. Писал пьесу. Закончил вчерне первый акт. Название "Баба". Вчера придумал: "Если мерцают звезды". Но это выспренно и чересчур подчеркивает тему. "Баба" - просто, обыденно и так как "Баба" должна быть хорошая, то, гляди, и получится героично. [...]

Статья моя "Партизанки" изъята партизанским штабом, потому что в последнее время у них много арестовали партизанок-разведчиц. Как будто если статью не напечатать, то немцы арестовывать перестанут!

16 марта. Вторник

[...] Почему в еврействе мог появиться Христос? И вообще христианство? Еврейство - наиболее ярко из всех народов проявило себя в любви друг к другу, ибо любовь к народу, - пока она не всечеловеческая - наиболее ярко выраженная, родит и любовь всечеловеческую. Поэтому Рим, более всего возлюбивший свою страну, и мог принять христианство. Все остальные страны принимали уже христианство, как они принимали римских послов. Византия, конечно, тень Рима.

Приходил А.А. из "Вечерней Москвы". Сказал, что в газетах напечатано наши оставили Харьков. [...]

Интересно бы, в свете нашего поражения сегодняшнего на Украине, прочесть показания германских генералов, взятых в плен под Сталинградом. Не ввели ли они наших в заблуждение? Не заморочили ли голову?..