Подвижники и мученики науки - Валериан Лункевич

Однажды Галилей направил трубу на одно из самых красивых созвездий, на Орион. Невооруженный глаз видит в нем восемь звезд, а Галилей насчитывает их свыше восьмидесяти. В Орионе одна из звезд выглядит без телескопа как туманное пятнышко, а Галилеева труба открывает в этом пятнышке целый рой звезд, числом около пятисот. Телескоп поворачивается в сторону Млечного Пути, направляется Галилеем на ряд небольших участков его — всюду становятся видными тысячи, много тысяч звезд. Реальный звездный мир ширится, растет и подавляет своим величием жалкий выдуманный мирок Птоломея, рисующийся ограниченному воображению церковников. Мысли Коперника становятся живым выражением неопровержимых фактов мироздания. Жертва, принесенная Бруно на алтарь науки, оправдана: его «многочисленные миры» — не фантазия, а подлинная правда.

Галилей

Но сделанного еще далеко не достаточно. Надо продолжать исследования с телескопом, чтобы окончательно оправдать точными наблюдениями основные мысли Коперника. И телескоп Галилея продолжает ощупывать различные участки неба. Его привлекает планета Венера. Месяцами Галилей следит за нею и делает блестящее открытие: оказывается, Венера различно выглядит в различную пору года, у нее, как у Луны, имеются различные фазы: в телескопе она кажется то серпом, то полушарием, то полным шаром. А это — наглядное доказательство того, что Венера вращается вокруг Солнца.

Все тот же дивный инструмент Галилея, направленный на планету Юпитер, помогает сделать еще одно сенсационное открытие: у Юпитера обнаруживается целых четыре луны, которые, подобно нашей Луне, вращающейся вокруг Земли, вертятся вокруг Юпитера. Каждое такое открытие — удар по церковникам.

Одобренное «отцами церкви» учение Птоломея несет одно поражение за другим благодаря новым наблюдениям Галилея. Наконец, нечто совсем уж ошеломляющее: астрономическая подзорная труба обнаруживает на Солнце… пятна. Пятна на Солнце! Разве это не форменный скандал? Добро бы просто пятна. А то ведь если следить за каждым таким пятном изо дня в день, то можно заметить следующее: появившись у одного края Солнца, пятно постепенно подвигается к другому краю, затем скрывается, но по прошествии известного числа дней снова появляется у того края, где его впервые заметили.

Это систематическое появление и исчезновение солнечных пятен через определенный срок (26–28 дней) самым неопровержимым образом доказывает, что Солнце… вертится, но только не вокруг Земли, как этого требовали «священное писание» и Птоломей, а вокруг своей собственной оси, делая один оборот в течение приблизительно 28 дней. Это открытие, помимо всего прочего, роднило Солнце с другими членами Солнечной системы: ведь все планеты и их спутники — луны так же вращаются вокруг своих воображаемых осей.

Так одно открытие следовало за другим. Слава Галилея распространилась далеко за пределы Италии.

Друзья его ликовали. Враги ощетинились. В одном частном письме от 1615 года Галилей писал: «Мы проповедуем новое учение не для того, чтобы посеять смуту в умах, а для того, чтобы их укрепить… Наши же враги… делают себе щит из лицемерного религиозного рвения и уничтожают священное писание, пользуясь им как орудием для достижения своих личных целей».

Галилей все же человек своей эпохи, хотя своими познаниями и поднялся высоко над нею. Он прекрасно чувствовал, что учение церкви и религиозные догматы тяжелым гнетом ложатся на мысль, на независимое научное творчество. Но, не желая ссориться со всемогущим Римом, он хотел если не быть, то по крайней мере казаться добрым католиком. Отсюда — его многочисленные, но безрезультатные попытки доказывать, что учение Коперника, равно как и его собственные взгляды, не подрывает религии и не противоречит «священному писанию». Мы говорим «безрезультатные попытки», ибо уже в 1616 году, вскоре после блестящих открытий Галилея, ему было сделано первое предостережение о том, чтобы он не поддерживал учения Коперника и остерегался распространять его взгляды.

Галилей продолжал вести свои исследования, а враги Галилея тем временем продолжали плести за его спиной свою интригу. На Галилея стали поступать доносы в инквизицию. Это была коварная, злостная, можно сказать провокаторская, игра, которая в конце концов поставила Галилея перед судом инквизиции.

Провокация полностью осуществилась к тому времени, когда Галилей закончил свой гениальный труд «Диалог о двух важнейших системах мира». В этом сочинении идет разговор, точнее, дискуссия об учениях Птоломея и Коперника. Книга написана блестяще и по содержанию и по форме. Дискуссия велась удивительно тонко, остроумно… но и осторожно… чтобы «гусей не раздразнить». И все же защитник Птоломея в споре нередко попадает в тупик, так что в конце-то концов не очень трудно было решить, на сторону какой системы склоняется сам Галилей.

Галилей всецело был озабочен мыслью, как бы получить разрешение напечатать свой труд. В борьбе, развернувшейся вокруг этого вопроса, сыграла решающую роль та «ханжеская защита священного писания», к которой прибегали враги Галилея. Их позиция определялась, как справедливо подметил Галилей, их личными целями, а последние, в свою очередь, были прочно связаны с целями политическими. Это была запутанная и коварная интрига, смысл которой можно формулировать так.

Италия в эту пору была и экономически и политически слаба. На международной арене первые места занимали Франция и Испания с Германией. Итальянским властям, и светским и духовным, приходилось опираться на одну из этих враждующих между собой сторон: либо на Францию, либо на Испанию и Германию. В Италии боролись две партии: французская и испано-германская; и эта борьба выразилась в различной ориентировке двух монашеских орденов — доминиканцев и иезуитов: доминиканцы стояли за Испанию, где они господствовали, а иезуиты — за Францию, в которой пользовались большим влиянием. Само собой разумеется, что для обеих враждующих партий очень важно было, кто восседает на папском престоле — сторонники Франции или Испании. А папой в эту пору был Урбан VIII, сторонник Франции, человек большого, государственного ума, образованный, с большой симпатией относившийся к Галилею. Так обстояли дела в злополучный для Галилея 1632 год. Сторонники испано-германской партии с доминиканцами во главе страстно хотели опозорить нежеланного папу Урбана VIII. С этой целью они попытались расправиться с Галилеем и тем самым скомпрометировать покровительствовавшего ему Урбана VIII. Началась закулисная, провокационная игра.

Сторонникам испанской партии без ведома папы (но якобы с его согласия) удалось каким-то хитроумным путем получить разрешение на напечатание книги Галилея. Книга появилась в свет и, отчасти благодаря стараниям самого Галилея, проникла не только в города Италии, но и за пределы ее. Скандал получился огромный: на книге стояла надпись, гласящая, что «Диалог» напечатан с разрешения папской цензуры. Враги Урбана торжествовали: он на весь католический мир был объявлен защитником ереси и покровителем богохульника.

Надо было спасать положение. Надо было раскрыть интригу и доказать, что вся эта махинация — дело рук испано-германской партии. И вот Урбан VIII, председательствуя в чрезвычайном собрании инквизиции, настаивает, чтоб Галилей был вызван в Рим для немедленного допроса, а в случае, если будет обнаружена его вина, и для соответствующей кары.

Галилею уже под семьдесят лет. Одолевают старческие недуги. Да и путешествие в Рим по тем временам было довольно утомительно. И Галилей под разными предлогами оттягивает поездку, просит передать дело в местную инквизицию. Три месяца спустя приходит из Рима новое, более суровое предписание инквизиции, в котором сказано, что Галилей «немедленно по выздоровлении и прекращении опасности для его здоровья должен быть заключен и привезен в оковах».

13 февраля 1633 года Галилей был уже в Риме; два месяца он прожил во дворце посольства Флоренции и только 12 апреля явился на допрос инквизиции. Допрашивали его четыре раза, то увещевая, то грозя пытками, многократно ставя великого натуралиста в крайне унизительное положение и вынуждая его прибегать к уверткам, лжи и лицемерию. И в устном обращении к инквизиции и в письмах к ней Галилей не раз обращался с просьбой о снисхождении ввиду его религиозного правоверия, преклонного возраста и преждевременно надорванного здоровья, а в заключение последнего допроса, измученный, обезволенный, сказал:

— Я не придерживаюсь и не придерживался мнения Коперника с тех пор, как мне было предписано оставить его. Во всяком случае, я здесь в ваших руках — поступайте, как желаете.

Когда же от него вновь потребовали сказать истину, иначе он будет подвергнут пытке, он повторил: